Прохладно сегодня, дождливо и ветрено. Погода испортилась будто специально к моему очередному дежурству. Ну а как иначе, если вчера было тепло и солнечно, прогноз на завтра тоже замечательный, а сегодня пожалуйста, Юрий Иваныч, получите мерзопакость сырую и холодную! Уныло вокруг. Даже изумрудно-зеленая дымка появляющейся листвы не устраняет ненастную серость.
Ладно, погода погодой, а свою традицию подымить перед началом работы, я соблюдаю свято. Тут вышел и присоединился ко мне фельдшер Назаров. Недовольно взглянув на небо и зябко поёжившись, он сказал:
– Представляете, Юрий Иваныч, какое <распутство> у нас приключилось? Приехали на инфаркт к дедуле, наркотик ему сделали, потом в больничку свезли. Я ещё порадовался, что всё хорошо обошлось. Приехали сюда, чтоб наркотик списать, а пустой ампулы-то нет, на вызове оставили. Как такое могло получиться, вообще не понимаю! Как будто затмение на нас нашло! Со мной Ольга Воробьёва работает, она тоже не первый день на «скорой», а вот поди ж ты, тоже прошляпила. Ну что делать, поехали туда, а уже ночь глубокая, все нормальные люди спят. Еле достучались, дедова жена открыла, смотрит на нас и никак не поймёт, что нам от неё надо. Мы объяснили, что мусорное ведро очень хотим видеть. В общем, порылись мы в нём и нашли эту чёртову ампулу!
– Ну что ж, Георгий Михалыч, как говорится, и на старуху бывает проруха. Мы как-то давно тоже забывали.
И вновь бригада, которую мы меняем, была на месте.
– Здорова, Александр Сергеич! – поприветствовал я врача Анцыферова. – Вы, я смотрю, прям как белые люди теперь, перестали вас гонять почём зря!
– Да, почему-то уже вторую смену мы без особого напряга работаем. Поспали сегодня часа три.
– О, так это вообще расчудесно! Не иначе как Любовь тебя вновь полюбила! – скаламбурил я.
– Не знаю я, Юрий Иваныч, что у неё на уме. Она тётка непредсказуемая. Сейчас любит, а потом вожжа под хвост попадёт…
От разговора нас отвлёк фельдшер Назаров, который возмущённо и раздосадованно высказал своей напарнице:
– Оля, ну … твою мать, как же можно было забыть, а? Куда ты смотрела-то?
– А ты сам-то куда смотрел? – не осталась она в долгу. – Я писаниной занималась, а ты всё делал сам. Кто я тебе, нянька, что ли? Какие ко мне претензии?
– На вызове забыли глюкометр и пульсоксиметр! – пояснил нам Назаров.
Нда, сначала ампулу из-под наркотика забыли, потом медтехнику. Их смена явно не задалась. А забывать на вызовах какое-либо имущество весьма опасно, поскольку это чревато полной утратой. В прошлом году одна бригада оставила на вызове не какую-то мелочёвку, а целый кардиограф. Хватились они его, помчались назад, а им не открывают. Из-за двери сказали, мол, ничего не знаем и ничего у нас нет! И лишь после того, как пригрозили вызовом полиции и обвинением в краже, кардиограф всё-таки вернули.
Объявили конференцию. Старший врач, окончив доклад оперативной обстановки, сообщил:
– Вчера у нас ЧП случилось. На вызове побили фельдшера Попова. Точней, пьяный сынок больной за то, что её не стали госпитализировать. Ударил кулаком по лицу и в живот. Он полицию вызвал и заявление написал. Потом его с сотрясом госпитализировали. Сказал, что как только выпишется, сразу уволится.
– Да погодите, полежит, успокоится, – сказал главный врач.
– Вряд ли, Игорь Андреевич. Он парень упёртый. Уж если что-то задумал, то не свернёт.
