Было это давно. Очень давно. На заре, так сказать, туманной юности. Оттого я, может,и путаюсь в подробностях, но суть дела помню очень хорошо. Тем более что суть проста, и усложнять ее незачем. Притом суть давно всем известная: лес — место мистическое, загадочное, однако процессы, в нем происходящие, упорядочены, можно даже сказать, логически выстроены. Вы спросите почему? А вот в этом и есть суть истории. Все так ладно, потому что хозяин есть, который всем в лесу заправляет...
Так вот, начнем... Я, будучи студентом первых курсов Института инженеров железнодорожного транспорта, гостил летом в деревне у дедушки с бабушкой. Деревенька и тогда уже была маленькая, состояла из девяти обитаемых старых изб, еще приблизительно столько же имелось необитаемых, полуразрушенных. Теперь уж ее не осталось, деревеньки этой, Я лет пять назад ездил — проверял.
Ну да не об этом речь.
Была в деревеньке, где обитали мои дедушка с бабушкой, единственная дорога к цивилизации. Грунтовая, разумеется, дорога. Зимой и летом, в засуху, по ней могли грузовики пройти, а вот в дожди, в весеннюю и осеннюю распутицу, извините, только вездеходы. Даже хлеб иной раз вездеходом доставляли. Дорога жизни, в общем, а кругом лес. Огромный, на север вообще бесконечный — через Печору, к тундре и стылому дыханию Северного Ледовитого. Об этом лесе в детстве, я помню, бабушка рассказывала мне сказки: о тех удивительных привычных и непривычных существах, его населяющих, об их добрых, странных, а иногда страшных поступках. Лес давал о себе знать и наяву. Например, внезапным хриплым злым лаем по ночам дворового безродного Бурана: то ли кабаны решились в набег на огороды, то ли большой зверь подошел — смотрит на деревню и к ближайшему стойлу со скотиной принюхивается. Кстати, пару раз было дело: нападали медведи на скотину, коров задирали. Однажды почтальона покалечили. Но то не летом было — зимой. Летом-то медведь на рожон не полезет, вот зимой другое дело, шатун — существо дюже лютое и непредсказуемое.
Основное мое развлечение состояло в путешествиях по лесу. У дедушки была старинная тульская двустволка. Изображая из себя охотника, с этой двустволкой я и бродил по окрестным чащам. Палил по птичкам, по звукам неведомых зверей (скорее, зверьков) в кустах под скандальные крики пары сорок, сопровождавших меня в охотничьих предприятиях. Успехи мои на этом поприще были, прямо скажем, невелики — два зазевавшихся рябчика, вот и все. Потом у деда патроны кончились. Но я все равно продолжал бродить по лесу со ставшим совершенно бесполезным ружьем на плече.
Как-то я возвращался из очередного недалекого похода — в далекие я отправляться побаивался, памятуя многочисленные рассказы о замерзших геологах, утонувших в безмерных топях городских водителях, сгинувших охотниках и заблудившихся юных прекрасных девушках. Рядом с вышеупомянутой дорогой в рай-центр на опушке стояли большой пенек и длинная подгнившая лавочка. Издали, метров за 50, я приметил, что на скамейке кто-то сидит. Кто-то оказался коренастым невысоким мужиком в телогрейке, брезентовых штанах и галошах на босу ногу, с огромной, мягко говоря, не слишком чесанной шевелюрой. Он сидел на краю скамейки, спиной к лесу, немного сгорбившись, опершись локтями о колени, и смотрел на деревню. Я подошел. Не могу сказать, что бесшумно подошел, но он не обернулся.
— Здравствуйте, — мне было любопытно. За две недели отдыха я соскучился по новым людям.
Он повернулся ко мне корпусом, как будто у него не гнулась шея. Я поразился. Это была не просто борода. Бородища. Густая, седовато-пегого цвета. Она росла из всего лица, только были видны серые маленькие, глубоко посаженные глаза, небольшой нос картошкой и тонкие губы. А через низкий лоб незнакомца тянулся ужасный шрам, как будто чем-то от души саданули его, бедолагу. Лет ему было не определить сколько: то ли 50, то ли 60, а то и 80.
