Наконец-то прекратила природа погодное безобразие, а то уж чуть было совсем не заморозила. Шутка ли, если два дня подряд ночная температура до минус шести опускалась и снежок падал. Ладно хоть настоящего снегопада с сугробами не случилось.
Предстоявшая смена обещала быть, мягко говоря, насыщенной. Почему так? Да потому что выпала она на День Победы. Вот такое мне счастье привалило. Про счастье я сказал с сарказмом. Ведь для нас, работников экстренных служб, любой праздник как для лошади: голова в цветах, а зад в мыле.
Автобус приехал вовремя. Обычно, в нерабочие дни и в столь раннее время, много народа не бывает. Но в этот раз пришлось протискиваться. А причина была простой: народ, в основном пожилые женщины, дружно поехали на кладбище. Почему я решил, что именно на кладбище? Да всё элементарно. Кладбище было конечной остановкой этого автобуса. На маршруте нет вокзалов, куда могли бы массово ехать дачники-огородники. Ну и наконец, некоторые пассажиры были с букетами искусственных цветов.
На тему слишком ранних поездок на кладбища я уже высказывался в одном из очерков. Но тогда был день поминовения усопших и столь раннее время как-то увязывалось с церковной службой. А теперь-то какая необходимость ехать ни свет, ни заря? Нет, я ничего не имею против посещения кладбищ. Однако непонятно, что мешает поехать туда не в семь, а хотя бы чуть позже, в восемь или девять часов, когда люди уже уедут на работу.
У входа в медицинский корпус стояли коллеги из предыдущей смены и что-то возмущённо обсуждали.
– Всех приветствую, всех с праздником! Что за шум? Что случилось? – поинтересовался я.
– ЧП случилось, – ответил врач Данилов. – Сегодня в три часа какие-то два пьяных козла в диспетчерскую пришли. Агрессивные, угрожать начали. Люба сразу тревожную кнопку нажала и по громкой велела всем мужчинам срочно в диспетчерскую прийти. Ну мы все пришли, и они сразу присмирели, заткнулись. А потом охрана приехала и сдали их.
– А наш-то охранник где был?
– Упился он до соплей и отрубился. Вы же Лёшу Никитина знаете прекрасно. У него это не первый залёт, но теперь уже и последний. Его начальник приезжал, сказал, что больше он работать не будет.
Лёшу знал не только я, а весь коллектив выездных работников. Трудился он у нас водителем, причём долго, лет десять. Поначалу просто попивал, но строго за пределами рабочей смены. А в последние полгода перед увольнением вообще вразнос пошёл, превратился в пьянь конченную и самую безобразную. Такого за руль сажать, доверяя жизнь и здоровье людей, разумеется, было нельзя. Непонятно почему, но сразу его не уволили, а в автослесари перевели. Последней каплей послужил случай, когда напившись в рабочее время, он начальника гаража матом обложил. Ну а потом, каким-то чудом приняли его в охранное предприятие, которое по договору нашу «скорую» охраняет. В конечном итоге он и оттуда вылетел. Нет, таким людям категорически нельзя доверять никакую более-менее ответственную работу.
В медицинском корпусе мне навстречу попался главный фельдшер Андрей Ильич, тащивший в обеих руках оранжевый чемодан, укладку с растворами и кардиограф.
– О, Андрей Ильич, приветствую! Что, решил в праздник подработать?
– Нет, Юрий Иваныч, ничего я не решал. За меня уже всё решили. А мне эта подработка и нафиг не нужна. Главный распорядился сформировать три бригады для дежурства на праздничных мероприятиях. Выездных они трогать не захотели, чтоб количество бригад не сокращать, а сформировали из администрации.
– Ну и ничего страшного, вы ж не забесплатно будете работать. За праздничный день вам в двойном размере заплатят.
– Ой, Юрий Иваныч, да не надо мне никаких размеров, ни двойных, ни тройных! Для меня отдых намного важнее.
