У каждой уважающей себя практикующей ведьмы есть свое кладбище. У Алики это небольшой погост вблизи леса рядом с деревянной церквушкой.
Ведьма не очень любила некроэнергию. Обычно после работы с миром мертвых накатывает усталость — неупокоенные иногда осознанно, иногда нет тянут жизненную силу.
Но это кладбище было особенным. Здесь не царила привычная для таких мест атмосфера уныния и обреченности. Даже духи детей — обычно они превращались в самых опасных обитателей кладбищ — не пытались давить на жалость, чтобы стянуть с посетителей как можно больше энергии, а мирно играли в игрушки, что принесли их родственники, и напоминали нормальных живых детей.
В тот день ведьма приехала, чтобы провести ритуал для клиента. Она разложила дары, но перед тем как приступить к работе, увидела странную картину.
На одном из памятников сидела красавица — ее очертания было настолько плотными, что ведьма подумала, что перед ней живая девушка, но тут же поняла свою ошибку — у живых не бывает такой ровной, без малейшего изъяна кожи, волос цвета лунного серебра и умиротворенности во взгляде.
К могиле подошел импозантный мужчина с огромным букетом цветов. Он начал раскладывать дорогие подарки — украшения, угощения, цветы — и разговаривать с памятником. Вначале просил прощения, затем о чем-то умолял, и наконец на его лице мелькнуло яростное и даже злое выражение, которое сменилось всепоглощающим чувством вины.
«Наверное, он не может забыть ее, злится на мироздание, обвиняет себя в ее смерти...» Обычный набор чувств для тех, кто недавно потерял близких.
Но здесь было что-то не то. Ведьме не раз приходилось наблюдать, как покойные принимают «своих» живых. Кто-то невольно начинает тянуть с них энергию и лезет в сны, чтобы заставить приходить «в гости» как можно чаще. Кто-то пытается защищать и предостерегать от разных несчастий. Ну, а кто-то просто радуется визитам и ждет их, как маленького праздника.
Красавица смотрела на посетителя с легким недоумением, к которому примешивалось раздражение. «Это не твое дело», — сказала себе ведьма. За годы магической практики Алика приучила себя не лезть туда, куда не просят.
Колдунья молча и собранно провела ритуал. К концу работы она уже забыла о странной парочке — ведьма мысленно прокручивала свои действия, чтобы убедиться, что нигде не допустила ошибки. Но стоило колдунье засобираться домой, покойница начала подавать ведьме знаки.
— Привет, — осторожно поздоровалась Алика.
— Привет. Ну что, поработала с колдуном Гришкой? Не обижал? Он вначале очень злой был, но я запретила цепляться к нашей ведьме. Будешь? — спросила покойница, указывая на роскошные пирожные, оставленные мужчиной возле монумента. — При жизни я их очень любила. Но мне это больше не нужно.
Ведьма вежливо отказалась.
— Ты ведь позвала меня не для того, чтобы угостить пирожными, верно?
— Послушай, — сказала красавица, по-сестрински взяв ведьму за руку. — Я сделала для тебя многое. Ты приходишь сюда примерно раза два в месяц, и к тебе хорошо относятся. Не тянут энергию и не пытаются прицепиться. И вообще, благодаря мне здесь очень хорошее, безопасное для живых кладбище. Можешь и ты оказать мне…нам небольшую услугу от имени живых?
Ведьма не любила столь размытые формулировки. Вдруг очаровательный призрак попросит ее о том, что ведьма не сможет или не захочет выполнить: например, доделать за нее глобальное незавершенное дело, на которое у ведьмы уйдет много лет или отомстить тому, кого девушка винит в своей смерти? Видимо, сомнения отразились на ее лице, потому что Агата рассмеялась:
— Послушай, моя просьба совсем не сложная. Всего-то и нужно — кое-что передать мужчине, который приходил сюда.