— И тебе, дорогуша, здравствовать. — Голос был густой, низкий, хрипловатый.
Слово «дорогуша» меня немного задело: было в нем что-то насмешливое, особенно для самолюбивого молодого человека 19 лет.
— Вы, простите, не из служителей ли культа будете? — спросил я иронично.
Он опять повернулся, посмотрел на меня подольше и усмехнулся:
— Много мне лет. Не сосчитать сразу.
— Как звать-то родственницу вашу? Я наверняка ее знаю. Я всех почти в деревне знаю.
— Ольга, — выдохнул он. — Ладно. Видно, не придет уже сегодня. Пойду.
Незнакомец закряхтел, поднялся, разминая поясницу, и неожиданно легким шагом пошел прямо в ельник. Тут мне то ли померещилось, то ли взаправду это было: стал ельник перед нечесаным расступаться, лапы раздвигать, давать дорогу.
— Ничего, если я с вами пройдусь немного? — прокричал я вслед.
— Не ходи за мной, — ответил он из ельника.
Посидев секунд пять, я не удержался и пошел за ним.
В ельнике никого, только дальше, в поросшем овражке, что-то затрещало. Я туда. В низине никого. Ну и ладно. Опять что-то зашумело подальше — там полянка. Прошлым летом корзину белых там нарвал. Минут за 15. Можно было и больше собрать, да уж некуда... Не спеша я пошел туда. Нет, я его догоню. Что это за мужик такой? Больно подозрительный. Сейчас догоню, документы потребую. У меня ружье, куда он денется. Он же не знает, что у меня патроны давно кончились. Об этом только дед знает, даже бабушка не в курсе.
Тут что-то страшно ухнуло и высоко наверху, в кронах, зашумело. Мне стало не по себе. Нет, пойду-ка домой. Есть что-то хочется. Там бабушка, поди, блинов напекла. На кой он мне — хмырь этот.
Я развернулся и пошел назад. Вот овражек, дальше ельник. Но за овражком ельника не оказалось, а оказалась березовая — довольно густая — поросль. Я встал и потряс головой. Ерунда какая-то. Вернулся немного. Все правильно. Там должен быть овражек. Всего-то метров 40. Не мог я ошибиться. Я пошел по кругу — овражка не было. Дал дугу побольше — ни дороги, ни пенька с лавкой. Я ничего не узнавал.
Мне стало боязно. Я тихо стоял, долго пытаясь поймать какой-нибудь человеческий звук: деревня- то рядом. Ничего. Только обычные лесные шуршания да крики птиц. Я пошел по расширяющейся спирали: где-то же должна быть дорога. Нет дороги! Крикнул пару раз, вдруг кто отзовется. Никто не отзывается. Никаких звуков, кроме лесных. Ладно, надо успокоиться и, как учил дедушка, попытаться по солнцу сориентироваться.
Долго ли, коротко ли, но вышел я на какую-то уже еле видную заросшую просеку ближе к вечеру и пошел, пошел по ней, не веря в удачу. Вышел-таки к деревеньке нашей, когда уже смеркалось. Как вышел, сам не понял.
Бабушка плакала, дедушка кряхтел, собрался наутро в райцентр ехать, народ поднимать, чтобы меня искали. Я молчал — так устал. Поел и спать лег.
Утром, пребывая в хорошем настроении, я рассказал, как все было. В подробностях рассказал.
Бабушка всплеснула руками и опять заплакала:
— Это он! Хозяин леса! Сколько лет его не было. Слава богу, хорошо все кончилось. Ой, внучок, больше
в лес не ходи от греха подальше. Ты-то ребенку скажи, старый. Это ж он следом за тобой охотника-то из себя изображает.
Дедушка покашлял:
— Да уж, бабушка права, надо ухо востро держать. Воздержаться от походов-то. Хозяин чужаков не жалует...