Конференции нет по причине праздничного дня, а значит можно законно побездельничать перед началом непростой смены. Да, наученный многолетним опытом, я знал наверняка, что работа предстояла напряжённая.
В «телевизионке» сидела в полном составе бригада, которую мы меняем.
– А чтой-то вы, господа, домой не собираетесь? – поинтересовался я.
– Дык время-то ещё семь сорок три, ответил врач Анцыферов. – Вы ж сами знаете, Юрий Иваныч, что Люба меня сильно любит, вызов может всучить и за минуту до конца смены. Так что, лучше перебдеть, чем на скандал нарываться. Ладно, это всё фигня. Нас вчера вообще чуть не поубивали. Короче, приехали мы на психоз к тридцатилетнему мужику. Про то, что он агрессивный, вообще ничего не сказали. Нам его мать открыла, и мы даже «здрасьте» сказать не успели. Он кааак, выскочил к нам с табуреткой в руке! Ростом метра два, мощный, широкий! Блин, машина для убийства! Зарычал и табуреткой на нас замахнулся. Хорошо, что потолки низкие, не получилось у него ударить. Я даже и не помню, как мы оттуда выскочили! В общем, испугом мы отделались, правда, тяжёлым. Ладно хоть не обделались…
– Ну а потом-то полицию вызвали?
– Конечно! Приехали трое, он и их-то чуть было не раскидал. Но потом всё-таки заломали. Я у матери спросил, почему, когда вызывала не предупредила, что он агрессивный? А она говорит, мол, думала, что вы его усмирите! Ну вот не дура ли, а?
– Да уж, действительно дура. Ведь каждый раз на такие вызовы идёшь и не знаешь на что нарвёшься…
Наше приятное безделье прервал вызов: боль в груди и высокое давление у мужчины восьмидесяти одного года.
Открыла нам женщина с недовольным лицом, которая сразу, без предисловий, зло высказала:
– Идите, опять у него всё не слава богу. Надоел уже со своим давлением. То и дело день нам названивает. Как будто сам не может «скорую» вызвать или таблетки выпить, беспомощным прикидывается. Мы ведь тоже не молоденькие, чтоб к нему приезжать на каждый чих.
– А вы ему кем приходитесь? – поинтересовался я.
– Невестка, – сквозь зубы ответила она.
– Он один, что ли, живёт?
– Один, но ведь не лежачий же. Он и в магазин сам ходит, и готовит себе.
Больной лежал на кровати и тихо постанывал. Почти полностью лысый, худой, с заострёнными чертами лица, он выглядел значительно старше своего возраста, лет на девяносто с лишним, а то и на все сто.
– Здравствуйте, Иван Владимирович, что случилось?
– Да вот опять давление скакнуло, двести двадцать на сто. Я две таблетки выпил и нисколько не снижается.
– Так, а в груди болит?
– Не то что бы болит, а как-то давит неприятно. Да еще и потряхивает меня, как будто изнутри дрожь идёт.
В первую очередь измерили давление, и оно оказалось точно таким, как сказал больной. На кардиограмме так же было не всё хорошо: пусть и незначительные, но всё же депрессии сегмента ST, относительно глубокие зубцы Q, удлинённый интервал PQ.
– Иван Владимирович, а инфаркты у вас были?
– Да, был в двадцать первом году.
– А прежних кардиограмм у вас случайно нет?
– Есть-есть, вон на столе коробка, возьмите.
В коробке находился целый архив ЭКГ и нас это искренне обрадовало. Оказалось, что теперешняя ЭКГ-картина мало чем отличалась от более ранней. А это говорило о том, что у больного, кроме всего прочего, был постинфарктный кардиосклероз, который не является неотложным состоянием.
– Маринка и сын ругаются, что я им звоню, – сказал Иван Владимирович. – Да я бы и рад их не тревожить, но ведь я одинокий, а жизнь-то к концу идёт. Мало ли что может случиться. Хорошо, если сразу умру, а то ведь парализует и буду как бревно лежать.
