Говорят, что великий русский художник Михаил Врубель (1856--1910) наведывался в иные миры, видел и ангелов, и демонов. Демоны были ему ближе, чем ангелы. И он много раз запечатлевал на своих полотнах их лики.
Наш консультант -- Вита Банга, искусствовед.
«Демон сидящий», 1890 год, Третьяковская галерея.
Особая душа
У художников есть поверье: нельзя изображать дьявола, иначе смельчака настигнет кара. Но не в каре дело. Жизнь у смельчаков складывается трагически по совсем другой причине. Чтобы увидеть создания иного мира, надо обладать особой, чрезвычайно восприимчивой душой, которую мы в быту часто называем «больной». Люди с особой душой знают, что такое совершенство, и мучаются от его недостижимости. Врубель переписывал своих «демонов» десятки раз. Друзья удивлялись: «Ты же создал шедевр. Зачем ты его опять переделал?» Они не понимали, что Врубель сравнивал свою работу с оригиналом, который видел воочию. И ему картина казалась бледной копией.
«Демон сидящий» странен и пугающе прекрасен. У людей таких лиц не бывает -- слишком тонкое для мужского, слишком резкое для женского, невыразимо печальное и задумчивое. Все отгорело, все в прошлом. Но надежда -- есть. За его мощной, как глыба, спиной расцветают кристаллические цветы, вырастающие прямо из скал. Ты понимаешь, что этот Демон создает живое из неживого. И вспоминаешь о том, что словом «демон» (даймон) греки называли душу умершего великого человека, помогающую другим.
А все начиналось с ангелов
В мае 1884 года из Санкт-Петербурга в Киев приехал молодой, стройный и изящный блондин с породистым тонким лицом, быстрый и ловкий в движениях. Это был 28-летний Миша Врубель, студент четвертого курса Художественной академии.
Город встретил его свечами цветущих на бульварах каштанов, синевой небес и золотом церковных куполов.
Дело ему предстояло дивное: известный историк Адриан Прахов пригласил его расписывать Кирилловский храм. Платили мало -- 1200 рублей за четыре больших образа, написанных на здоровенных цинковых досках, да еще велели покупать за свой счет краски и материалы и присматривать за реставраторами старинных фресок. Прахов не хотел, чтобы за дело брались «местные богомазы», и преподаватели Академии по-дружески порекомендовали ему самого талантливого ученика.
Молодой Врубель предчувствовал, что ему во время росписи храма явятся великие откровения. Ему казалось, что мир сияет золотым светом и полон солнца и любви.
Прекрасная Дама
...Он стоял на лесах, изучая поверхность стен, когда снизу его окликнул звонкий женский голос. «Михаил Александрович! Будьте любезны прерваться!» Темноволосая дама в сиреневом назвалась супругой Прахова. Эмилия приехала за ним, чтобы увезти на семейный обед. И Михаил в нее влюбился.
Эмилии шел 33-й год, она успела родить троих детей. У нее была плотная коренастая фигура, некрасивое грубоватое лицо. И невероятный буйный характер. Она виртуозно играла на фортепиано, без удержу флиртовала, организовывала балы и праздники, спорила с друзьями из-за романов Альфонса Доде и однажды за званым ужином вылила на голову гостьи, рассердившей ее своей репликой, кувшин холодной воды. Эмилия собирала в своей гостиной цвет киевской интеллигенции -- ученых, художников, философов и артистов.
Врубеля, выросшего в среде чинной и благопристойной, влекла царившая в доме атмосфера бесшабашности и теплоты, с домашними спектаклями и розыгрышами. Эмилия, пылкая сумасбродка, прекрасно понимала молодого художника со всеми его чудачествами.
Идея Михаила накрасить нос перед обедом зеленой краской -- в цвет своему бодрому настроению -- казалась ей ужасно смешной. Они часами беседовали об искусстве и отношениях между людьми. Эмилия на правах старшей наставляла: «Вы видите только себя, другие для вас не существуют!»
Она принимала в подарок от него карандашные наброски и не переходила установленную ею самой границу. Когда Врубель вручил ей акварель, она отвергла ее: «Эту картину у вас купят за большие деньги!» А он тут же порвал рисунок в клочья. Через несколько дней Эмилия передала ему обрывки акварели в конверте. Врубель бережно наклеил их на картон -- ведь к ним прикасалась рука любимой -- и дорисовал картину. А потом предложил Эмилии позировать ему для образа Богоматери. Польщенная Эмилия согласилась.
Кто толпится у порога...
В Киеве, осенью, у него впервые возникло странное и мучительное состояние, словно что-то снаружи стучится в его душу как в дверь, но он не может открыться и впустить неведомое -- оно слишком велико для него и непостижимо. Когда на него подобное накатывало -- он выпадал из реальности и мог куда-то уехать или уйти, а потом недоумевал, как оказался на чужой улице или в другом городе.
Ему казалось, что благолепие храма и близость в Богу его исцелят. Черта с два! Наоборот, он начинал ощущать, что все божественное -- какое-то тесноватое, не по его мерке. Свет -- да, но узконаправленный, а что там -- на грани с тьмой, которая объемлет все?..
Продолжение здесь⤵️
Подпишись на наш канал и читай:
Галина Панц-Зайцева (с) "Лилит"
