Меня просят написать историю с операцией. Она будет длиною в повесть. Но я постараюсь ограничиться фактами. Будем считать, что я написала что-то типа анамнеза). Хотя сейчас окажется, что я снова не поместилась в формат.
2008 год, 8 января – мою Верусю вытаскивает из пневмонии с коклюшем заведующая инфекционным отделением Морозовской больницы Оксамитная Людмила Николаевна. История участия в этом спасении свт Луки есть в программе «Простые чудеса» на канале Спас, вот вырезка из той передачи https://youtu.be/YNPjJqEPk9o.
В 2019 году я начинаю …«страдать на ровном месте». У меня всё чаще кружится голова, я просыпаюсь по несколько раз за ночь, когда пытаюсь повернуться слева направо, при ходьбе сбиваю косяки дверей и стены, меня шатает в темноте и не в темноте. Я просыпаюсь ночью и от того, что не могу проглотить накопившуюся слюну. Приступы мигрени, которой я страдаю с детства становятся более специфическими, у меня не просто слабость в ногах и онемение пальцев, рвота на сутки и головная боль такая, что любой звук и свет – как гильотина: в глазах черная сетка, а иногда золотые радуги. Каждый приступ заканчивается кровоизлиянием в глаз, за последний год их было 6. Конечно, я обращаюсь к неврологам, ем назначенные таблетки, безуспешно пытаясь убедить, что для меня лично давление 130 – это гипертонический криз, в котором я живу с беременности дочкой. Мне предлагают Клинику Неврозов как универсальное средство борьбы с возрастными сосудистыми изменениями и дурным характером. За последние три года я бесконечно лечу зубы и страдаю от анестезии, и езжу петь в подмосковный храм в любую погоду каждый выходной, а это 300-350 км туда-обратно, а другой работы у меня нет.
В мае 2021 я попадаю на послушание в храм в учреждение, в котором содержался архиепископ Лука в тяжелые годы репрессий. Мне не очень там нравится, слишком тяжело, но когда я решаю, что больше не буду приезжать и с этим решением приезжаю туда «в последний раз» - меня встречает его икона на центральном аналое, которую забыли убрать алтарники после празднования. В августе того же года меня начинают обследовать на предмет рассеянного склероза (РС).
С ноября 2021 я занимаюсь противоаварийными работами в храме в Тверской области. А состояние моего здоровья к лету-22 существенно ухудшается: слишком жарко, бытовая неустроенность, моя эмоциональность, физический труд. Я почти не ем – меня тошнит, и всё чаще сильная слабость и черная сетка в глазах, я теряюсь в пространстве. Головокружения ночью такие, что я держусь за кровать, так страшно «упасть».
25 сентября 2022 года. Тогда мы закончили работу, жгло в локте от работы молотком, мир стал каким-то черным и чувство смерти возникло очень явственно. Я кое-как не добила очередной гвоздь в столбик ограждения и бросила работать. Дошла до вагончика, полежала, немного полегчало. Ребята спустились с купола алтаря и мы пошли к машине. А дальше ноги мои сложились в крендель. И встать я никак не могла: я стала мешком с гречневой скарлупой, расползалась вся. И ничего мне не хотелось, потому что не моглось, что-то лепетала. Ребята донесли меня до машины и отвезли в больничку. Там вкололи магнезию и дали капотен, потому что я уверила врача, что 130/90 это гипертонический криз для меня. Врач, узнав, что я на дифдиагнозе по РС развёл руками: да, мне придется так доживать.
Выглядела я в этот момент как пьяная… так выглядит вестибуло-атактический синдром, это красивое название я тогда не знала. Мне полегче к утру. Мы дорабатываем до 27 сентября, и я за рулем возвращаюсь в Москву 250 км.
Я обращаюсь к неврологам, мне пишут в карту Хроническую ишемию 2 стадии (на ней теряют трудоспособность и домашние навыки), я пытаюсь принять диагноз, я умоляю отправить меня в неврологическое отделение, но повода нет. «Доживайте». Я обращаюсь к профессору, чтобы раз и навсегда исключить РС и его исключают. И… снова отправляют в Клинику Неврозов, да и вообще на таких капризулях можно пахать, мне просто хочется внимания к себе. Если бы вы знали, сколько раз я это слышала от врачей... И не только врачей.
17 октября 2022 меня увозит скорая в больницу. Я лежу на левом боку и не могу повернуться, не могу двигаться совсем, я просто валюсь при попытках встать, я не могу сфокусировать взгляд. Ургентный невролог в больнице исключает инсульт. Мне пытаются ввести феназепам, я отказываюсь. Меня подозревают в наркотическом опьянении. Везут на КТ. Выносят очередной приговор: чудо, что я жива, у меня врожденная киста, лежащая на области движения мозжечка. Сейчас такие кисты оперируют, но не в моем возрасте, а малышам. А я… совсем перестану двигаться, нужно принять диагноз и доживать. Когда-нибудь я перестану глотать.