Ввели мы Ивану Владимировичу мощный гипотензивный препарат в дозировке, не позволявшей резко обрушить давление. Ну а дальше возник вопрос о госпитализации. Если судить формально, то у него было не просто ухудшение гипертонической болезни, а гипертонический криз, который является показанием к госпитализации. Однако в реальности его состояние улучшилось, давление хоть и не снизилось до нормальных цифр, но было уже не таким критичным. А это означало, что в стационар его, скорее всего, не положили бы. Ситуацию я ему честно объяснил, иначе с моей стороны получилось бы непорядочно. Ведь тогда старому больному человеку пришлось бы возвращаться домой своим ходом, причём на очень неблизкое расстояние. Иван Владимирович всё понял и подписал отказ от госпитализации.
Возмутило меня безобразное, бесчувственное отношение невестки к Ивану Владимировичу. Хотя эта самая Маринка ему не кровная родня. А вот сыну, полностью разделяющему позицию жены, это абсолютно непростительно. Нет, не дано мне понять природу такого жестокосердия.
Теперь поедем на больной живот у женщины двадцати четырёх лет.
Открыл нам молодой мужчина:
– Здрасьте, я вас к жене вызвал, что-то ей совсем поплохело: живот болит и вырвало.
Больная лежала на кровати со страдальческим выражением лица.
– Здравствуйте, что случилось?
– Болит живот и тошнит. Я, наверно, траванулась чем-то.
– Давно ли болит-то?
– Часа полтора.
– Показывайте, где болит.
– Ой, да везде, весь живот. Я выпила <Названия известного спазмолитика и разрекламированного анальгетика> и ничего не помогло.
Живот пропальпировал и наибольшая болезненность была в правой подвздошной области. Ну что, всё предельно ясно: острый аппендицит. Эта бяка всегда начинается сверху и постепенно спускается вниз, может сопровождаться тошнотой, рвотой и иногда жидким стулом. Сообщил обо всём больной, чем сильно её опечалил.
– Да блииин! – чуть не плача воскликнула она. – Мы сегодня погулять хотели!
– Ничего, этот праздник не последний в вашей жизни. А вот если откажетесь от больницы, то тогда уж точно больше никаких праздников вы не встретите.
– А вы не можете мне какой-нибудь укол сделать?
– Не можем. Аппендицит уколами не лечится. Тем более «какими-нибудь».
Ну а далее, вконец расстроенную больную в сопровождение мужа свезли в хирургический стационар.
После освобождения, мгновенно дали следующий вызов: болит нога у женщины шестидесяти лет. Нда, ещё каких-то три года назад мы даже и помыслить не могли, что нашей психиатрической бригаде будут кидать подобные вызовы. Но это не возмущение, а так, маленькая ремарочка.
Встретила нас сама больная. Было сразу видно, что испытывала она сильную боль и каждый шаг давался ей с величайшим трудом.
– Давно ли заболело-то?
– Вчера днём у меня вот тут, в паху, заболело. Я выпила <Название нестероидного противовоспалительного препарата>, думала, что к утру всё пройдёт. Но потом всё на ногу перешло. Вон, видите, как распухла? И сейчас не просто болит, а прямо распирает, того гляди лопнет.
– А температура не повышалась?
– Я не мерила, но чувствую, что есть.
Вся нога от бедра до стопы представляла собой удручающее зрелище: резко отёчная, красновато-синюшная, с натянутой до блеска кожей. В паховой области пальпировалось нечто, похожее на упругий тяж. Вся эта картина была очень похожей на илеофеморальный тромбоз. Проще говоря, произошла закупорка глубоких вен кровяным сгустком. О самостоятельном передвижении больной не могло быть и речи. И не только из-за сильной боли. Существовала реальная угроза отрыва тромба и попадания его в свободный кровоток с очень печальными последствиями. В конечном итоге всё прошло благополучно и больную свезли в сосудистую хирургию.
И вновь после освобождения следующий вызов ждать себя не заставил. Поедем в отдел полиции на психоз у мужчины тридцати двух лет.
