На второй день похода на Сергея Коваленко, по кличке Кабан, напало творческое озарение, и он принялся сочинять стихи девушке, которая покорила его сердце. Кабан хотел преподнести ей стихи в конвертике вместе с шоколадкой.
- Да, конечно, так ты ей и подаришь конверт со стихами! – ворчал Коля Левин, - ты, Кабан, нажрёшься, как всегда, шоколадкой прям в обёртке закусишь, ёж те в бок! А потом и цветы под горячую руку схарчишь, и не заметишь!
- Да полно тебе! – отвечал Кабан, пыля по грунтовой дороге. – Должно быть в жизни место и эстетическому чувству, и светлой пушкинской грусти!
И Кабан пристально посмотрел на меня.
- Как говорил Пушкин: «Душа моя светла…» - отозвался я.
- Во! – Кабан победно хлопнул Коляна по плечу. – Слышал, что студент-филолог буробит?! Душа, грит, светла, ёрш те в бок!
- Это у него душа светла, ёж те в бок! – огрызнулся Левин. – А у тебя душа чёрная, как у пирата, ядрёна курица. Нажрёшься рому и на виселицу!
Проторенная тропка, освещённая весенним солнышком, тянулась по косогору вдоль реки до «точки бифуркации», - как окрестил развилку Карнаухов. Налево тропа тянулась всё также вдоль реки. Направо, - ещё круче забирала в гору и петляла между сосен. Мы выбрали узкий путь.
- Узок путь, ведущий людей к хорошему! – сказал Андрей Карнаухов. Карнаухов был похож на молодого Армена Джигарханяна, учился в авиационном институте и играл в любительской самодеятельности.
Запахло костерком, послышался хрипловатый, но приятный женский голос и треньканье гитары. Прямо у тропки стоял бивак. Вокруг костра был идеальный порядок и никакого мусора. Аккуратненько стояли две палатки, бойко горел средней руки костерок. Над костром, между двумя деревьями висел тросик. На тросике висело два кана. На двух бревнах, составленных буквой «Г» располагались четыре человека, три парня и одна девушка с гитарой. Один из парней поздоровался с нами.
Кабан шепнул Карнауху:
- Выдай пожалуйста приветствие какое-нибудь, а то жрать охота!
У ребят в огромном котелке варилась гречка, и в случае удачного обмена паролями нас ждала халявная еда и костёр.
Андрей Карнаухов откашлялся и начал своё фирменное приветствие:
- Вот товарищи, - (начал он, мастерски копируя речь Жеглова из фильма), - довелось поручкаться с добрыми людьми и прекрасной дамой. Дама приятная во всех отношениях… - Карнаухов подошёл к девушке и галантно поцеловал ей руку.
Девушка с гитарой (весьма недурная собой), привстала, держа инструмент левой рукой за гриф и шутливо поклонилась. Контакт был установлен.
- Хлеб да соль! – сказал Кабан, усаживаясь на бревно, аккурат напротив кана с гречкой.
На случай, когда нас приглашали в гости на чужой костёр, существовала древняя традиция, - доставать весь провиант и выкладывать туда, где лежал провиант пригласивших, как бы утверждая, - «теперь у нас общая раскладка». У нас троих из провианта оставалась пачка макарон, (украденная из походно-складского помещения), и банка кильки (которую забыли вынуть из рюкзака неделю назад). Поэтому Кабан долго стоял около дерева, под которым лежала еда и шуршал в своём рюкзаке, доставая и выкладывая одну и ту же банку кильки семь или восемь раз.
Девушку звали Екатерина и она училась на журфаке МГУ. Парни были из турклуба МВТУ им. Баумана и тоже где-то учились.
Настало время предложить хозяевам бивака наш коктейль «молоко бешеной коровы», - спирт, смешанный со сгущёнкой. Хозяева согласились. Выпили по первой «за знакомство».
Кабан занимался у костра алхимической трансмутацией: кипятил воду в нашем трёхлитровом кане, остужал её, смешивал спирт с кипячёной водой, добавлял в получившуюся субстанцию сгущённое молоко из банки. Проходя мимо меня, Кабан наклонился к моему уху и шепнул:
- Давай уже, бубни за литературу! – жрать охота.
Дело в том, что, когда в гостях на чужом костре велась оживлённая дискуссия, мои товарищи незаметно усаживались около кана принимающей стороны, и за приготовлением спиртовой амброзии управляли раздачей еды. Таким образом мы сохраняли лицо, были сыты, и делали доброе принимающей стороне (следили за костром, кипятили чай).
Итак, беседа о литературе открылась вопросом:
- А не рановато ли в школе давать детям читать «Преступление и наказание»?
От бауманцев посыпались сетования на трудность чтения «Войны и мiра», Екатерина рассказала, что ей сложно читать произведения прошлого века, где описан быт, в котором мы ничего не понимаем. Однако, она целиком и полностью стояла за изучение отечественной классики в школах.
Колян Левин и Кабан присели на пенку прямо у кана с кашей и оттуда «банковали» спиртом и закуской.
Я завёл разговор про Гончарова, сказав, что гораздо полезнее для школьников было бы читать не «Обломова», а «Фрегат Паллада». Гончаров очень живо описал кругосветку, и детям это было бы интереснее.
Краем глаза я увидел, что Левин что-то не поделил с Кабаном, и они сплелись в клубок около кана с едой.
Герои произведений Лукьяненко в подобных случаях начали бы применять громкие магические заклинания и сожгли бы лес, однако мои товарищи чтили законы гостеприимства, - они дрались тихо. Сначала верх одерживал Левин, он навалился на Кабана и попытался выдавить ему глаз. Однако Кабан был парень бойкий и мощный, - борцовским контрприёмом он смог поменяться с Левиным местами и теперь находился сверху, пытаясь придушить извивающегося Коляна.
Дискуссия пошла по второму кругу, - стали разбирать Тургенева.
Екатерина, выпив спирта из кружки и выплёвывая надоедливые чаинки, обратилась к дерущимся:
- Ребята! Что вы думаете по поводу Тургенева?
Клубок, состоящий из Кабана и Левина распался. Колян встал на ноги, потирая шею. Он набрал воздуха в грудь и медленно выпустил его. На Коляна, как на мудреца, были устремлены взоры людей, сидящих у костра.
- Значит так! – бодро начал Коля Левин. - Я ваши «ОТЦЫ и ДУШИ» каждый день почитываю, и вот что хочу сказать…
Тут Кабан схватил Левина за ноги и с силой дёрнул на себя. Левин повалился на кан с гречкой. Клубок из двух тел опять завертелся около костра.
- Я те покажу «отцы и души», ёрш те в бок! – шипел Кабан, нанося Левину удары в корпус.
- Врёшь, не возьмёшь, ёж те в бок! – шипел в ответ Левин, обрушивая пустой кан Кабану на голову. – За «отцы и души» отрежу уши!
В нашей туристической секции драка у костра поощрялась, и была ежевечерним ритуалом, однако бауманцы и девушка с гитарой вдруг замолчали и, открыв рты напряжённо вглядывались в дерущийся клубок.
- Да не переживайте вы! – сказал я миролюбиво, - Это мои коллеги, филологи. У них так каждый вечер. А уж когда «Улисса» Джеймса Джойса обсуждают, так вообще, - дым коромыслом.
И возникшая было неловкая тишина опять растворилась в литературной дискуссии.