Принятие диагноза. Я пытаюсь. Я очень стараюсь. Я молюсь. Я говорю с друзьями, пишу на канале, езжу на массаж. Я пытаюсь петь и ловлю себя на том, что не всегда глотаю тогда, когда мне нужно. Я убеждаю себя, что я нервничаю сверх меры. Я говорю резко и отрывисто, повышаю голос на невролога, требуя от него направления "хоть к кому-нибудь еще". Я честно пью рекомендованный врачами фенибут и «работаю над собой», чтобы не быть агрессивной.
В ту поездку в сентябре я познакомилась в монастыре с доктором из Санкт-Петербурга Николаем Викторовичем Черненко. Мы болтаем по телефону, потому что я люблю болтать с врачами с тех пор, как мой друг, хирург-травматолог Валерий Сергеевич Л. стал меня опекать, с тех самых моих 12 лет, когда начались приступы мигрени. НВ охотно разбирает со мной анамнез, и в одном из разговоров он произносит: «А давайте мы с вами не будем думать о том, как вы доживать будете, вы просто БУДЕТЕ ЖИТЬ, да?»
И мне стало хотеться жить, так весело он это произнес. Я взяла направление на повторное КТ. По предыдущему исследованию кровоток в позвоночных артериях был снижен втрое моей возрастной нормы. Сидела в коридоре, пытаясь переварить результат исследования, дочка со мной. И тут раздался звонок с незнакомого номера. Семь лет я не слышала голос Валерия Сергеевича: после тяжелой операции он едва пришел в себя и не мог со мной связаться. Когда начались со мной все эти беды, я разыскала его сына, он тоже доктор, передал отцу обо мне… Позвонил ВС и стал строго на меня рявкать:
- Говори яснее! Что с тобой происходит? Не мямли, чему я учил тебя? Пользуйся нормальным медицинским языком! Всё, что ты говоришь – не причина твоего состояния. И даже киста не при чем! Ищи, девочка, ищи!»
Я снова поныла доктору Черненко. И упомянула Аномалию Киммерле. Николай Викторович задумчиво произнес: «Ну… чтобы такое оперировать, нужно быть святителем Лукой».
Я обратилась в Первую Градскую, нейрохирург посмотрел диски (наконец-то врач посмотрел диски, а не заключения!) и ответил: «А у вас не просто полная аномалия Киммерле да еще с двух сторон, у вас сужение в костных аномальных колечках. Но надо быть «сумасшедшим гурманом», чтобы взяться оперировать такое».
И я поставила точку на слове "операция". Съездила в Молоково с иконой священномученика Алексия Нечаева. Обнаружила в селе Красное иконку мч Евгения Боткина, удивилась и покритиковала иконографию. Через день – попала на молебен в Иверскую часовню, в которой не была с ковида, попела акафист Иверской и написала на своем канале – «Пусть будет небесный консилиум».
А дальше… я выплакала у невролога направление в больницу имени Юдина. 6 декабря был приступ головокружения страшной силы: я собиралась выключить торшер, лежа на спине, повернулась на правый бок и немного запрокинула голову, вытянув правую руку над головой к выключателю. Я помню, что лежала и шипела, зажмурив глаза и вцепившись в кровать: я была уверена, что упаду с нее. В голове «Господи, помилуй». Потом я не ела сутки и ходила, держась за стены. Попросила сына убрать все таблетки (Я потому об этом пишу так прямо, чтобы было понятно, как важно близким не оставлять своих родных одних с их «принятием диагноза»). Я не знаю, как выдержали мое состояние дети, одному 21, другой 15. С эмоциями я больше не справлялась.
7 декабря вечером подруга прислала пост из Пикабу. Я подумала, ну дошла я – буду читать пост из Пикабу?! Но я прочла. И запомнила фамилию «Ховрин», потому что соседний район – Ховрино.
8 декабря снова приступ, но послабее. С сыном мы доволоклись до метро, приехали как-то в больницу, встали в очередь на оформление документов. Я была уверена, что ложусь в неврологию. А код диагноза оказался не неврологический: то ли было два направления, то ли кто-то что-то перепутал, но я оказалась записанной к ангиохирургу. Я тогда сказала сыну: пусть со мной делают, чтО хотят, не положат в неврологию – пойдем в приемное, не примут в приемном – вызывай скорую.
В регистратуре успокоили: давайте вы сходите к тому врачу, к которому вас записали, а потом разберемся.
Мы попали на прием к ангиохирургу Кузьмину Кириллу Викторовичу. И это был второй доктор, который попросил показать ему диски. Он сказал: «Мне делать нечего с вашими артериями, но если вы не против, я спрошу наших нейрохирургов – у вас аномалия Киммерле с компрессией артерий».
Я ответила: «Да, я знаю, но за такое никто не берется. Хотя вчера я прочла про какого-то нейрохирурга Ховрина».
Доктор: «А это наш завотд нейрохирургии».
Мои диски в тот же день посмотрел Дмитрий Владимирович Ховрин и назначил операцию.
А я теперь пишу вам эту историю, потому что точно знаю – без Докторов Войно-Ясенецкого и Боткина не обошлось. Операция проходила на Нечаянную Радость, которой я и носила свою печаль по слову моего пастыря, у которого в храме это чтимая икона. Выписали меня в день празднования Собора Крымских святых.
А уж вам самим решать, совпадения ли это или… «всё под контролем» (с). Мое дело… «поиграть в написание анамнеза», я это с детства люблю.