На крыльце к нам подошёл невысокий мужчина:
– Здравствуйте! Вы к Кузнецову приехали?
– Да, к нему.
– Я его отец. Мне позвонили, сказали, что его задержали за неадекватное поведение. Они думали, что он наркоман упоротый. А он не наркоман, он больной. Эпилепсия у него. С ним бывает такое, что заговариваться начинает и как будто в бреду находится. Его бы в больницу надо.
– Всё ясно, сейчас разберёмся.
В дежурной части было шумно, потому что из клетки доносились мужские крики. Дежурный встретил нас весьма радостно:
– О, наконец-то приехали, а то у нас тут филиал дурдома! Вашего красавца привезли с площади Ленина, он там танцевал.
– Ну танцевал и что такого? – скептически спросил я. – Разве это запрещено?
– Нет, но он к людям приставал, лез ко всем. Ну а потом, он же вообще невменяемый, несёт какую-то дурь. С ним вообще невозможно разговаривать. Идёмте.
В клетке находились двое: плотный краснолицый мужчина лет пятидесяти и молодой человек с бледноватым лицом. Краснолицый сразу возмущённо высказался:
– Ну чё, блин, долго тут этот придурок сидеть будет? <Нафиг> он мне тут нужен? Давай, командир, выводи его куда-нибудь отсюда! Задолбал он уже!
Но парень молчуном тоже не был и грозно орал:
– Э, где мой приборчик? Где приборчик, <гомосексуалисты долбаные>? Я вас, <самки собаки>, всех тут порежу! Вы чё, не поняли, что ли?
Расположились мы в допросной и стали беседовать.
– Егор, мы – «скорая помощь». Где ты сейчас находишься?
Он огляделся по сторонам и неуверенно ответил:
– В каком-то офисе, наверно.
– Ну как же так, вон, смотри, полицейский сидит.
– А, ну значит здесь ментовка.
– Не ментовка, а отдел полиции. А за что тебя сюда привезли?
– Чтоб я музыку из телефона слушал. Они у меня приборчик забрали.
– Что за приборчик?
– Короче, когда я ехал, сразу почувствовал, что будет явление духа. И мне сразу голос предложил поучаствовать в мероприятии.
– Егор, извини, перебью, а голос откуда слышался?
– Ну как… Везде я его слышал. Он мне сказал: «Чего тут непонятного? Иди у людей спроси!». Я из автобуса вышел, но где не помню. У меня был чёткий символ – церковь жёлтого цвета, я её обязательно должен был найти. Голос мне велел дождаться песни из телефона, а он был почти разряжен. Потом голос сказал, чтоб я у кого-нибудь попросил зарядку. Я начал ко всем подходить, но они улыбались как-то ехидно, по-злому. Мне вообще было непонятно почему, я мысленно себе вопрос задавал. Ко мне девушка подошла и сказала, что если я сейчас не приму сигнал, то другим больше достанется. Потом я куда-то во двор пришёл и у меня в руке был приборчик. Ну такой, как мышка компьютерная. Через этот приборчик я с духом разговаривал. Дух сказал, что я заработал восемь жизней для охоты за сокровищами. Потом музыка заиграла, и я стал танцевать. У меня в одной руке был приборчик, а другой я держал духа.
– Всё понятно, Егор. Давай-ка поедем в больницу.
– А где приборчик? Мне его отдадут?
– Обязательно отдадут. Как только выпишешься из больницы, так сразу его получишь.
У Егора было сразу заметно органическое поражение головного мозга и характерные эпилептоидные черты. Выразилось это в излишней речевой обстоятельности и вязкости. Ну а кроме того, он продемонстрировал весьма богатый набор психотической симптоматики. Тут были императивные зрительные и слуховые галлюцинации, деперсонализация и дереализация. Проще говоря, Егор выпал из реальности и не принадлежал самому себе. Кроме того, имелись два вида бреда: воздействия и отношения. Из-за бредовой трактовки окружающего, он был уверен в том, что всё происходящее вокруг имеет к нему непосредственное отношение. По этой же причине имелась убеждённость в воздействии на него некоего «голоса», которому он беспрекословно подчинялся. В отношении прогноза болезни, выскажусь осторожно. В результате лечения вся острая психотика должна уйти. А вот характерные изменения личности, к сожалению, никуда не денутся. Что касается возможности повторения психоза, то оно вполне может быть.