Несколько лет назад медицинское сообщество вело активную кампанию за ужесточение ответственности за нападения на бригады «скорой». Однако, как и ожидалось, всё закончилось ничем. По моему убеждению, таких «героев» нужно не только отправлять в места лишения свободы, но и лишать права на получение медицинской помощи. Помрут? Ну и пусть, чище воздух будет. Хотя, конечно же, такая мера из области ненаучной фантастики.
Старший врач продолжил:
– Поступает много жалоб от бригад на дежуранта-терапевта шестой горбольницы Макарову. Разговаривать по-человечески она не может, только кричит и хамит. Причём прямо при пациентах. Пятнадцатой бригаде заявила, что в нашей смене одни придурки работают. Ну согласитесь, это уже перебор!
– Понятно, – сказал главный. – Вот только в следующий раз нужно включать диктофон. Причём не тайком, а предупредив её об этом. Я конечно позвоню сегодня их главному врачу, но это будут ничем неподкреплённые слова. Понятно, что она станет всё отрицать, а чем ей ответить? Так что, коллеги, во всех конфликтных ситуациях обязательно пользуйтесь диктофонами. Они, мне кажется, теперь в каждом смартфоне есть.
После конференции пошёл в «телевизионку» и вновь встретил бедолаг Назарова с Воробьёвой.
– Ну что, забрали имущество? – поинтересовался я.
– Забрали, – недовольно ответил Назаров. – Никогда ещё таких дурных смен не было! Всё наперекосяк и через опу!
– Ладно, не расстраивайтесь, главное, что ничего не потерялось и всё хорошо обошлось, – как мог успокоил я их.
Нет, я ни в коем случае не осуждаю я своих забывчивых коллег. Ведь наша бригада тоже небезгрешна. Всякое бывало, и забывали, и теряли. Но к счастью, всё заканчивалось благополучно.
Вот все и поразъехались, одни мы остались. По телевизору шла какая-то комедия шла с Эдди Мерфи, и мы с удовольствием взялись её смотреть. Раньше часто приходилось слышать брань в отношении американских фильмов, мол тупые они до безобразия. Но, хоть я и противник американизации нашего общества, а всё-таки заступлюсь за их кинематограф. Ведь по сравнению с нашим отечественным, давно опустившимся ниже плинтуса, он является образцом высокого киноискусства.
Ну вот и первый вызовок подоспел: психоз у мужчины пятидесяти девяти лет.
Только подъехали к нужному подъезду «хрущёвки», к нам сразу подошла пожилая женщина с короткими седыми волосами.
– Здравствуйте, это я вас вызвала к сыну. У него опять белая горячка. Всю ночь не спал, колобродил, а с утра вообще разбушевался. Сказал, что его убивать пришли. Схватил топор и кого-то искать начал. Ругается, грозится кому-то. Я перепугалась, думаю сейчас зарубит меня. Скорей куртку надела и выбежала. Вот только переобуться не успела.
– Последний раз он когда выпивал?
– Ой, да вроде дня три или четыре назад. Ему завтра на работу, вот он и выхаживался.
– А до этого сколько пил?
– Долго, месяца полтора, наверно.
– Ну а вообще давно ли пьёт?
– Ооо, уж даже и не сосчитать. Лет пятнадцать точно. Раньше-то он предпринимательством занимался, семья была, двое детей, квартира двухкомнатная. И всё потом потерял, можно сказать пропил. Теперь у меня живёт, шабашками занимается, ремонты делает. Как деньги получит, так сразу в запой. У него уж не первый раз белая горячка. Два раза лечился.
Вызвал я полицию. Ведь мы же не спецназовцы, чтоб вооружённого человека задерживать. Трое полицейских приехали достаточно быстро. Поднялись на нужный этаж. Дверь была заперта, но мать больного открыла её своим ключом и сразу, как велено, отошла в сторону. Полицейские осторожно вошли. Тишина, никакого шума. Вот, наконец, нас позвали:
– Проходите, повесился он! – сообщил неожиданную новость один из полицейских.
