Шаркающие шаги.
Отец идет по коридору.
Шерстяные носки. Толстая вязка. Красный орнамент на белоснежном, крупно-пористом носочном теле.
Шарк. За каждым шагом – зима, вьюжная путаница, иней на замысловатых жизненных дорожках, напоминающих извилины cortex encephali.
Носки с финского рождественского базара. Я подарила.
У отца мерзнут ноги. Даже в мае. Даже в плюс двадцать.
Ему 71.
Белые виски. Предательское редковолосие в области темечка, но пока не очень заметно.
Кожа в уголках глаз как смятая обертка от конфет, которыми он меня тайком от мамы всегда баловал. Четкие, спокойные, уверенно прочерченные три линии на лбу.
В облике лица, несмотря на носогубные заломы и начинающие плыть вниз скулы, все же четкость и достоинство аристократов со старинных портретов.
Отец стареет красиво. Внешне.
Внутренне он постарел лет 30 назад.
Когда впервые, вот в такой же душноватый, обещающий грозу, майский день надел шерстяные носки.
Шерстяные носки вместо, блестящего как шкура тюленя, концертного фрака.
Шерстяные носки, вместо входящих в моду, купленных втридорога, вареных джинсов.
Шерстяные носки вместо «шикарного» синего спортивного костюма Адидас, который мама в порыве ревности обещала изрезать ножницами.
Уж больно ладно облегали синие треники длинные, стройные ноги отца. А куртка, всегда флиртовато расстегнутая на груди, вызывала неконтролируемое учащение пульса всех женщин в радиусе десяти метров.
Почему я так хорошо помню этот день?
Отец пришел с неудачного прослушивания в Большой Театр.
Точнее, пришла тень отца. Не серая, но мутно-белая, цвета затоптанных лепестков вишни, устилающих майские тропинки парков как снег в ноябре.
Отец пришел. Не разуваясь в прихожей, прошел в спальню. Сел на кровать.
- Ничего. Пойдешь в Ансамбль. Тебя же в хор звали, - сказала мама и протянула зачем-то купленные весной шерстяные носки.
- Звали, - ответил отец. – Третьим в пятом ряду.
Мама возмущенно цокнула:
- У тебя вообще-то семья, дети. А в Ансамбле и оклад выше. Солист, не солист. Переживешь.
Отец вздохнул и надел шерстяные носки.
Я , девятилетняя, стояла, прислонившись к дверному проему.
Просто стояла и молчала.
Моему отцу 71.
Он ходит по квартире в толстых вязанных носках. Даже в мае. Даже в плюс двадцать.
И каждый его шерстяной шарк – вскрывает во мне - как скальпель копившиеся годами нарывы - невысказанные слова.
Слова…
О том, что бороться нужно всегда
Сжимая кулаки, глотая слезы
Улыбаясь через силу,
Нужно стремиться к тому, чего ты искреннее хочешь.
Во что веришь.
Не предавать себя.
Даже во имя «семьи и детей»...
А шерстяные носки оставить лет до семидесяти, когда спеты все главные партии на сцене, отыграны желанные роли, написаны книги, завоёваны кубки. И совсем неважно какого масштаба «Оскары» накопятся на полке. Главное, что каждый из них ты хотел получить. И получил.
- Идеалистка, - как обычно сарказничает мой муж.
Но, заметив переполняющее меня напряжение, подходит, обнимает за плечи, и тихо произносит, уткнувшись носом в мой затылок:
- Не переживай. Ты ведь сказала эти слова отцу. И много раз. Только… другому отцу. Отцу своего ребенка. Спасибо…