В сознании Алики тот же родилась красивая сказка о любви. Скорее всего, мужчина не может забыть свою возлюбленную, а девушка хочет отпустить любимого жить своей жизнью. Это было так банально, так больно, но именно такие истории заставляют глаза наполняться светлыми слезами.
— Хорошо, — согласилась она, — я передам то, что ты хочешь. Но для начала я хочу понять, что к чему. Ты ведь и ради этого позвала?
— А ты проницательна. После смерти люди становятся эгоистичны. В основном они твердят о себе, своих проблемах и страхах. Впрочем, не помню, чтобы при жизни было иначе, а выговориться очень хочется.
***
Начну с того, что я пустоцвет (Агата сказала это так легко, как будто сообщала размер обуви). Я была красивой, неглупой, приятной в общении. Но какой в этом толк, если я не смогу главного — родить ребенка? Так считали мои родственники, а затем — любимый.
Вина за это лежит тоже на мне: сделала крайне неудачный аборт в юности. Когда было семнадцать, очень хотелось попробовать чего-то взрослого и запретного, а предохранялись мы с одноклассником совсем неумело. Когда узнала о беременности, помню, хотела оставить ребенка.
Но родственники собрали семейный совет. Долго стыдили, потом сказали, что не собираются тащить на себе молодую дуру, которая решила испортить жизнь себе, а заодно — окружающим. Одноклассник перепугался до смерти и сделал вид, что он ни при чем.
Я не получила образования и не представляла, как прокормить себя и малыша. Наверное, я бы справилась. Но тогда казалось, что мы будем жить на улице и умрем с голоду. Поэтому я решилась.
Призрак посмотрел на Алику с вызовом, но увидев, что ведьма не нападает, продолжил рассказ. После неудачного аборта те же люди сказали, что я чудовище и убийца, а бесплодие — наказание от Господа, и я теперь пустоцвет, женщина, которая никогда не исполнит своего предназначения.
У большинства людей есть призвание или хотя бы мечта. У меня не было ничего такого. Нет, не подумай, что я была без увлечений. Мне нравилось заниматься танцами и вокалом, я любила гулять по красивым местам и рисовать их.
Но это были лишь хобби, без которых я бы точно бы не сдулась, как прохудившейся воздушный шарик.
Единственное, к чему меня тянуло по-настоящему, это дети. Я любила их так сильно, что когда была маленькой и мы приезжали с семьей на дачу, бродила по деревенской дороге, и если где-то слышала детский плач, стучалась в дом и просила дать понянчиться с малышом.
Мамочки удивлялись, но чаще всего позволяли возиться с ребенком. Вскоре к странной девочке все привыкли и даже радовались моему появлению, ведь у уставших мам появлялось свободное время.
После аборта я долго болела и — как сейчас помню — никак не могла согреться. Казалось, в груди появилась дыра, куда утекало все жизненное тепло. Врачи пожимали плечами и ничем не могли помочь, пока я не подошла к зеркалу и не сказала: «Слышишь, ты еще сможешь стать счастливой!»
В юности мир казался огромным и удивительным. В нем найдется место и для меня, несмотря на ехидное прозвище, что бросали кто за спиной, а кто и в глаза. «Пустоцвет».
Чуть успокоившись, я начала мыслить логически. Если так хочется заниматься с детьми, это можно организовать! Я поступила в педагогической колледж, хотела после учебы устроиться работать няней в семью или в детский сад.
Но и этим мечтам не суждено было сбыться. Я влюбилась в Глеба (ты видела его здесь). Было чувство, что встретила свою мужскую версию — у нас совпадало все: любимые фильмы и книги, ценности, жизненные ориентиры (на миг лицо девушки преобразилось, и Алика вдруг увидела, какой Агата была при жизни).
Во время прогулок, когда он приоткрывал дверь машины, брал меня за руку или просил подождать несколько минут и появлялся с мороженым или цветами, я все гадала: чем заслужила такое счастье?
