оглавление канала
Участковый уважительно посмотрел на меня, и примирительно пробурчал:
- Да ладно… Чего ты… Я ж так, как версию… По делу – это конечно святое. Надо, так надо.
А я, чтобы отвлечь его как-то от «версий» задала ему вопрос.
- А где ГаЗик-то твой служебный? Всегда вроде во дворе стоял, а сейчас не видно…
К этому времени мы уже поднялись на крыльцо, и Василий Егорович принялся греметь ключами, открывая свою кандейку, которую гордо именовал «кабинетом». Мы вошли внутрь, и он с раздражением проговорил:
- Ты представляешь, этот ученый, свалился на мою голову, еще, после обеда ко мне прилетает и командным голосом требует, чтобы я ему свою служебную машину дал. Ему, видите ли, срочно в Сортавалу надо! Я от такой наглости аж обомлел! Нет, ну, где это такое видано! Я ему что тут, гараж такси, что ли у конце-то концов! Да еще, понимаешь, тон такой командирский. А ежели чего в это время в поселке случится, я ж все-таки участковый, порядок здесь властью нашей охранять поставленный. И какой-то пришлый, непонять кто, командовать мной тут еще будет! Я только его собрался на место поставить…, - тут он перешел на зловещий шепот, - как он мне, прикинь, корочки в морду тычет! Как тебе такое?! А еще сказал, что ежели кому обмолвлюсь, то погон лишусь и пенсии в придачу! Нет, и как тут работать, скажи на милость?! Черте чего в стране творится, полный бардак!!!
Он тут же опомнился, и испуганно посмотрел на меня.
- Ты это… Константиновна… В общем, я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышала, лады? А то и вправду, до пенсии не дотяну. Сама знаешь, у этих ребят слова с делом редко расходятся.
Я со всей возможной убедительностью заверила Егорыча, что я «могила», добавив, что мы «свои люди, не чужие, чай». После моей пламенной клятвы, участковый повеселел, и ткнув пальцем в телефон, проговорил.
- Ну вот, звони, куда тебе там надо… - Затем с непонятным сожалением окинул свой кабинет взглядом, то ли опасался, что после моего звонка тут все рухнет, то ли репетировал прощание с ним в случае, если с него снимут погоны. Потом тяжело вздохнул, и пошел к двери, на ходу проворчав. – Я тебя это… На крыльце подожду, покурю… - И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Я вполне оценила такую его деликатность и вдогонку прокричала:
- Спасибо, Егорыч! Я быстро…
Не теряя времени, достала свою записную книжку и уверенно набрала номер. На том конце долго не хотели брать трубку, и я уже почти отчаялась дождаться ответа, когда услышала чуть хрипловатое:
- Алле… Вас слушают…
Я, чуть не задохнувшись от радости, воскликнула:
- Петр Осипович, это Верея!! Верея Алтухова!
На другом конце повисла небольшая пауза, которая, впрочем, показалась мне довольно длинной. Несколько секунд я слышала только легкий треск телефонных линий, а потом радостное:
- О… Вереюшка!!! Давненько я тебя не слыхал… Совсем старика забыла…
Далее последовал пятиминутный разговор о здоровье, о супруге, и, разумеется, о погоде. Но старика обмануть было трудно. С ехидным смешком, он проговорил:
- Но, я думаю, ты не просто так вспомнила старика. Говори, коза, какая надобность у тебя возникла в старой бумажной крысе?
Тянуть я не стала. И почти прямо в лоб спросила:
- Петр Осипович, а вы помните ту экспедицию, которую не так давно отправляли на Ладогу, и которая пропала?
В трубке опять на несколько секунд повисла тишина, как мне показалось, слегка напряженная. Поэтому я, не дожидаясь ответа, понимая, что, собственно, пытаюсь расспросить старика на тему, которая четко определена грифом «секретно», торопливо проговорила:
- Петр Осипович, я хочу выяснить только одно. Составлялись ли формуляры на членов экспедиции по-старому, заведенному порядку…, - я сделала особое ударение на последней фразе, а потом, после секундной паузы, закончила, - …или по-новому?
В трубке раздался короткий смешок, а потом старческий голос проговорил:
- Надеюсь, ты там в своих лесах не одичала окончательно? Впрочем, глупый вопрос… Ты всегда была пытлива и умна. И я часто вспоминаю твою увлеченность поэзией. Особенно, ты любила Блока. Помнишь, как там у него… «В огне и холоде тревог —Так жизнь пройдет. Запомним оба, что встретиться судил нам бог
в час искупительный — у гроба.»
Я в первое мгновение растерялась, а потом поняла, старик не один. И тот, кто с ним сейчас рядом не располагает к тому, чтобы его посвящали в нашу беседу. Но великий конспиратор Петр Осипович, все-таки хочет мне ответить. Он еще помнил мою студенческую увлеченность стихами великого поэта. Я напрягла память. И тут же в голове всплыли знаменитые строчки, продолжение стиха. «Я верю: новый век взойдет средь всех несчастных поколений. Недаром славит каждый род смертельно оскорбленный гений.» Вслух декламировать не стала. С благодарностью проговорила:
- Какой там Блок, Петр Осипович! Тут бы собственное имя не забыть. Но чтобы совсем не «омедвежиться», я перечитаю. Спасибо вам большое!! Передавайте привет вашей супруге, и всего вам наилучшего.
