Об удивительной судьбе бывшей воспитанницы детского дома Марии Петровны Стакановой
2
Когда я жила в Акмолинске, прослышала про необыкновенного батюшку в г. Караганде и решила туда поехать. Влекло сильное желание увидеть его и потолковать, побеседовать с ним.
На досуге купила белой шерсти, спряла, связала носки и решила их везти в подарок карагандинскому батюшке. Затем пошла к своему начальнику и говорю: «Отпустите меня в Караганду, к моей воспитательнице, она болеет». Начальник цеха послал к директору завода. И получилось так, что как раз передо мной подошел рабочий с телеграммой, у которого мать умирает, и ему почему-то отказали. И тут я со своим прошением. Так и так, сообщаю, хорошая у нас была в детдоме воспетка, т. е воспитательница, да вот заболела и я должна ее проведать. Он, к моему удивлению, спросил, на сколько дней отпустить. Я ответила, что не знаю, где эта Караганда находится, меня, мол, туда повезут. «Ну, пять дней тебе довольно?» Говорю: «Как вы решите, а я ничего не знаю». «Ладно, за пять дней управишься…» Прихожу в цех, а мой начальник еще день прибавил. И так я была благодарна Богу!
По прибытии в Караганду пешком обошла весь поселок Михайловку, где служил о. Севастиан, и остановилась в доме матушек: м. Корнилии и м. Марины. К ним меня направила моя знакомая в Акмолинске. Но застать батюшку дома в первые три дня не удалось. Он был постоянно на требах. Лишь на четвертый день после моего приезда пришла к нам мать Груша, которая прислуживала у батюшки, и сказала, что о. Севастиан дома, и сейчас она ему обо мне скажет. Помню, я вышла на улицу вслед за ней и мысленно рассуждаю: «Бог, если батюшка будет беленький, т. е. в белой одежде, я останусь у него, ладно?» И вот позвали меня в церковный дом. Смотрю, старенький батюшка, в белом одеянии, ко мне подходит и про себя читает молитвы. Беру благословение, как меня научили, и говорю уже вслух: «Бог, батюшка беленький, я останусь у него…» А батюшка руку свою убирает. Я прошу подождать и держу его руку, и снова прикладываюсь к ней и опять повторяю: «Бог, батюшка хороший, скажи ему за меня». Когда вышла на улицу, смотрю, выходит и батюшка. Я ему: «Мне с вами надо потолковать». А он: «Потом». Я снова: «Ага, потом, уже завтра последний день, начальник цеха и то дал лишний день, сегодня в дороге должна была бы быть». Батюшка спешил на службу, и наш разговор прервался.
После службы все стали подходить и брать благословение. (Свет в церкви не зажигали, лампадки да свечи, окна были плотно закрыты.) Подошла и я. Батюшка попросил меня остаться, чтобы идти домой вместе. Когда вышли из церкви, спросил, как меня зовут и сколько мне лет, и посоветовал учиться. Я ответила, что не хочу учиться, поскольку изучают всякую чепуху, конституцию и прочее.
Батюшка задал вопрос, есть ли у меня родители. Я буквально отскочила от него. Очень мне не нравилось, если кто спрашивал об этом. Потом долго мы шли молча. И вдруг батюшка говорит: «А ведь я, Маруся, пяти лет остался без матери, брат меня обижал. А еще другой старший брат был в Оптине, Рафаил его звали, он-то меня к себе, в Оптину, и взял. Попал я к отцу Иосифу старцу в послушники, он жалел меня, а когда помер, я очень по нем плакал и тосковал». После этих слов я поближе подошла к батюшке и сказала, что не могу переносить, если кто за родителей спрашивает, некоторым раздаю тумаки, а вот вы хороший… Затем попросила его никому не говорить, что я детдомовка, а то нас, детдомовцев, не любят. Батюшка мне в ответ: «Нет, деточка, никому не скажу, а все равно твои выходки показывают воспитание не родительское, много мне придется с тобой заниматься, перевоспитывать, слова говоришь хулиганские, это ты не замечаешь». Я не стала возражать: «Точно так, батюшка, когда была в детдоме, говорила: «Пойду в разбойники, богатых грабить, бедным раздавать, а Бог судил по-другому, к себе призвал, да еще вас послал, чему очень рада». И тут я дала ему шерстяные носки, которые сама связала.
Приехала я в Караганду в 1952 г., а 13 мая 1953 г. совсем переехала из Акмолинска в этот город.
И вот прошло много лет. Однажды я батюшке носки штопаные белые надеваю, а он мне и говорит: «Маруся, узнаешь носки?» Отвечаю, что это его носки. «Помнишь, при первой встрече ты дала мне их». Я так и ахнула. Знала бы, еще связала, а эти с дырками почти, как их можно носить? А он продолжает: «Деточка, они мне очень дороги, и я бы их никогда ни снимал с ног». Тогда я ему и говорю: «Батюшка, а знаете, почему Вы дорожите этими носками? Когда я пряла, читала молитву, вязала и молилась». Батюшка с улыбкой: «Вот потому я их и люблю, что они пропитаны молитвой сиротской. Носков много у меня, Вера мне говорит, надо их в печку, но я ей строго: «Эти носки мне лучше всех».
Так я была тронута словами батюшки и сохранила их в сердце своем, как драгоценное сокровище на всю жизнь. О. Севастиан рассказал тогда, что после кончины старца Иосифа его послали к старцу Нектарию. Тот научал его всем правилам монашеской жизни. Будучи еще иноком, батюшка сердечно привязался к нему, понял высокую мудрость старца, и когда преподобный почил, хоронил его.
Вспоминаю и такой случай. Приходит как-то дорогой наш отче к матушке Агнии и с ним матушка Анастасия и кое-кто из девчат. Батюшка спрашивает, у кого есть поминание, я подаю ему свое поминание. Его родители в первом ряду: Василий, Матрона, схимонах Рафаил и дальше. Смотрю, читает, а у меня много было написано, долго читал, потом спрашивает: «Маруся, а как звали твоих родителей?» А матушка Анастасия отвечает за меня: «Батюшка, да ведь она совсем ничего не знает за родителей». Тогда о. Севастиан и говорит: «А я отца твоего поминаю Петром». Тут я спохватилась: «Батюшка, а как маменьку звали?» А он: «Придет время – узнаешь». Я говорю ему, что в метрике, когда нам надо было получать паспорт, имя Василий записали, а мать прочерком. Женщина, которая писала метрику, предлагала мне написать Петровна, но я захотела Васильевна. Потому что в детдоме у нас дразнили: «Петровна – поехала по бревнам».
И вот однажды прихожу из церкви. Это было вечером. Захотелось мне вдруг прочитать Евангелие от Луки, и я прочла все главы. И друг увидела вокруг себя множество страшных бесов и отчетливо услышала голос: «Мария, помолись за отца Петра и мать Аленку». Когда пришла в себя, начала рассуждать, что за имя такое, Аленка?
Едва дождалась рассвета и в пять утра скорей пошла в храм. Там застала м. Анастасию с батюшкиной племянницей Марией. Я им сразу стала рассказывать про свое видение и за Аленку. Матушка сказала, что Аленка – это Елена.
Думаю, по молитвам батюшки и наших матушек: м. Анастасии, м. Агнии, м. Евпраксии, которые все были оптинские да шамординские, Бог дал мне потом во сне увидеть своих родителей.
Продолжение следует.