Всё было просто как дважды два. Они созданы друг для друга, и всё тут. Он не может оторвать взгляда от того, как она болтает во время еды. У нее встают волоски на руках дыбом, когда он целует ее мочку уха. Он благодарит ее за цветы в доме, которые она старательно выращивает - он всегда мечтал о домашних цветах. А она говорит ему спасибо, каждый раз, когда он набирает ее номер для «как дела», просто так. Он красит её прекрасные ухоженные ногти на ногах, и никому другому не позволяет это делать. Она старательно выбривает ему машинкой стрелу над ухом, это она сама придумала, а он полюбил. Разлука на полчаса – ужас, разлука на несколько часов – ломота. Но ведь она и так всегда с ним. Она это чувствует каждой коричневой точечкой на своем тонком теле. Он без нее бы сдох. Он знает это абсолютно точно. Раз в несколько часов в его голову приходит дурная мысль – а если ее собьет машина или с крыши обвалится снег, как он будет жить? Разве есть жизнь «после нее»? И тогда судорожно набирает ее номер, чтобы услышать в трубке знакомое и вызывающее безусловную улыбку «Феллини еще не звонил, будем держать вас в курсе». Он снимал клипы, она умела быстро напечатать любой текст. Никто не понимал их шуток, и это делало их еще ближе. Часто они произносили одно и то же хором. И потом хохотали, как так, зачем за мной повторяешь. Ложась вечером с книгами, вальтом на стареньком диване, они складывались как пазл. И как бы они не меняли положение тела, им все равно было удобно. Они совпали. Раз и навсегда. Такое бывает.
Они любили друг друга так же горячо, но всё реже. У нее по-прежнему бежали мурашки от его ежедневного поцелуя в ее мочку, но медленнее. Они так же удобно лежали вместе на крохотном диване, но уже не замечали того, как компактно у них это выходит. Он продолжал любить комнатные растения, но они росли на окне сами по себе. Шутка про Феллини вырывалась из ее тонких губ автоматически. Они продолжали дышать друг другом. Но однажды на корпоративе она спиной
почувствовала на себе взгляд. Внизу живота что-то так потянуло, что она чуть не обрушилась на пол. Это было оно. То чувство, о котором она забыла думать. Чувство первого раза. Он смотрел на нее впервые. Был суров, спокоен и с бородой. В черных глазах оказалось столько интереса, что она утонула тут же на три тысячи метров под. Снова по ее ладони читали молитвы. Искали выход из путаницы утренних волос. Не могли насмотреться на ее идеально ровные зубы – никто не знает ее в брекетах. Висели на волоске от интонации ее высказываний. Метали ножи мимо ее головы с такой яростью, какая бывает только первой ревности. Она никак не могла уйти от своего Феллини. Это означало бы выпасть из пазла, в который, не смотря на…, она всё-таки продолжала отлично вписываться. В конце концов, этот старенький диван, эти цветы… а что будет с ними? Задумывалась ли она хоть раз всерьез о том, что диван может оказаться на помойке?
Конечно, он всё понимал. Когда вы – рядом стоящие буквы в одном слове – просто невозможно не заметить подмену. Почему никак не реагировал? Был ли огорчен, убит? Пышногрудая красавица-сестра его друга в такой момент была просто необходима. Пару раз в неделю точно. И честно сказать, она появилась немного раньше, чем «этот момент». Но его не крутило от первых встреч, от разговоров, не было необходимости в регулярных голосах друг другу в уши, не было запястий, долгих взаимных взглядов, дыхания тон в тон. Он давно перестал нуждаться в чем-то подобном. Наверное, поэтому не замечал нужды рядом идущего. Всё было проще, быстрее и механичнее.
Знал ли он, что у нее хватит ума оставить диван на месте? Наверняка. Они были настолько переплетены, что каждый взгляд, шаг, полутон понимался еще до того как. Он точно знал, что она остынет. Что перегорит. Даже и не представляет, что у ее жизни может быть какой-то еще вариант, кроме этой маленькой квартиры с крохотным балконом, на котором они только лишь вдвоем любят потягивать пиво прямо с горла бутылки и хохотать над тем, как Маруся с ее работы пришла в юбке навыворот или как актер на очередных его съемках предъявил такой райдер, что и Сплинам не снилось. Это не может закончиться. Потому что этого не будет больше ни с кем и никогда – такого совпадения.
