Многие знают правило А. П. Чехова о «ружье», которое в ходе повествования должно обязательно выстрелить. Под этим понятием мастер подразумевал не только оружие, но и любую вещь, предмет, которые должны играть важную роль в сюжете. Антон Павлович настоятельно советовал литераторам безжалостно очищать текст от ненужных деталей, которые не раскрывают образ героя и не влияют на развитие сюжета. Сам Чехов превратил это правило в настоящее искусство. Из-под его пера выходили пьесы и рассказы, в которых не было ничего лишнего. Каждая мелочь его произведений работала на сюжет и героев, раскрывая их с разных сторон.
Многие авторы – особенно, начинающие – воспринимают совет мэтра буквально и бьются над деталями, как рыба об лед, – в ущерб истории и персонажам. К сожалению, такой подход убивает воображение на корню и мешает свободному полету фантазии. Чехов был мастером малой прозы и небольших пьес, где любая деталь западает в память читателю или зрителю. Он не зацикливался на мелочах и сперва тщательно продумывал концепцию истории и образы героев, а уж потом наполнял произведение деталями быта, которые, кстати, играют у него важную, но все же второстепенную роль.
Обязательно ли буквально подражать классику? Конечно, – нет. Выстреливать должны ключевые ружья-детали, которые двигают сюжет или разоблачают героя с самой неожиданной стороны. Но это совсем не значит, что автор должен отказываться от колоритных художественных подробностей, которые украшают текст. Чехов тем и уникален, что его правило стреляющих «ружей» в его произведениях работало безотказно. Вероятно, этот феномен упирается в личность писателя, который обладал тонким, язвительным, практическим умом, отметающим все ненужное.
А как быть с крупной прозой, где не обойтись без пространных описаний? В данном случае вопрос о применении чеховских «ружей» приобретает риторический характер. Автору романов – особенно, эпических или исторических – невозможно уследить за целесообразностью всех деталей и мелочей. Взять хотя бы классические произведения Т. Готье или В. Гюго, которые не стеснялись пространных описаний, которые не имеют непосредственного отношения ни к сюжету, ни к героям. Или объемные письма на французском в романе «Война и мир», которые хотя и погружают читателя в эпоху галломании российского дворянства, но все же явно перегружают и без того непростой сюжет. Но в контексте повествования Толстого они находятся на месте и обрамляют событийную канву в исторический антураж.