Признаться, такого поворота событий мы никак не ожидали. Он повесился на ручке межкомнатной двери, сидя на полу. Да, как ни странно, самоповешение возможно сидя, полусидя и даже лёжа. А вот полное висение, при котором ноги не касаются опоры, встречается не так часто. Петля была сделана из электрического шнура и была не самозатягивающейся, а представляла собой несколько тугих витков вокруг шеи.
После того, как сняли тело, проверил я симптом Белоглазова или по-другому симптом кошачьего глаза. Выражается он в том, что при сжатии зрачка тот приобретает щелевидную форму. Этот симптом был положительным, свидетельствующим о наступлении биологической смерти. В таких случаях реанимация не проводится, ведь воскрешать покойников медицина пока не научилась. Нам оставалось лишь констатировать смерть и оставить тр-п на попечение полицейских. Кстати сказать, мать восприняла случившееся совершенно спокойно и невозмутимо. Отмучилась.
Следующим вызовом была травма живота у мужчины шестидесяти одного года.
Подъехали к добротному частному дому. Открыла нам женщина:
– Он упал очень сильно и видимо в животе чего-то потревожил, – безо всяких предисловий сказала она.
Больной со страдальческим выражением лица, лежал на кровати повернувшись на бок.
– Здравствуйте, что случилось?
– Упал я. Пошёл в сарай и в грязи поскользнулся. Как-то так получилось, что я на свой же локоть животом попал. Теперь так болит, что спасу нет.
– Покажите куда ударили?
– Да вот сюда, – показал он на правое подреберье.
Нда, это не есть хорошо. Получилось так, что больной сам себе нанёс сильный удар в печень. А это чревато её разрывом и, разумеется, внутренним кровотечением. Давление сто на шестьдесят при привычном сто сорок на девяносто. Ну что ж, тем самым диагноз подтверждается. Первым делом наладили капельницу, чтоб давление не рухнуло. Ну а потом благополучно в хирургию свезли.
А дальше опять поехали на травму лица, груди и руки у женщины тридцати трёх лет.
Встретила нас сама пострадавшая. Губы её были разбиты и опухли, а сама она бережно придерживала правую руку, морщась от боли.
– Проходите, – прошепелявила она.
– Что с вами случилось? – спросил я подозревая, что пострадавшая расскажет об избиении. Однако не угадал.
– Я окно мыла, потом хотела с табуретки спрыгнуть и грохнулась. На полу банки стояли с огурцами, я об них лицом и грудью ударилась. Три верхних зуба почти выбила, теперь они шатаются, наверно удалять придётся. Руку я точно сломала, вон, видите какая кривая. Ой, а ещё ребра вот тут сильно болят, глубоко вдохнуть не могу.
– Всё ясно. Но ведь с табуретки-то нужно не прыгать, а слезать аккуратненько!
– Да я и сама знаю, просто детство у меня кое-где заиграло.
После осмотра стал виден весь богатый урожай травм: неполная травматическая экстракция трёх верхних зубов, закрытый перелом лучевой кости в типичном месте со смещением и под вопросом закрытые переломы пятого, шестого, седьмого рёбер. Жертву домашнего хозяйства мы обезболили, руку зашинировали, после чего свезли в травматологию. Да, вот и помыла окошко…
Сразу, как освободились, получили следующий вызов: психоз у мужчины пятидесяти трёх лет.
Открыла нам женщина и прямо с порога сказала:
– Убежал он, наверно, минут двадцать назад.
– А почему же тогда не перезвонили и не отменили вызов?
– Ой, простите, пожалуйста, я так расстроена, что вообще ничего не соображаю. Я ведь с ним как на пороховой бочке живу, не знаю, что ему в башку взбредёт. Ладно, если сразу убьёт, а то калекой сделает на всю жизнь. Кому я буду нужна?
– Он у психиатра наблюдается?
– Да, уж давно. И в больнице миллион раз лежал, а что толку-то? Это всё у него после Чечни началось. Он тогда в милиции работал. Три контузии перенёс, вот мозги-то и повредились. Его потом комиссовали, вторую группу дали.
– Ну что ж, ладно, как появится, звоните, вызывайте повторно.
