Привет всем! Продолжаю рассказывать вам истории про неугомонного деда.
На следующее утро после дня похода в правление за продовольственным пайком бабке Дуне не спалось. Её обуревали смутные сомнения – а, вообще-то, общество трезвости, оно резиновое? Сколько человек туда могут принять? А, как, если вся деревня туда побежит, так и продовольственных пайков тогда на всех не напасёшься.
– Ну и чаво, что с Манькай договарилися на десять, чаво ждать? Надо идить до Митрафана, пока, можить, местов ещё хватаить. А Манька и без мине сходить. Да и вабще, чаво ей делать в обчестве трезвати? Тожа мине, трезвенница выискаласи, – так рассудила бабка Дуня, быстренько умылась, причесалась, надела выходной халат и направилась прямиком к дому деда Митрофана.
Дед Митрофан тоже проснулся рано, поэтому, когда хлопнула калитка, и послышался голос бабки Дуни, дед уже наливал себе в кружку свежезаваренный чай, собираясь завтракать.
– Чаво энта случиласи? Чаво Дунька-то спозаранку припёрласи? – спросил дед сам у себя и, не получив ответа, крикнул. – Дуня, я тута, в кухни, сюды иди.
– Здрасти, Митрафан, – уж больно как-то любезно сказала бабка Дуня, отодвигая шторку, висящую на входе в кухню.
– Здарова. Чаю будишь? Садися, вдвоём всё жа веселее завтрикать, – пригласил к столу дед Митрофан и подвинул к бабке табуретку.
Бабка от чая не отказалась. Дед поухаживал за гостьей, а потом всё же спросил:
– Тибе до мине, каким ветрам занисло? Случиласи чаво?
– В общем, Митрафан, на собиседование я до тибе.
– Итить тваю налева! Дак энта ты правильна пришла! Посабиседавать я всегда с удавольствием! О чём биседавать будим?
– А о чём ты всегда биседуишь, когда к тибе в обчество записываютьси? – спросила бабка Дуня.
– В како обчество? – не понял бабку дед Митрофан.
Он, конечно, уже двадцать раз забыл, что брякнул Дуньке в то утро, когда побежал в магазин за папиросками.
– В тваё обчество, где ты предсидатиль, а Зинка – твая замистительша, в обчество трезвасти!
– Заместительша? Ага… А ты откудава узнала? Я жа её тольки-тольки назначил? – спросил дед, сторого глядя на бабку.
Не думал он, что его невинная шутка про продовольственный паёк и общество трезвости заживёт своей, отдельной жизнью.
– Да она нам с Манькай сама вчора сказала. Мы, когда до правления за пайками пошли, до Зинки зашли в магазин. Манька придумала. Говарить, мол, людёв через Зинку много проходить, можать, чаво знаить, про пайки. Так она нам всё и рассказала.
– И чаво? Сходили до правления, чи не?
– Сходили. Семёныч говарить, чтобы пайки получать, нада к тибе в обчиство записатьси. Тольки ты Маньку ни записавай. Кака она трезвиница, из правления идём, а она мине, мол, пойдём до тибе, дюжа у тибе наливачка хорошая. От кака она трезвеница! А в тваём обчестве людёв многа?
– Н-у-у-у. Знаишь чаво, Дуня? Хоть я в обчество всех подряд ни беру, но людёв у мине многа. Членски взносы есть кому платить…
– Чаво энта? Ещё платить нада?
– А как жа? Вона, прафсоюз – энта тоже обчество. Мы жа платили туды взносы.
– И скольки?
– Да, ерунда! Для тех, кто вобще ни пьёть – десять копеек.
– А, кто пьёть?
– А, кто пьёть – двадцать.
– А, кто пьёть, но редка?
– Н-у-у-у, ежели редка, то можна и пятнадцать копеек.
– Согласная я, Митрафан, записавай давай мине в обчество. Пятнадцать копеек я тибе завтри занесу.
Тут хлопнула калитка и послышался голос бабки Маши.
– Митр-а-а-ф-а-а-н! Иде ты?
Бабка Дуня заметалась, поняв, что сейчас получит от своей подруги по полной, а дед ответил, что он в кухне.
– О как! – воскликнула бабка Маша, увидев свою заклятую подругу. – Она уже здеся сидить! Чаи гоняить! Кака ж ты бессовесна, Дунька. Догаварилиси жа – в десять!
