-Ну мама, ну тебе всего восемьдесят! - голос был звонкий, как всегда нервозный. - Хватит уже говорить про этого дурацкого кота! Ты же сама его переживешь - нечего волноваться! Кот максимум лет десять в твоем захолустье протянет, если псы раньше не загрызут, ну а тебе хотя бы до девяноста-ста уж точно можно на свете белом пожить. Ты пила те таблетки, которые я тебе прислала?!
Старушка сидела у окна на улице, июнь в этом году выдался тихий, спокойный. Деревья мерно колыхались в такт одряхлевшему за бурную зиму ветру, лениво качавшему их, как бабка устало с улыбкой лелеет своего внука. Кот мягко, равномерно урчал на коленях, то и дело протягивая к хозяйке лапки, словно пытаясь дотянуться до ее морщинистого личика и поцеловать.
- Пила, пила, - отвечала старушка. - Да что уж поможет в моем-то возрасте? Чувствую, худо мне как-то… Вы бы приехали, проведали хоть на денечек, мне и лучше бы стало…
- Ты же знаешь, у меня работа, муж постоянно в командировках, у детей дополнительные занятия на выходных! Это невозможно. И не может здоровье человека зависеть от того, приедут к нему внуки или нет!
- Ну хоть летом-то повстречаемся? - ненавязчиво слабо предприняла последнюю наивную попытку договориться о визите бабушка. - Я вам и борща наварю и картошки сделаю…
- Мам, давай ближе к делу, и так уже много денег на разговор потратили! - не выдержала молодая женщина. - Тебе плохо? Вызвать доктора?
- Нет, милочка… Нет…
- Ну тогда до свидания!
Трубку повесили. Старушка отложила недавно купленный детьми в городе телефон. Навороченный, сложный… Кажется, люди стали хорошо разбираться в таком, но отвыкли от простого, понятного, того, что теперь им кажется диким. Вот дом - у него есть его душа, но почти каждый современный молодой человек скажет, что это тупо: жить в деревне, на природе, без модных гаджетов, крутой мебели и тому подобного… А ведь ей хорошо здесь… Раньше и доча, и сын в поселке жили, но упорхнули из родимого гнездышка и теперь ищи их… Одиноко…
Разве, что Тошка год назад слабеньким, больным котенком приблудился, да так и остался, скрашивая однообразную никому не нужную жизнь. Клавдия Ивановна, как звали старушку, его выходила, привела в чувства, испытывая даже невольную гордость за сильного, ловкого и ласкового воспитанника. Он являлся грозой всей улицы, но с ней бывал всегда необыкновенно терпелив и трепетен, словно видя ее слабость и немощность. Он курлыкал как-то не по-кошачьему на коленях, давал подолгу себя гладить, приходил по ночам спать на подоконник напротив раскладушки.
Клавдия Ивановна за него волновалась. Он был мурлыкой бойким, но всё-таки привыкшем к домашней жизни. А последние пылинки ее времени уже скатывались на дно огромных песчаных часов, перевернутых в нынешнее положение семьдесят четыре года назад. Она быстро угасала, не зная тому причин, но замечая это, хотя и не страшась смерти.
На следующий день Тошка проснулся в холодной безлюдной квартире совсем один. По привычке спрыгнул на кровать, ожидая увидеть там лишь груду лоскутных одеял, но уткнулся во что-то холодное, безжизненное человеческое. Клавдия Ивановна не шевелилась. Кот обошел вокруг тела, будто не веря своим очам, и остановился около закрытых вчерашним сном глаз, которым уже никогда не суждено было раскрыться.
Тошка никогда не видел смерти, но сейчас отчетливо чувствовал ее запах. Она побывала здесь недавно, и теперь придерживая за руку силуэт кучерявой девушки в ночной рубашке, в которой кот с трудом узнал свою хозяйку подводила ее к никому не видимой лестнице, ведущей меж прекрасных цветов и птичьих песен на небеса.
Тошка застонал, а потом завыл, прямо как пес или волк… Было страшно и больно, если бы он мог плакать - то рыдал бы без перерыва.