В общем, мы тепло простились. Я положила трубку, и замерла на минуту, прокручивая наш разговор в голове. Ай да Петр Осипович!!! Нет, ребята, шалите!! Вам никогда не сравниться с тем поколением образованных и думающих стариков! Значит, формуляры составляли, как я и предполагала, без подробной описи всех примет членов экспедиции. Сняли отпечатки пальцев и на этом успокоились. Ну вот и славно… Хотя, успокоится окончательно мне что-то мешало. Ведь за каким-то лешим этот «орнитолог» рванул в Сортавалу, и ради этого даже не побоялся открыться участковому. А это уже было серьезно.
-----------------------------------------------------------------------------
Ольховский сегодня не планировал задерживаться на службе, но получилось все как раз-таки наоборот. То начальству вдруг под конец рабочего дня срочно потребовались кое-какие статистические данные, то, непонятно ради чего, список агентов третьего порядка, а попросту говоря, обычных осведомителей с которыми работал непосредственно сам Ольховский. Это почему-то Александра нервировало. Как правило, информация подобного рода бывает не подотчетна никому, конечно, кроме самого куратора. Но Ольховского вынуждали буквально «сдать» всех своих осведомителей и мелких агентов. Он безо всяких колебаний вычеркнул из списка агентов Николая. Хотя, того нельзя было назвать обычным осведомителем. Но числился он, не без стараний самого Александра, агентом третьего порядка. Таким образом, Ольховский, что называется, придержал для себя высококлассного специалиста без ведома начальства. А сделано это было для того, чтобы никто больше не покусился на такого универсала, как Циркач. По своему обыкновению, все самое лучшее и «сладкое» Александр приберегал для себя. Узнай об этом руководство, по головке его бы не погладили, хотя, и особо серьезного наказания тоже бы не последовало. Служба в последнее время претерпевала множественные перекомплектации, изменения, что соответственно вело к сокращениям, в том числе и агентов. Страна начинала жить открыто, распахнув все свои, до сей поры, закрытые двери, сейфы, закрома, и даже форточки ведущие в обычные кладовки, заполненные никому не нужным хламом. И Ольховский опасался, что за списками осведомителей могут вскоре потребовать и их ревизию. Но, Циркача им не видать! Это уж дудки! Такая корова, как говорится, нужна самому. Ольховский невольно поморщился. От всех этих дел разболелась голова. Линия его красивых губ искривилась. Он непроизвольным жестом потер виски. Чертова работа!! Он открыл дверцу платяного шкафа, в которую было вставлено большое зеркало. Придирчиво осмотрел свое отражение. Ну что… Подтянут, строен, и форма офицера черного цвета ему была очень к лицу и сидела безупречно. Легкий спазм головной боли опять заставил его поморщиться. Надо выпить таблетку. А может правильнее выпить граммов пятьдесят коньяку? Плеснув в чистый бокал немного янтарно-коричневой ароматной жидкости, он продолжил сосредоточенно раздумывать над перспективами всего происходящего. Не додумавшись ни до чего стоящего, он одним глотком опорожнил бокал, закрыл сейф, предварительно убрав в него документы со стола, и уже потянулся за своей фуражкой, когда вдруг раздался звонок на телефон с прямым номером. Этот номер мало кто знал, и соответственно, использовался он только в самых крайних случаях, и только самыми доверенными людьми. Одним из таких «счастливчиков» был и Циркач. Сердце у Ольховского вдруг радостно встрепенулось. По пустякам Николай не стал бы звонить, да еще в такое время, когда мог не застать шефа на рабочем месте. Неужели что-то откопал?! И Александр поспешно ринулся к телефону. Услышав в трубке голос Циркача, Ольховский сперва решил установить дистанцию начальник – подчиненный. И ни в коем случае нельзя было допустить в голосе никакого ожидания или нетерпения.
- Какого черта ты выходишь на связь по телефону?! Я надеюсь, у тебя хватило ума это сделать не из поселка?!
В трубке повисло молчание, а потом раздался холодный голос Николая:
- Если у тебя плохое настроение, я могу позвонить тебе в другой раз. Скажем, минут через десять или пятнадцать, когда ты придешь в себя, и вспомнишь, с кем ты разговариваешь.
Подобная отповедь могла вывести из себя любого. Но Ольховский слишком хорошо знал Циркача, чтобы позволить себе раздражаться. Ну что ж… С ним никогда не удавалось разыграть этот ход. Уж очень слишком хорошо Николай знал себе цену. А главное, он знал, что это знает так же и сам Александр. У агентов такого класса могли быть свои причуды. Но оба знали, где на самом деле границы в их отношениях, которые ни один, ни другой не позволяли себе переходить. Поэтому Ольховский поспешно проговорил:
- Прости… День был паршивый. Но, если ты звонишь, то я полагаю, ты добыл что-то полезное? Говори, я внимательно слушаю.
Короткий смешок, услышанный Александром в трубке, не добавил ему настроения, но он опять сдержался. А в трубке послышался насмешливый голос:
- У него татуировка на спине. Очень примечательная. Я бы сказал, эксклюзивная. Я тут рисунок набросал, сейчас факсом скину. Думаю, после этого мою деятельность в этой дыре можно будет сворачивать.