Не имеем мы права розыскные мероприятие проводить. В полицию сообщать? Но что именно? Если б информация была, что он вооружён, то тогда бы конечно сообщили. А так нечего и пытаться. В общем, пустым оказался этот вызов.
Да, чувствуется, что вызовов до неприличия много. Между приёмом-передачей разница во времени до неприличия большая. А это означает, что в планшете и карточках писать время пока не надо. Когда на Центр приедем, там с диспетчером всё подкорректируем.
Следующим вызовом была перевозка мужчины пятидесяти четырёх лет из ПНД в психиатрический стационар.
Врач диспансера Луиза Александровна отдала нам направление и рассказала:
– Больной стародавний с параноидной шизофренией, инвалид второй группы. Течение непрерывное, бред и галлюцинации всегда однотипные. Говорит, что постоянно «видит» и «чувствует» беса. Сегодня он сам пришёл и в стационар попросился. Сказал, что бес его заставляет из окна выброситься. В общем, ждёт он вас у кабинета.
Мы вышли и никого не увидели. Обошли всё, включая туалет, но безрезультатно. Хм, никак передумал и сбежал. Ну что ж, нет так нет. Как говорится, не больно-то и хотелось. А вот когда вышли во двор, увидели сидевшего под дождём на мокрой скамейке худощавого небритого мужчину. Его насквозь промокшая чёрная ветровка блестела от воды. Лицо было неподвижно и не выражало совершенно никаких эмоций.
– Здравствуйте, а вы часом не Данилов? – поинтересовался я.
– Да, Данилов, – ответил он. – Я вас давно жду.
– А зачем же вы под дождём-то сидите? Вы же промокли насквозь!
– Ну и что. Излишний комфорт – это грех.
После того, как мы пришли в машину, беседа продолжилась.
– Что вас беспокоит, Анатолий Сергеич?
– Много всего. Внутри всё трясётся, давит. В голову чужие мысли лезут. Я пытаюсь их прогнать, а никак. Бывает, что ругаюсь очень сильно. Это меня бес заставляет.
– А вы его видите?
– Ну как сказать… Я знаю, что он всегда рядом со мной, а вижу, как бы внутренним глазом. Он высокий такой, лохматый, страшный.
– Он вам что-то говорит?
– Нет, он мне мысли вставляет, чтоб я брата своего электричеством убил и из окна выпрыгнул. Я держусь, конечно, но чувствую, что скоро уже сил не останется. Я к деду-колдуну ездил. Он сказал, что вокруг меня что-то страшное творится. Обещал помочь, дал бутылку святой воды, велел её каждый день пить и читать молитву «Отче наш». Я домой как приехал, выпил полстакана и тут же смотрю, из тела что-то такое прозрачное вышло и летает по комнате. Это душа моя была, я сразу понял. На меня сразу такой страх напал, что я чуть не закричал. И всё, после этого я ту воду больше не пил.
– А как вы считаете, это всё от болезни или на самом деле происходит?
– Не знаю, всё как-то запутано… Но обычно после больницы меня не так сильно донимают.
– Вот и хорошо, тогда едем! – подвёл я итог беседы.
Да, диагноз параноидной шизофрении с непрерывным течением полностью обоснован. А ещё нельзя не заметить синдром Кандинского-Клерамбо. При этом больные убеждены в том, что их мышлением и поведением управляет некто со стороны. Были у Анатолия Сергеевича и псевдогаллюцинации с бредовой трактовкой. В качестве вишенки на торте был продемонстрирован схизис, то есть расщеплённость мышления. Анатолий Сергеевич заявил, что видел со стороны собственную душу, летавшую по комнате. Но тут возникает вопрос, а чем он её наблюдал и осознавал? Пустым телом или у него имелась вторая, запасная душа? Так что его бредовые умозаключения вступают в противоречие друг с другом. Однако больные ничего такого не замечают.
Так, всё, укатали нас по полной программе. Обед разрешили без лишних слов. Давно пора.