Бабка Дуня было собралась раскрыть рот, но дед Митрофан её опередил, чем и выручил.
– Да, чаво ты, Маня, на неё ругаишьси? Она жа пришла за вас дваих догавариватьси. Говарить, ежели чаво, так ты, Митрафан мине можишь не записавать, тольки уж, Маню маю запиши. Она достойнее. А ты ругаишьси.
Бабка Маша посмотрела на бабку Дуньку с подозрением, а та сидела – ни жива, ни мертва от перспективы, которую дед Митрофан обрисовал. Маньку возьмут, а её могут и - нет!
– Так чаво, запишишь? – недоверчиво глядя на Митрофана, спросила бабка Маша.
– Оно тибе нада? Маня? Тольки лишнии расходы, никакой пользы, – решил потрепать бабке нервы дед Митрофан.
– А пайки? – уперев руки в бока, спросила бабка.
– Каки пайки?
– Таки пайки! Ты мине тута ни придуряйси! Сам паёк захапал, а мине, значить, – дуля!
– Ну, я жа предсидатиль…
– Знаишь, чаво! Предсидатиль! Я на тибе управу найду! Я на тибе предсидатилю жалаваца буду! Люди, панимаишь, к трезвасти тянуца, а он им палки в калёсы! Чаво энта за тако обчество, в каторае людёв ни пущщають? А? Я тибе спрашаваю! – орала на деда бабка Маша.
– Вот, Манька! Чаво ты припёрласи! – осмелела бабка Дуня. – Я уже почти с им догавариласи, а ты тута устроила. Он уже нам и членски взносы подешевши обещалси…
– Каки ещё членски взносы! Вы, чаво тута, совсем что ли? Каки членски взносы! – ещё пуще распалялась бабка.
– А чаво? Я тибе за бесплатна работать предсидатилем должон? А реквизиты, на что покупать буду?
– Каки реквизиты? – в один голос спросили бабки.
– Каки, Каки! Таки! Наглядныи пасобия! Энта жа не проста обчество на бумаге. Энта жа собрания нада организовывать в клубе. Когда каво прописочить за пьянство. Когда вам, ну, членам, порассказать да показать, как правильна, то есть, культурна, выпивать нада, чтобы ни до парасячива визга…
– Энта чаво? Ты будишь риквизит принимать, а мы на тибе смотреть будим? – удивилась бабка. – Ещё и деняг платить тибе на наглядны пасобия?
– Почаму смотреть? Учитьси будити, как правильна делать. Развиватьси. Чаво? Тибе пятнадцать копеек жалка?
– Пятнадцать копеек!
– Ну, энта с вас, а с других – по двадцать!
– Ах, ты спекулянт! Да я тибе пакажу, двадцать копеек! А ну-ка, Дунька! Пошли отседава! Спекулянт!
Бабка Дунька аж подскочила с табуретки от командного тона подруги. Та её схватила за руку и потащила к выходу из кухни.
– Я на тибе управу найду! Двадцать копеек!
– Ежели вы сичас в обчество ни запишитись, то я вас больша туды ни возьму! У мине и так полдеревни уже записана. Местов больша ни будить! Ищё Петровне с Клавдей обещалси. Они вабще по сорак копеек платить согласныи. А вы пятнадцать пожалели! Так и знайти, бабы, больша до мине ни ходити! – тараторил выбегающим из калитки бабкам дед Митрофан.
– Я тибе покажу ни возьмёшь! – грозилась бабка Машка. – Я тибе покажу двадцать копеек! Спекулянт! А ну, Дунька, пошли до предсидатиля. Пущай управу на Митрафана находить, а то и на ниво в район нажалуюси.
Ничего не подозревающий Иван Семёнович, прихлёбывая горячий утренний чай, объяснял главбухше Клавочке, что рано или поздно, но у всего счастливого населения Советского Союза не будет другого выбора, как только увидеть крах загнивающего западного капитализма. И тратить деньги, кстати, заработанные честным трудом, на какие-то джинсы вовсе не к лицу сознательному члену коммунистической партии, коим Клавочка и являлась.
Клавочка вздыхала и пыталась объяснить, что дочка навыданье и ей хочется быть современной и модной, а она, Клавочка, ну никак не может отказать своему чаду.