Ну а далее, свезли мы Егора в психиатрический стационар с диагнозом «Органическое поражение головного мозга. Галлюцинаторно-бредовый синдром».
Так, всё, хватит кататься, пора пообедать. Что-то в последнее время нас ни разу вовремя не отпускали, голодом, понимаешь, заморили. Хотя, чего тут удивляться, вызовов полным полно, диспетчерская со старшим врачом тоже все взмыленные, от безделья явно не страдают.
Вызвали нас, можно сказать, мигом, через сорок минут. Еле успели карточки сдать, укладку пополнить, да быстренько пообедать. Поехали к избитому пьяному мужчине сорока трёх лет, ожидавшему нас на Театральной площади. Вызвала полиция, а потому можно было предположить, что господин превосходно гульнул.
Пострадавший с разбитой и перекошенной физиономией, был поистине великолепен. Расстёгнутая джинсовая куртка и некогда белая футболка, были перепачканы кровью. На его буйной головушке красовалась солдатская пилотка, каким-то чудом не потерявшаяся в драке. При этом он ничуть не грустил, а что-то громко и невнятно говорил полицейским, активно помогая себе блатной распальцовкой.
– Здравствуйте, что случилось?
– Да вот, толи избили, толи сам упал, – ответил один из полицейских. – Его, наверно, в больницу надо.
– Что случилось-то, уважаемый?
– А ничё, я сам разберусь! Б*я буду, разберусь! Эти <название национальности> сильно борзые стали! Я – спецназовец, мы с пацанами их всех положим, отвечаю! Они, <гомосексуалисты>, плакать будут!
– Что ж ты так напился-то, дружище?
– А чё, праздник же нужно отметить! Я чё, не патриот, что ли? Спецназ – сила! Россия – сила!
– Тебя сейчас что беспокоит?
– А чё, всё <зашибись>! <Фигня>, прорвёмся!
– В больницу поедешь?
– А <нафига>?
Тут вмешался полицейский:
– Слышь, друг, ты давай определяйся, или с нами едешь, или с ними! Ты чего тут сидишь выделываешься?
– Всё-всё, командир, без базара, я лучше на больничку поеду!
Усадили мы его в машину и поехали. Но, как и следовало ожидать, где-то на полдороги он изволил передумать и стал настойчиво проситься на волю. Ну а мы и не возражали, отпустили. В таких случаях нет у нас права принудительно везти в больницу. В общем, ушёл он на поиски новых замечательных и таких заманчивых приключений.
Не могу не заметить, что в нашем обществе есть значительная прослойка людей, извращённо понимающих патриотизм и совершенно не осознающих смысл Дня Победы. По их мнению, подлинный патриот в этот день должен напялить что-нибудь из военной формы, упиться до свинского состояния и дурным голосом вопить что-то типа «Спасибо деду за победу!». Ну а если ещё и приключения найти на пятую точку, то тогда можно быть уверенным, что праздник удался.
Следующий вызов вновь был уличным: возле бара в центре города эпиприпадок у мужчины тридцати девяти лет.
Возле бара «Айвенго», считающимся в народе весьма приличным, стояло множество людей, хорошо подогретых алкоголем, а потому очень активных и деятельных. Пробравшись через них, мы увидели лежавшего на спине мужчину.
– Э, давайте, короче, ему зубы разжимайте! – агрессивно прокричал нам изрядно поддатый парень в чёрной футболке. – Быстрей давайте, чё вы как варёные, блин!