На Центре были три бригады. Да, негусто, конечно. Выпечку, как всегда к нашему приезду почти всю распродали, не оставив ничего для меня интересного. Ну и ладно. В первую очередь зашёл в диспетчерскую, подкорректировал в карточках время и сдал их с глаз долой. После обеда решил не ложиться. Какой смысл, если с минуты на минуту сдёрнут на вызов? Только расслабишься и сразу всё удовольствие будет жестоко разрушено.
Да, предчувствие меня не подвело. Вызвали через полчаса после обеда. Поедем на ОНМК под вопросом у женщины восьмидесяти трёх лет.
Открыл нам пожилой мужчина и сказал:
– Что-то супруге очень плохо. У неё высокое давление было, таблетками не снижалось. Я соседку позвал, она медсестрой работает. Сделала какой-то укол, давление снизилось, но почему-то хуже стало. Теперь голова кружится и язык не ворочается, как будто каша во рту. Уж не инсульт ли у неё?
– Не знаю, сейчас посмотрим.
Больная сидела в кресле с выражением испуга на лице.
– Здравствуйте, Эльвира Николаевна, что случилось?
– У меня давление было очень высокое, двести двадцать на сто, – сказала она, с трудом выговаривая слова. – Соседка укол сделала в вену и до ста десяти снизилось. Но теперь мне ещё хуже стало. Язык заплетается, и голова сильно кружится. Не знаю, что со мной творится.
– А чем она вас уколола?
– Я не знаю, вон ампула на столе, посмотрите.
Ну что ж, посмотрел. Больной был введён мощный гипотензивный препарат центрального и периферического действия. Аж десять кубов! После этого у меня возникло сильнейшее желание испустить поток грязной нецензурной брани. Ведь каждый медик должен знать, что резко и намного давление снижать нельзя. Казалось бы, эта прописная истина намертво вбита в наши медицинские головы. Но вот, поди ж ты, нашлась, бляха-муха, помощница.
По всей видимости у больной было острое нарушение мозгового кровообращения по ишемическому типу. В данном случае механизм его развития был весьма прост. Из-за введения слишком большой дозы гипотензивного препарата давление рухнуло и кровоснабжение головного мозга резко уменьшилось.
Фельдшер Виталий, с величайшим трудом подкололся и наладил капельницу. Через десять минут давление повысилось до ста двадцати, однако речь налаживаться не хотела. Свезли мы Эльвиру Николаевну в больницу и там ей сделали компьютерную томографию головного мозга. Результат её был просто замечательный, поскольку очаг не обнаружили. Это означало, что имела место транзиторная ишемическая атака. Да, штука, мягко говоря, неприятная, но проходящая бесследно. Короче говоря, в течение ближайших суток больная должна восстановиться.
После освобождения, по команде диспетчера поехали в сторону Центра. Нет, конечно же, доехать не дадут. Ну и точно, пульнули вызов: психоз у мужчины пятидесяти двух лет в отделе полиции.
Райотдел нас встретил нас шумной суетой. Дежурный с усталым лицом, морщась от гомона, прикрикнул на своих коллег:
– Так, а ну-ка все лишние, выходите отсюда! Мужики, вы рапорта написали? Написали. Ну и идите уже, чего вы тут базар-вокзал устроили?
После того, как воцарилось спокойствие, дежурный рассказал:
– Этот кадр – ваш клиент. Вы его, наверно, знаете. Он постоянно на автовокзале ошивается, бычки собирает, в урнах роется, мелочь «стреляет». Обычно он мирный такой, никогда никого не трогал. А сегодня начал у женщины в рюкзаке рыться. Она ему замечание сделала, а он ей подзатыльника дал. Ну вот его сюда и притащили. На вопросы он по существу не отвечает, только какую-то дурь несёт. В общем, идите с ним в допросную, беседуйте. Но только недолго, а то сейчас следователь придёт с людьми работать.
– Он БОМЖ, что ли?
– Полубомж. Регистрация есть, но живёт где придётся.
