Меня всегда удивляло, как мало людей знает про существование этого памятника. Объясняя кому-нибудь дорогу, я иногда говорил: "Мимо памятника Ивану Фёдорову", - и видел в глазах собеседника непонимание: какой-такой памятник? Показываешь старую фотографию - чешут в затылке: "Где это, Кремль?" Показываешь новую - ничуть не легче: теперь памятник стоит чуть ли не на балконе, снизу "Бентли", сверху "Феррари"...
А вот если спросить, кто, собственно, такой этот самый Иван Фёдоров, ответ будет один: первый русский первопечатник, то есть человек, впервые напечатавший книгу на русском языке. Что, разумеется, неправда.
Но давайте по порядку. Напечатанный Иваном Фёдоровым и Петром Мстиславцем в 1564 году "Апостол" действительно был первой датированной и атрибутированной книгой, изданной в России. Печатался он с 17 апреля 1563 года по 1 марта 1564 года и содержал следующие новозаветные книги: "Деяния святых апостолов", "Послания апостолов Иакова, Петра, Иоанна, Павла" и "Откровение Иоанна Богослова" ("Апокалипсис"). Общее число страниц - 268 (из них 262 нумерованных), т.е. на печать одной страницы уходил целых рабочий день.
Арку на фронтисписе Фёдоров скопировал с гравюры Эдварда Шёна из Нюрнбергского издания Библии и в дальнейшем использовал в других изданиях. А вот фигура апостола Луки в обратной перспективе - уже наше собственное ноу-хау, других таких нет.
Так что же тогда неправда? Во-первых, никакого Ивана Фёдорова не существовало. Был священник, дьякон кремлевского храма Николы Гостунского – Иоанн, Фёдоров сын (т.е. Фёдорович), фамилии и прозвища которого мы не знаем, как, впрочем, и настоящего имени, которое он мог изменить, приняв сан. В старости наш герой, конечно, подписывался "Иван Фёдорович Москвитин", но явно по месту рождения, причём не до конца понятно, Москва это или Московское княжество/царство.
Но главное в том, что книги на Руси печатались и до Фёдорова: ещё в 1552 году по просьбе царя Ивана Грозного и митрополита Макария датский король Кристиан III прислал в Москву типографа Ганса Мессингейма (или Миссингейма) по прозвищу Бокбиндер (что по-датски означает "переплётчик"), который привёз из Польши станок и литеры. Первая русская типография напечатала как минимум 7 книг, в т.ч. так называемое "узкошрифтное" Евангелие, только книги эти не имели выходных данных (поэтому типографию часто именуют "Анонимной").
Неизвестно, как долго проработал в Москве Ганс Мессингейм, однако в послании Ивана Грозного новгородским дьякам (1556) говорится о "мастере печатных книг" Маруше Нефедьеве, которого царь послал в Новгород за мастером Васюком Никифоровым, который "умеет резати резь всякую" - вероятно, будущим гравёром Анонимной типографии. В этом случае сам Маруша мог быть помощником Мессингейма или даже руководителем после его ухода.
Скорее всего, среди сотрудников типографии также числились Иван Фёдоров и Пётр Мстиславец, поскольку характерные для их работы двухпрогонная печать (печать по уже запечатанному листу, как в случае с аркой и апостолом) и «перекрещивание строк» (когда надстрочные диакритические знаки набираются отдельными литерами) использованы ещё в старых, "анонимных" изданиях.
Впрочем, типография просуществовала недолго: как утверждают источники, её сожгли по наущению духовенства, недовольного "бездуховной" печатью книг и терявшего доходы от работы монахов-переписчиков. Так что печать "Апостола" началась только в 1563 году на специально построенном Печатном дворе на Никольской улице. Следом, двумя заводами (тиражами) отпечатали "Часовник".
Достоверных объяснений тому, что происходило дальше, нет. Одни говорят, что Фёдоров и Мстиславец даже при поддержке царя и митрополита не смогли бороться с лобби "переписчиков". Другие - что дьякон Фёдоров, относившийся к белому духовенству, после смерти жены отказался принять традиционный монашеский постриг. Третьи - что Иван Грозный в преддверии Люблинской унии, которая привела к объединению Польши и Литвы в единую Речь Посполитую, был озабочен сохранением на этих территориях православия и отправил туда агентов-пропагандистов.