В таких ситуациях ни в коем случае нельзя вступать в пререкания с разгорячённой толпой. К счастью, никто из присутствовавших не изъявил желания сопровождать больного. Как можно быстрей мы загрузили его в машину и отъехав подальше, остановились для осмотра. Давление сто тридцать на восемьдесят, уровень глюкозы нормальный, на кардиограмме ничего примечательного нет, сатурация прекрасная, дыхание нормальное. Однако приходить в себя он пока не желал. При себе у него был паспорт, так что привезли мы его в стационар не как неизвестного. А кроме того, нашли в его смартфоне телефон матери и обо всём ей сообщили. Так что больной не оказался брошенным.
Очередным вызовом было дежавю. Вновь эпиприпадок у мужчины сорока трёх лет. Только на этот раз не на улице, а в квартире. Ну да, закон парных случаев в действии.
Открыла нам заплаканная женщина и всхлипывая рассказала:
– У него опять припадок был! Он два года назад в ДТП попал, травма головы была очень сильная, трепанацию черепа делали. Сначала припадки частые были, а потом его подлечили и за последний год вообще ни одного не было. Ему же пить вообще нельзя ни капли! А сегодня к своим друзьям пошёл и там напился. Ну и всё, теперь всё лечение насмарку! Да хорошо, что дома это случилось, а то бы свалился где-нибудь и неизвестно, что было бы. Ой, я бы поубивала этих дружков чёртовых! Чтоб им самим бошки поразбивали! Уроды!
Больной уже пришёл в себя и сидел на диване. Хотя, судя по растерянному взгляду, оставался он несколько дезориентированным.
– Константин Николаич, вы помните, что случилось? – спросил я.
– …Не знаю, – ответил он после паузы. – А чего такое-то?
– Припадок у вас был. Зачем выпивали-то? Ведь нельзя же вам!
– Не знаю…
– Как вы себя чувствуете? Что беспокоит?
– Голова сильно болит.
– Давайте-ка собирайтесь и в больницу поедем!
– Ладно…
Ввели мы ему внутривенно бензодиазепиновый препарат и свезли в неврологический стационар.
Не могу при всём желании понять, как глупо иногда расставляются приоритеты. Ведь получилось так, что пьянка с друзьями стала важнее собственного здоровья. Но к сожалению, эти мои рассуждалки Константину Николаевичу ума не прибавят.
Далее поехали мы к женщине тридцати пяти лет, которой было плохо после употребления алкоголя. Третий «пьяный» вызов никакого удивления не породил. Все было обычно и характерно для праздничной смены.
Встретила нас женщина, которая плаксивым голосом сказала:
– Ой, помогите ей, её сильно напоили! Ей очень плохо, рвёт без конца, а я уж и не знаю, что делать!
Перепившая страдалица лежала на кровати. Её внешность ярко свидетельствовала, что с алкоголем была не случайная встреча, а крепкие близкие отношения. Рядышком стоял таз с соответствующим содержимым.
– Что вас беспокоит?
– Блюю то и дело, – хрипловатым голосом ответила она. – Мутит, блин…
– На промывание желудка согласны?
– А как это?
– Введём в желудок зонд, это шланг такой, будем заливать воду и выливать обратно.
– Ой, не-не-не, не надо, не хочу! Лучше сделайте укол, чтоб не блевать.
Сделали мы ей противорвотный препарат и отчалили восвояси. Здесь отмечу, что лично я категорически не признаю понятие «напоили». Как можно напоить взрослого дееспособного человека? Связать и силой влить? А может принудительно алкогольную клизму поставить? Нет, «напоили» – это всего лишь стыдливое прикрытие того, что человек сам целенаправленно упился.
Только всё отписал, доложил об освобождении и сразу вызов прилетел: психоз у мужчины сорока семи лет.
Открыла нам пожилая женщина и прямо с порога заявила:
– Забирайте его сейчас же! Забирайте к чёртовой матери! Да это что такое, в конце концов? Сколько можно надо мной издеваться-то?
– Так, давайте-ка расскажите, что случилось?
– Дык чего, опять напился и безобразничает! Обзывает по-всякому, бутылку ему подавай! Измучил он меня!