Как только я его увидел, так сразу узнал. Нет, ездить к нему на вызовы не приходилось, а постоянно на автовокзале видел. С одутловатым лицом, обросшим жиденькой бородёнкой, в грязной болоньевой куртке и коротких брючишках, неимоверно вонючий, он производил отталкивающее впечатление.
– Здравствуй, уважаемый! Рассказывай, что случилось, за что тебя сюда привезли?
– А вы кто, «скорая», что ли? – ответил он вопросом на вопрос.
– Да, «скорая». Ну так что, чего ты на автовокзале-то делал?
– С автовокзалом познакомиться. Там люди встречаются, литература нужна.
– Зачем ты в чужом рюкзаке рылся, да ещё и женщину ударил.
– А что, посмотреть нельзя? Чего за происшествие?
– Да, нельзя. Разве можно чужое трогать? Ты где живёшь-то, друг любезный?
– На Васильевской и потом за девятиэтажкой, там, где трубы.
– У психиатра наблюдаешься?
– Раньше ходил и больше не хожу. Там же одни дураки, чего мне там делать-то?
– Инвалидность есть?
– Есть вторая группа. Но мне ещё надо, я же больной, разбитый.
– Как ты себя чувствуешь? Жалобы есть?
– У меня глаз воспалился, потому что стоял очень долго. Когда воспаление было, я чистил зубы и много крови вытекало. Всё стало сжиматься, через зубы всё выходило. Я чувствую, что по волокнам и сосудам кровь может затрамбоваться.
– Травмы головы были?
– Много было всяких несостыковок, наездов, с лестницы падал.
– Выпиваешь?
– Раньше не пил, а потом конечно пил, чтоб расслабиться, себя обеспечить. Люди остались такие же, пьют, ходят где-то.
– Тебе что-то слышится, видится?
– В голове всякие звуки бывают, да я ещё и свой внутренний голос слышу.
– А бывает чувство, что на тебя кто-то воздействует?
– Я чувствую влияние. Устройство, конечно же, ощущается.
– А где ты раньше работал?
– Дел было много всяких и коммерции много.
– Всё понятно, поедем в больницу.
Понятно, что никакой меддокументации с готовым диагнозом на этого больного не было. Однако всем своим нутром я ощутил шизофренический процесс, полностью завладевший его психикой. Ранее мною уже говорилось, что чувство шизофрении приходит к врачу не вместе с дипломом, а исключительно с опытом. Здесь, скорей всего, имела место далеко зашедшая параноидная шизофрения с непрерывным течением и выраженным дефектом личности. Бред, некогда систематизированный и яркий, теперь распался на части, которые нужно ещё суметь ухватить. Одной из таких малозаметных частиц является высказывание больного: «Я чувствую влияние. Устройство, конечно же, ощущается». Псевдогаллюцинации приобрели примитивный характер. Больному «слышатся» не развёрнутые «голоса», а лишь посторонние звуки и какой-то невнятный «внутренний голос». Кроме того, нельзя не заметить грубые нарушения мышления с элементами разорванности. В общем, свезли мы болезного в стационар, где его без лишних вопросов приняли.
А теперь поедем к женщине шестидесяти четырёх лет, у которой болит живот.
Открыла нам сама больная, ухоженная женщина с интеллигентной внешностью.
– Здравствуйте, не хотела вас тревожить, но пришлось, потому что уже сил никаких нет. У меня каждый вечер, как по расписанию, болит живот. Днём всё хорошо, а как вечер, так начинается. Сначала просто болело, а теперь как будто ножом меня протыкают.
– А со стулом как дела?
– Да какой-то он жидковатый.
– Тошноты, рвоты нет?
– Рвоты нет, а вот тошнит постоянно. Аппетит пропал, через силу ем. Вообще от всего воротит.
– А давно ли болит-то?
– Да уж вторую неделю.
– И почему же сразу не вызвали?
– Я преподаватель в колледже. Сейчас конец учебного года, дел полно и заменить меня некому. И сегодня бы не вызвала, но мне <Название известного спазмолитика> перестала помогать.