В это время в приёмную ворвались разъярённые бабки. Груня попыталась грудью закрыть дверь, но бабки так на неё сверкнули глазами, что она аж съёжилась.
– Он занят, – только и смогла проблеять бедная Груня.
– Уже освабадилси! – нагло сказала бабка Маша и шагнула в кабинет, затаскивая за собой бабку Дуню.
– Энта, чаво тако происходить? – начала бабка Маша с повышенных тонов.
– О-о-о! – подумал Иван Семёнович. – Кажется, продолжение банкета.
– Я пойду? – пискнула Клава.
– Так, Клава, ты свободна. А вы, женщины, давайте тише, без всяких вот этих там… Спокойно рассказывайте всё по порядку.
– По парядку тибе? Ну, ладна, давай по парядку. Энта, чаво же происходить у тибе в колхозе? Энта, как же ж получаитьси, что для полдеревни в обчестве трезвасти места нашлися, а нам с Дунькай не нашлося? И кто энтаму Митрафану разрешил членски взносы с людёв собирать? Ажнак по двадцать копеек? Энта куды же он их девать будить? Никакова риквизиту на таки деньжищщи не напасёшси! Энта, како обчество трезвасти, ежели евошнай предсидатиль будить людёв собирать и учить, как правильна употреблять нада? А люди за сваи жа кровныя будуть сидеть и смотреть, слюни глатать, как он, спекулянт энтат, потребляить? Ты управу-то на нево найди! Пущай цену снизить и нас с Дунькай запишить! Вот тибе – по парядку! – закончила бабка свою пламенную речь и шлёпнула ладошкой по столу.
– Да! Пущай запишить! – поддакнула бабка Дунька.
– Двадцать копеек, говоришь? – потирая подбородок, проговорил председатель. – Странно, я же ему десять копеек согласовал.
– Двадцать!
Игра зашла далековато, и Иван Семёнович понимал, что надо закругляться.
– Знаете, что, женщины. Насчёт двадцати копеек-то я Митрофана поправлю. Но вот вам при таком раскладе в общество вступать не советую.
– При, каком раскладе? При, каком ещё раскладе? – пытала бабка Маша председателя. – Энта, чаво же, мине без пайка оставатьси? Полдеревни получать, а я нет?
– Да! – поддакнула подруге бабка Дунька.
– Понимаете, женщины, какое дело… Э-э-э… Похоже, никто вообще больше ничего не получит.
– Энта почему ещё? Ты жа говарил – в следующим месяце!
– Да, сами посудите, если Митрофан полдеревни в общество записал, откуда столько пайков набраться? Кто ж их нам выделит? Просто никто и ничего больше не получит.
Бабка Дунька от неожиданности плюхнулась на стул для посетителей, стоявший неподалёку у стены.
– Госспади Святый! Да как жа так? Маня, а мы, дуры, туды жа! Накой оно нам энта обчество?
– Теперь ни накой!
– Вот ведь, перестарался Митрофан, переборщил. А я говорил ему, мол, человек пятнадцать – двадцать запиши и буде. Погнался, значит, за длинным рублём. Да и народ, как с голодного краю, прямо стыдно за него, кинулся за ради пайков деньги каждый месяц относить в пустоту. Женщины, да вам просто повезло, можно сказать. А так бы и деньги сдавали и пайков бы не получили. Так что идите спокойно по домам, а те, кто сдал деньги, тот сам от своей жадности и пострадал.
Бабкам пайков, конечно, было жалко, но мысль о том, что они, не то, что полдеревни дураков, денежки-то сэкономили, очень согрела. Они наскоро попрощались с председателем, который не верил своему счастью, что выкрутился, и вышли из кабинета, не обратив внимания на Груню, которая шумно выдохнула, как только заполошные посетительницы закрыли за собой дверь приёмной председателя.
Солнце уже стояло в зените и пекло нещадно, поэтому бабки поспешили по домам.
– Ну, пакедава, Маня, – попрощалась с подругой бабка Дуня, когда они подошли к её дому. – Патома увидимси, видала, как шпарить, должно быть к дождю.
– Пакедава, – буркнула бабка Маша. – А знаишь, чаво?
– Чаво?
– Слухай сюды. А всё жа хорошо, что мы с табою ни жаднаи!
Все материалы канала можно посмотреть здесь.
Весь дед Митрофан здесь.
Заходите на мой телеграм канал там тоже интересно.