– Он у психиатра наблюдается?
– Конечно, уж давно, он инвалид третьей группы. Ой, вот грех, конечно, но я молюсь, чтоб бог его прибрал! За что мне такое на старости лет?
Больной с одутловатым дряблым лицом, спал сном праведника. Хоть и с трудом, но всё-таки мы его разбудили. Он быстро принял сидячее положение и испуганно уставился на нас.
– Здрасьте, а чего случилось-то? Чего такое-то?
– Так это тебя надо спросить. Говорят, что ты плохо себя ведёшь, скандалишь.
– Нет, вы что, какие скандалы? – удивлённо спросил он. – Мам, зачем ты их вызвала? Я же ничего такого не сделал!
– Дааа? А кто на бутылку-то требовал? – возмущённо спросила мать. – Кто меня обзывал? Ты забыл, что ли, как безобразничал?
– Да где я безобразничал? Я у тебя денежку попросил, ты не дала, и я сразу спать лёг!
– Ой, да хватит уже придуряться-то! Как «скорая» приехала, так сразу паинькой стал!
– Так, женщина, хватит! Дайте мне с ним побеседовать! – решительно прервал я эту перепалку. – Рассказывай, Михаил, тебя что-то беспокоит?
– Нет, ничего, всё нормально. Лекарства я пью.
– А ты часом не знаешь, с чем на учёте-то стоишь?
– Да вроде какое-то поражение мозга и расстройство личности.
– И в чём же это всё выражается?
– Ну это… У меня с памятью беда, башка болит то и дело.
– Ничего не видится, не слышится?
– Раньше у меня «голоса» были.
– А сейчас?
– Нет, уже давно.
– Миш, но ты сам-то понимаешь, что пить тебе вообще нельзя ни капли? Ведь допьёшься до психоза и опять в больницу попадёшь!
– Да я знаю. Нет, всё, больше не буду, честное слово!
– Вот и хорошо.
– А вы меня не заберёте?
– Нет, в этот раз не заберём, а дальше всё будет от тебя зависеть.
– Спасибо, спасибо вам! Всё, я честно говорю, больше не буду!
И тут мать возмутилась:
– Нет, а почему вы его не забираете? Это что такое?
– Признаков психоза у него нет. С чем мы его повезём и на каком основании?
– Что значит «на каком основании»? Значит ему теперь можно надо мной издеваться?
– Нет, не можно. Просто вызывать нужно не «скорую», а полицию.
– Ну всё, я на вас жалобу напишу!
– Всегда пожалуйста, это ваше право.
Здесь может возникнуть вопрос: а не мог ли Михаил скрыть симптомы психоза? Так вот, отвечу категорично: не мог. Всё дело в том, что галлюцинирующего больного видно сразу: в ходе беседы тот непременно к чему-то прислушивается и приглядывается. Да, на словах он может решительно отрицать обманы восприятия, но их обязательно выдаст характерная мимика.
Вот и всё, закончилась моя смена. Вдоволь нас укатали. Переработка хоть и получилась, но не стал я её оформлять, посчитав, что с моей стороны это было бы как-то не по-людски. Ведь не только мы, а все бригады пахали изо всех сил.
А на следующий день, как всегда, приехали мы на дачу. На этот раз пересилил я себя и в лес не пошёл, полностью отдавшись огородным делам. А вот друг-сосед Фёдор, с моей лёгкой руки, замутил настоящий грибной бизнес. Теперь он регулярно выкраивает время на сбор и последующую продажу строчков. Супруга его хоть и высказывает по этому поводу недовольство, но не столь рьяно. Понимает она, что Фёдор без алкоголя как рыба без воды. Так уж лучше пусть он его покупает на свой дополнительный заработок, чем пробивает брешь в семейном бюджете. Единственное, что огорчает Фёдора, так это скорое окончание строчкового изобилия. Но ничего, уже не так долго осталось до «настоящих» грибов. Успеем мы ещё «оторваться»!
Все фамилии, имена, отчества изменены