Живот пропальпировал. Мягкий он, в проекции поджелудочной железы болезненный. Сразу были видны откровенно жёлтые склеры. Нда, всё очень и очень нехорошо. В голове моей сразу вспыхнула онконастороженность, но больной я об этом, разумеется, не сказал. Ведь у меня, врача «скорой», нет возможности провести объективное обследование, точно доказывающее, либо опровергающее онкологический диагноз. Поэтому было абсолютно недопустимо раньше времени обрушивать на больную свои мрачные подозрения. В документации выставил я острый панкреатит под вопросом и онконастороженность. После этого больную свезли в хирургию.
Ох, вызовы раздают щедро, от всей широты души. Теперь поедем к женщине семидесяти лет, которая без сознания и под вопросом умерла.
Подъехали к деревянному двухэтажному бараку. Грязная деревянная дверь с многочисленными следами взлома, была гостеприимно открыта. Квартира встретила нас вонью и грязью. По всей видимости, там отродясь не было ни уборок, ни ремонтов. Из комнаты к нам вышел прилично поддатый господин непонятного возраста с безобразно распухшей рожей и мутным взором. Было сразу видно, что он не какой-то заурядный любитель выпить, а настоящий профи в сфере алкоголизма.
– У меня мать легла и не встаёт. Посмотрите, чего с ней такое? Умерла, что ли?
Очень полная женщина лежала на кровати поверх покрывала, повернувшись к стене. Тормошить её не стали, а сразу перевернули на спину. И сразу стало видно, что она мертвее мёртвой. Судя по тр-му окоченению и тр-м пятнам, смерть наступила не менее двух часов назад. Верхняя часть тела была густо-синей, что наводило на мысль о тромбоэмболии лёгочной артерии. Каких-либо видимых телесных повреждений мы не углядели.
– Ну чего, она мёртвая, что ли? – спросил сынок.
– Конечно, сам посмотри.
– Ну <иметь>-колотить, а где у меня деньги-то? – раздосадованно воскликнул он. – На что я её похороню-то?
– Вот уж не знаю, – ответил я. – Наше дело законстатировать и всё.
– Дык вы её не увезёте, что ли?
– Нет, конечно. Ты лучше скажи, чем она болела?
– Да <фиг> знает. У неё всё время давление было и ноги болели.
– Инфаркты, инсульты были?
– <Фиг> знает… Да вроде не было.
– Она выпивала?
– Конечно, ёп!
После этого я объяснил сынуле, как нужно действовать и для подстраховки разборчиво написал шпаргалку.
Нет, я нисколько не удивлён и не ошеломлён его реакцией на смерть матери. Ведь это было проявлением полной алкогольной деградации, наблюдаемой мною бесчисленное количество раз. В подобных случаях разрушается слаженная структура личности и исчезают бесследно все высшие человеческие чувства. Остаётся лишь жадная потребность в алкоголе и всё, что связано с её удовлетворением.
Вот на этом и закончилась моя смена. И вновь получилась она спокойной. Хорошо, продуктивно мы поработали, а потому домой ушёл удовлетворённым и с чувством исполненного долга.
А на следующий день приехали мы на дачу. В этот раз друг-сосед Фёдор был уже там. Да не один, а с супругой Евгенией Васильевной, точней под её жёстким контролем. В своём очерке «Человеческий облик» я уже писал, что она «закодировалась» и чудесным образом преобразилась. И вот теперь мы с супругой с удовольствием наблюдаем как Евгения Васильевна с течением времени не стареет, а исключительно хорошеет. Но, несмотря на строгость наших супруг, мы с Фёдором всё же совершили давно замышляемое преступление. Взяли и выпили. А потом в лес пошли и, надо сказать, удачно. Понемногу строчков набрали и свежей лесной растительности на салат. Как раз сейчас появились молодые и нежные дудник, лабазник и сныть. Вернулись мы как огурчики, но не зелёные и пупырчатые, а свежие и крепкие. Напрягшиеся было жёны расслабились, потеплели и восстановили к нам полное доверие. В общем вновь стали мы с Фёдором хорошими и послушными ребятами.
Все фамилии, имена, отчества изменены