Он был прав. Они продолжали коротать вечера на желтом диванчике в коричневую полоску, он теребил мизинец ее левой ножки, она дергала его за волоски на мускулистых икрах.
Отчего же тогда всё то, что бывает – бывает? От чего выключается голова и включается что-то другое? Это невозможно больше никогда с тем человеком, с которым мы – пазл? Ну, просто такой затертый, очень часто использованный пазл.
Страшит ли нас то, что больше никогда мы не встретимся с этим нашим «первым разом»? С первым поедающим взглядом, первым взглядом искреннего восхищения во время первого разговора, а это первое волнение – кто же кому наберет первый? Эта тяжесть первых минут молчания после ссоры. Первые попытки насмешить друг друга. Первые совместные вылазки «в свет», когда каждому не важно, что подумают о нем в компании, важно только то, как они зависают от окружающей их действительности во взаимном взгляде. Как она впервые выбирает для него подарок – между бельем и ремнем, а покупает-таки кактус, просто потому что он и кактус похожи. Как он впервые приглашает ее домой на вечерний сеанс «Один плюс один» или «Свадьбы лучшего друга», что выбрать-то? Как они впервые ломают взятые в прокат коньки, потому что она совершенно не умеет кататься, он таскал ее на себе всё время и смеялся – гад! - в голос. Как она впервые почувствовала запах его волос, когда он «случайно» в кинотеатре приложился к ее плечу. Как он впервые коснулся кончиками пальцев кончиков ее пальцев и шандарахнуло не по-детски. Как…
Это уже было. Это уже совпало. Этого больше не будет? Никогда? Если иметь в виду, что старенький свой диван ты любишь уже не на уровне «люблю». Твой старенький диван врос в тебя по самые уши, а то и их иногда не видно. Ты знаешь каждую зацепочку на его подушках. Каждое пятно – это ты вино пролила, когда он плюхнулся рядом с сыром в руках, даже не заметив, что я вообще-то держу в одной руке два бокала. Это – вы маску делали на лицо, вернее, сначала ты, он позднее подключился не без смеха, так вы и уснули вдвоем в глине, которая к утру отвалилась синими комками. А это – лак для ногтей, тогда он не дождался, чтобы только что наведенный маникюр высох. Ты знаешь, в конце концов, что от этого дивана ожидать. Например, вот в этом месте пружина выступает больше, поэтому лучше быстрее занять левую половину.
Ему тоже не захочется ничего другого , наверное, по иной немного причине. Он уже давно нерасторопен и ленив. Любовь, притяжение, невозможность осознания себя без тебя – всё это понятно, если он не придурок. Но в любом из случаев он ленив. Этот ваш старенький диван – прекрасное насиженное теплое желанное место. И то, что тут рядом за просмотром фильма есть ты, это еще лучше. Это даже очень хорошо. Можно прижаться к знакомому плечу или знакомо, как всегда закинуть правую ногу на твою левую ногу. Можно лежать в любом виде, любых трусах, драных носках или даже поковыряться в носу. Всё просто – всё так и было всегда. Его любовь вспыхивает к тебе от страсти и продолжается от приятного совпадения – пазла, который про завтрашний день тоже. Выбирать новый диван? Подбирать к нему подушки, менять пледы, искать на нем удобное место, зарабатывать новые пятна?! Это не про него. Может быть, он не помнит уже, откуда взялись и половина пятен на вашем диване, но он не перестанет привычно вам обоим причмокивать тебе на ухо, меняя положение – закидывая левую ногу на твою правую.
…а потом мы понимаем, что любой диван однажды состарится, станет привычным, с до боли знакомыми бежевыми подушками и затертыми влажной салфеткой, но всё-таки подглядывающими пятнами. Стоит ли менять этот диван на тот, если он хорош, в меру мягок, удобен и необходим? Другое дело, если выскочила из него пружина, тут все понятно – спать невозможно, спина потом отваливается.
Но как же порой не хватает эту старенькому доброму дивану новой подушки, заплатки на левом подлокотнике, а порой и порядочной химчистки.