Через некоторое время сбежались встревоженные в ранний час соседи. Зашли в незапертую по старинке дверь бедного домика, увидели безжизненную хозяйку, скорбящего кота. Его сняли с постели, прогнали куда подальше, чтоб не мешал, позвонили дочери Клавдии Ивановны…
В городской квартире началась суматоха. Галина проронила скупую слезу по матери, начала собираться, поссорилась с мужем из-за его работы и Владика, чей футбол сегодня отменился, а оставить сына было не с кем. Потом наконец взяв с собою дочь, позвонила брату. Втроем сели в машину и покатили в деревню.
Тошка плохо помнил, что было дальше, он сидел под кроватью и ждал чего-то, а чего - сам не знал. Наконец приехала Галина и Сашка. Мужчину кот знал плохо, а женщину смутно узнавал. Их запахи были чуточку схожи с тем, что принадлежал его хозяйке. Но только самую малость. А рядом у входа стояла молодая девушка дет восемнадцати совершенно ему не знакомая. Она почти не разговаривала с Галиной, хотя, как Тошка вскоре догадался, была ее дочерью, и все время плакала.
Сидеть под раскладушкой было тесно и неуютно. Невольно предрасположившись к таинственной незнакомке, кот выбежал к ней и принялся тереться о ноги, стараясь утешить.
- А это кто? - спросила девушка, всхлипнув.
- Бродяга, подобранный твоей бабкой, - ответила, не поворачиваясь Галина.
Девушка взяла кота на руки. Пара соленых слезинок упали на рыжую шерсть.
- Мы так давно не виделись с нею… А теперь больше вообще никогда не увидимся… Я даже не знала про кота… - с невидимой ни для кого преградой горя протянула дочь.
- Какая разница? Только не додумайся этого кота забрать! Это же грязный бездомный неухоженный обормот! Нам лишняя живность не нужна!
Девушка ничего не ответила. «Бабушка бы не хотела чтобы так произошло…» - прошептала она еле слышно.
- Она же совала нам этого кота, как бриллиант какой-то, мне тыщу раз из-за этого звонила! - фыркнул Сашка. - Пусть твоя девчонка заберет.
Галина замешкалась.
- Ну а почему не ты? Ты и при жизни с матерью не общался, хоть теперь бы…
Началась перепалка. Девушка отошла в строну, лаская кота. Он показался ей совсем родным, знакомым. Бабушку она в последний раз видела, когда ей было лет десять или двенадцать. Летом в деревне было хорошо, светло, зелено. Вдоль большой проселочной, бугристой дороги еще росли то тут, то там желтые головки одуванчиков… Хорошо было бежать по пыльной улице в короткой выцветшем на солнце алом платьице… На заборах кое-где сидели коты, во дворах лаяли собаки… И Тошка, которого она держала сейчас на руках, был частью этого свежего простого незаковыристого мира, теплого, как новоиспеченная буханка хлеба. Он должен был жить, должен был быть счастливым. Если этого не будет, казалось тот счастливый мир детства развалиться, иссохнут воспоминания останется только серость, мрак, стыд. Бабушка любила все радостное, теплое…
- Мам, я всё-таки так не могу, - негромко вставилась она в разговор, перемежаемый иногда громкими восклицаниями и слезами, но сухими, ненастоящими. - Я его возьму… Мы с Тамарой и Викой все равно скоро собирались съехать на съемную квартиру... Найдем ту, где можно с животными. Пожалуйста.
Галины хмыкнула. Дядь Саша ничего не ответил. Им было все равно, они не знали свою мать. Девушка тоже не знала бабушки, но чувствовала ее незримое присутствие, ее одобрение. Кот замурлыкал.
Они вышли на улицу. Во двор. Настроение было подавленное и грустное, но невольно отчего-то воспрянувшее. А Тошка даже знал отчего. Он поднял глаза на небо и уловил на одну секунду в самый последний раз знакомую едва заметную улыбку бывшей хозяйки. И ласково мурлыкнул, чтобы наконец попрощаться.