— Что за хозяин?
— Есть у нас тут предание. Значит так, леса эти были поделены еще в древние времена между лешим, старым хозяином этих мест, и новым пришлым князем Мстиславом. Поссорились они на охоте, и ранил князь лешего. Так тот всю челядь и дружину княжью в болото заманил и утопил, а сам Мстислав в лесу остался: не смог выйти. Искали его, слышали, как кричал князь, звал, а найти не смогли. Так Мстислав 10 лет по лесу кружил. Говорят, до самой своей смерти. С тех пор лес за лешим числится, а села, луга, дороги — за людьми. Так и повелось, если в лесу, то леший правит, а здесь не его власть. Вот такое предание. Суеверие, конечно. А мужика, которого ты описал, нет во всей округе. Я всех знаю. Шрам только у Федора из Грибанихи. Но не на лбу, а на ноге — пес порвал.
— Мужика со шрамом на лбу нет, — сказала бабушка. — А хозяин как раз со шрамом. Это ж Мстислав
его полоснул. За то и поплатился. Сам знаешь, кого внук в лесу встретил, а темнишь.
— А родственница его, это кто тогда получается? Он сказал, что родственницу ждет, Ольгу, — встрял я в разговор.
— Думаю, это он про внучку ведьмы Лидки, — ответила бабушка. — В городе сейчас она учится. На доктора. Ольгой звать. Все сходится. Ее и дожидался. Всегда бабы говорили, что ведьма она, Лидка!
— Это та, что на том краю, с узкими такими глазами? — спросил я.
— Она самая. Сегодня ее видела. Сказала, что внучку со дня на день ждет. А ты, дорогой, в лес не ходи. Не
ходи больше!
Не послушал я бабушку, опять ходил в лес, и ничего мне зато не было. Ходил, правда, осторожно — дорогу из виду не терял. Ольга, кстати, не приехала, а я ждал ее с разными романтическими тайными мыслями, но через пару недель, так и не дождавшись, заскучал и укатил к себе в город.
Так бы вся эта история и кончилась, но примерно через полгода пришло письмо от дедушки. Мама охнула, внимательно посмотрела на меня и дала почитать:
— Тут и для тебя есть.
— Что там? Привет?
— Ага. Привет. От знакомца твоего — хозяина леса. Читай, что дед написал.
Прочел я следующее... Ольга к бабке-то тем летом все же приехала. Шла от станции, а ее хотели убить
зеки. Чудом осталась живой. Они бежали далеко с Севера, из зоны особого режима, свидетелей не оставляли. Терять им было нечего, все к долгим срокам приговорены — головорезы отпетые. Шли они вроде на Вологду. Так вот Ольга от них отбилась. Что невероятно, согласитесь. Побежала, кровопийцы за ней, но вскорости отстали. А потом их мертвыми нашли. Всех. Два зашли в болотце, я его знаю. Там не то что потонуть, ноги замочить трудно. Они зашли в него и нашли место, где им по грудь. Так и остались: не смогли выбраться. Один умер от истощения. Подельника своего перед смертью зачем-то из автомата застрелил — почудилось ему, видно, что-то с голодухи-то. Другого, тоже с автоматом, задрали то ли волки, то ли медведь. Почему-то он ничего не услышал, не увидел. Как звери к нему подкрались? Почему он не стрелял? Короче говоря, откусили ему голову. Тело не тронули, а голову откромсали и унесли. Искали череп потом — милиция искала. Не нашли. Ну и пошли по деревне слухи: мол, вернулся хозяин леса. И я так понял из дедова письма, что все этому обрадовались. Во-первых, хозяин девку спас, не дал злодеям крови напиться. Во-вторых, порядку стало больше. Никаких тебе залетных браконьеров, никаких дезертиров, никаких шабашников пьяных. Как вымерли. А ведь с их безобразиями столько лет сама власть советская справиться не могла, хотя и дюже строгая была.