Небо было огромным…. Нет, правильнее и точнее было сказать, что неба не было - было бесконечное ярко-голубое пространство, в котором струились переливающиеся перламутром и серебром прозрачные струящиеся потоки. Они возникали неожиданно и ниоткуда, лучами сходились то в одной точке, то в другой, а потом исчезали так же неожиданно в никуда. Лиза - маленькая, худенькая, невесомая, в батистовой белоснежной рубахе до пят парила в этом пространстве, и ее шелковыми рыжими кудряшками играл ласковый, душистый ветерок. Лиза то расправляла тоненькие руки, как крылья и планировала, поднимаясь или опускаясь, впрочем, в этом пространстве это было неважно, то приостанавливалась, паря, касалась перламутровых потоков, играла с ними, пропуская их через растопыренные пальцы полупрозрачной ладони, и наслаждалась ощущением. Потоки на ощупь были прохладными и слегка игристыми, как будто она подставляла руки струям льющегося шампанского. На вкус они тоже были похожи, и она, зачерпнув влагу, собранными ковшиком ладошками, пила ее, чувствуя, как приятно начинает кружится голова. А потом снова расправляла руки и парила. И не было в ее жизни ничего приятнее этого, и она все бы отдала, чтобы ей не помешали летать.
- Мама… Мама… Смотри на меня… Мама…
Этот голос напряженный и назойливый был похож на веревочную петлю. Грубая, безжалостная она опустилась откуда-то сверху или поднялась снизу, перехватила тело Лизы, сжав как будто тисками, дернул с силой, вырывая его из этой ласковой голубизны, и Лиза пролетела ее насквозь, ворвалась в черную плотную и вязкую субстанцию, захлебнулась в ней и перестала себя ощущать. И лишь болезненные острые токи от ступней до затылка прожигали ее изнутри, на долю секунды приводя в чувство.
Лиза окончательно пришла в себя от того, что чья-то маленькая прохладная ручка касалась ее лба. Она плотно прижималась к ее горящей коже, дарила облегчение и исцеление. С трудом открыв воспаленные, как будто засыпанные песком глаза, Лиза увидела бледное личико Снежи. Дочка сидела рядом с ее кроватью на высоком табурете, мочила салфетку в тазике с водой и протирала Лизин лоб. И глаза ее были такими испуганными и такими сочувствующими, что Лиза чуть не заплакала.
“Это ее голос был, Господи, как не похож. Наверное, я с ума схожу, до сих пор его слышу”. Лизу, действительно, еще держала это петля, и от этого ей было больно и душно.
- Смотри на меня. Смотри. Я здесь.
Наконец, Лиза увидела, кто ее тянул из легкого и счастливого пространства. За спиной Снежи стояла Серафима. Она не разглядела ее, видимо, потому, что дочь полностью слилась с беленой стеной - она по-прежнему была вся в белом с головы до ног. Дочь подошла к кровати, на которой было распластано, раздавлено тяжестью неожиданной болезни тело Лизы, присела рядом, осторожно приподняла ее за плечи, принудив приподнять голову, скользнула пальцами по шее.
- Все позади. Думала, не вытащу тебя, а это у меня бывает редко. Спасибо Даниилу, его сила не в пример моей. Он направил. Снежа!
Лиза следила за происходящим, как будто со стороны, она, вроде и была в сознании, но оно было неверным, зыбким, неустойчивым. И дочери перед ее взглядом то приближались устрашающе, становясь вдруг огромными белыми глыбами, то отдалялись, превращаясь в крошечных снежных гномиков.
- Снежа! Давать настойки каждые полчаса. Я их поставила в том порядке, в котором будешь наливать. Кончится ряд, начинай заново. При малейшем изменении ее состояния ко мне бегом. Ну, или Назара пошлешь. Где он?
Лиза снова провалилась в плотную темень и не услышала ответа девочки.
…
- Ты напугала нас, мам. Я сам чуть со страхе не помер, лежала, белая, не дышала даже. Спасибо этому фокуснику, Даниилу, в смысле. Он мастер, конечно, и что-то мне подсказывает, что он врач. Короче, хорошо, что все позади. Дай, шарф поправлю.
Лиза сидела в саду на скамейке, она уже могла потихоньку выходить. Настои Симы делали чудеса, силы Лизины прибавлялись даже не по дням, по часам, и уже к концу шестого дня чувствовала себя неплохо. Назар закутал мать поплотнее в пуховый шарф, поцеловал в щеку, присел рядом, виновато заглянул в глаза.
- Мам, прости. Я уезжаю сегодня к вечеру, мне надо к Катьке. Что-то она там хандрит, вроде в больницу даже положили. Я там разберусь и приеду за вами, хотел тебя сразу забрать, но Даниил говорит нельзя. Да и Симка! Нахохлилась, как ворона, каркает - потащишь мать, наделаешь дел. Вы здесь поживите еще с недельку, я за вами приеду. Только Катьку успокою. Не обидишься?
Назар смотрел на мать так. как смотрел маленький, когда провинится - как песик, стащивший колбасу. И Лиза снова почувствовала это - ненужность. Хотя понимала, что она неправа.
- Поезжай, Назарушка. Я понимаю. Да и свадьба у Симы, я должна быть. Отец и мать, кто же еще девочку замуж отдаст. Езжай. Ты отца видел? Говорил с ним?
Назар вздрогнул, отвел глаза, встал и отошел в сторону, прижался к стволу старой яблони, как будто боялся упасть. Лиза увидела, как он, стесняясь, провел ребром ладони по щеке, явно вытирая слезы. Она все поняла - ее Никодима больше нет…
…
После отъезда Назара дни полетели, как птицы. Погода вдруг просто грянула солнцем - яркие, жаркие дни сменялись теплыми душистыми вечерами, скит утопал в цветах и ароматах, даже скитчане выглядели, как цветы - огромные белоснежные ромашки. Лиза понимала, что эти ощущения возникают в ее, пока еще слабой после болезни голове, но тем не менее, скит был похож на сказку. День свадьбы Серафимы приближался, ее дом украшали живыми гирляндами, свечами, букетами. И праздник был у Лизы на душе - скит снова на время стал ее домом. Мысль об отъезде таяла, испарялась росой на цветке, а если и появлялась, то она гнала ее, вернее, отодвигала в сторону, как раздражающее и мешающее нечто.
- Я тут вам смородины принес, лесной. Матушка приказала, как болящей. А вы, смотрю, как зоренька ясная - светлая да румяная, на больную не похожи.
Лиза, вздрогнув, обернулась. Уже начинало темнеть, она никого не ждала, Снежа сегодня ночевала у сестры, готовились к празднеству, а мать отправили домой, слабовата еще для работы. У крыльца стоял мужик. Большой, правда больше в ширину, квадратный, неуклюжий, даже на вид и немного смешной. Он держал в вытянутых руках корзинку, прикрытую салфеткой, и рассматривал Лизу. И взгляд этот был таким добрым, ласковым, как тот простор, в котором совсем недавно парила Лиза. И таким же голубым…