Сам Фёдоров в послесловии к львовскому изданию "Апостола" пишет так:
вследствие великих бед, часто случавшихся с нами не из-за самого русского государя, но из-за многих начальников, и церковных начальников, и учителей, которые нас по причине зависти во многих ересях обвиняли, желая благо во зло превратить и Божие дело окончательно погубить, как это свойственно злонравным, и невежественным, и несведущим в науках людям, которые и в искусстве грамматики не умудрены, и духовного разума лишены, но втуне и всуе слова злые изрекают. Таково свойство зависти и ненависти, которая без нужды клевещет, не знает, как ходит и на чем утверждается. Эта ненависть нас и погнала с земли, и с родины, и от родичей наших и в другие страны неведомые переселила.
В общем, как бы то ни было, факт остаётся фактом: следующие 35 лет московской типографией руководит Андроник Невежа, а Фёдоров и Мстиславец, забрав с собой доски и шрифты, уезжают в Литву, в имение противника Люблинской унии гетмана Ходкевича, Заблудово. Здесь они печатают "Учительное евангелие" (сборник комментариев отцов церкви на евангельские тексты), после чего Мстиславец отправляется в Вильну, где возглавляет типографию братьев Мамоничей. Их с Фёдоровым пути расходятся.
Сам Фёдоров тоже недолго проработал в Заблудове. Люблинская уния, несмотря на старания Ходкевича (а возможно, и наших первопечатников) всё-таки свершилась, и католики-поляки постепенно стали выдавливать "иноверцев". Ходкевич лишился гетманской булавы, а Фёдорову, который успел выпустить ещё Псалтырь с часословцем (1569–1570), предложили "переквалифицироваться" в крестьяне. Но, как он сам пишет,
это не пристало мне — плугом или посевом семян жизнь свою коротать, ибо есть у меня вместо плуга — искусство, орудия для работы, а вместо хлебных семян я должен духовные семена по вселенной сеять и всем по порядку раздавать духовную эту пищу.
В общем, Фёдоров отправился искать счастья на окраину королевства - во Львов, где за несколько лет до того уже существовала типография. Но и здесь католики не давали ему спокойной жизни. В предприятие просто не осмеливались вкладываться, вплоть до того, что, столярный цех запретил типографии держать столяра для резки досок.
И, помолившись, я начал богоизбранное это дело к воплощению готовить, чтобы можно было боговдохновенные догматы распространять. Многократно обходил я богатых и благородных из числа мирян, помощи прося у них и поклоны творя, к коленям припадая и простираясь перед ними на земле; капающими из глубины сердца слезами моими ноги их я омывал, причем не единожды, не дважды, но многажды делал это, и в церкви об этом священнику всем вслух сообщить повелел. Не выпросил я ничего умильными словами, не умолил никого многослезным рыданием, не добился я никакой милости через священников и плакал горькими слезами, что не нашел милостивого человека, готового помочь, не только среди русского народа, но и среди греков милости не нашел. Помощь оказывали только незначительные священники да малоизвестные из мирян. Не думаю я, что от избытка они это делали, но как та убогая вдова, которая от нищеты своей две лепты положила в сокровищницу. Знаю я, что и в здешнем мире данное ими к ним возвратится, а в будущей жизни подателем богатств Богом стократ воздастся.
Тем не менее, Фёдорову удалось собрать денег на перепечатку "Апостола", а затем - на первую в истории восточнославянскую "Азбуку".
Значение этого памятника трудно переоценить, но денег она так и не принесла. А со вступлением на престол ярого католика Стефана Батория были отняты и привилегии на печать. В итоге типографию вместе с книгами пришлось заложить.
Узнав о столь бедственном положении печатника, крупный польский магнат, князь Константин Острожский, недавно открывший в родном Остроге православное училище, предложил Фёдорову возглавить новую типографию. Именно в Остроге, помимо второго тиража "Азбуки" и Нового завета с Псалтырью, была издана первая русскоязычная (точнее, церковнославянскоязычная) Библия.
К сожалению, привилегия на печать снова была отозвана, на сей раз окончательно, и "Острожская Библия" стала последней книгой Фёдорова. Он пытался найти себя в другом ремесле, даже сконструировал многоствольную мортиру, которую безуспешно демонстрировал в Кракове и Вене. Но в 1583-м по дороге во Львов, к сыну, внезапно скончался и был похоронен на кладбище того самого Святоонуфриевского монастыря, где когда-то держал типографию.
О том, что случилось дальше, я рассказывать не буду, это слишком печально. Но для нас Иван Фёдоров - навсегда первый русский книгопечатник, даже если он не совсем первый или не совсем Иван Фёдоров.
А о других первых - на следующей неделе.
#переплёт #имхи_и_омги