Два года пронеслись, как короткий прекрасный сон, наполненный поцелуями и ночами, когда обнажались не только тела — души. Не знаю, почему я не сказала любимому человеку о диагнозе сразу. Возможно, убедила себя в том, что дети не главное, хотя в случае с Глебом это был откровенный самообман — он мечтал жениться, грезил о большой семье и «топоте маленьких ножек в коридоре».
Наверное, я трусила — уже знала: стоит признаться, и наша идиллия развалится, как карточный домик.
Это и произошло. В тот день мы катались на лодке — была весна, цветущая, сияющая, в воздухе, казалось, витало ощущение приближающегося праздника и чуда. Любимый опустился передо мной на колено и торжественно достал из кармана коробочку, в которой оказалось кольцо с бриллиантом.
Тогда я поняла: дальше тянуть нельзя. Конечно, можно было признаться и после свадьбы, но я чувствовала, что это будет обманом. Как только я рассказала, мужчина изменился в лице. Выражение преданности и любви исчезло, Глеб помрачнел, долго курил, глядя на воду.
А дальше ледяным тоном сообщил, что наша помолвка отменяется. Он, видите ли, хотел настоящую семью и зря потратил на меня два года. Глебу рядом нужна полноценная женщина, которая сможет родить наследника. Он ко мне с самыми честными намерениями, а его просто использовали для развлечения.
— Пустоцвет, — процедил Глеб жесткое прозвище, навсегда отпечатавшееся в сознании.
Я задыхалась в слезах, просила прощения, оправдывалась, что знаю пары, которые вообще не задумываются о детях и живут счастливо. Предлагала иные варианты: можно взять ребенка из дома малютки; можно правдами и неправдами наскрести денег на суррогатную мать, если это для Глеба так важно.
Но любимый молча отвез лодку на берег, высадил меня и уехал. Как я поняла, навсегда. Начался мерзкий ливень. Когда я пришла домой, скверно себя почувствовала, как в тот момент, когда только узнала о диагнозе, — дрожала и никак не могла согреться.
Я списала это на усталость и последствия стресса. Но это было неправдой. Просто в моей груди вновь открылась та дыра. Однажды я смогла найти в себе силы ее залатать. «Найду и в этот раз», — думала я, забираясь под третье одеяло.
Но я не согрелась ни к утру, ни после. Врачи сделали вывод, что я умерла от новой болезни, эпидемия которой была недавно. Но, думаю, это случилось от отчаяния. Потому что тогда я поверила: я — пустоцвет. И этого не изменить. Никогда.
Посмертие мало отличается от затянувшегося кошмарного сна. От личности остается лишь то, что продолжает держать на земле: привязанности, неисполненные мечты и нереализованное желание. От меня осталась только любовь к детям, переросшая почти в одержимость.
Как раньше, когда ходила по деревне, откликаясь на детский плач, после смерти я бродила по городу. Если в квартире хныкал ребенок, я заглядывала «на огонек». Начинала тетешкаться с малышом, рассказывать ему сказки и петь колыбельные — детям из деревни это так нравилось.
Но теперь младенцы начинали кричать и заходиться в рыданиях. Я стала тем призраком, на которого дети испуганно таращились в темноте, барабашкой, с которым страшно находиться наедине.
Однажды я оказалась в квартире Глеба. Это произошло года через полтора после нашей несостоявшейся помолвки. За это время мужчина, которого я считала любимым, женился на барышне, у которой так же, как у него, «тикали часики»: нужно было создать семью и родить ребенка — любой ценой и не очень важно от кого. Это было единственное, что их объединяло.
Но материнство не оправдало ничьих ожиданий. После милых фотосессий с беременной женой и разговоров с ее животиком наступила реальность.
Родилась девочка — Глеб морщился: не наследник. Малышка постоянно требовала внимания. Глеб, обещавший помогать всеми силами, брезговал менять подгузники. Он ожидал, что его с работы будет встречать улыбчивая жена с блинчиками, а не ревущий младенец и задерганная, уставшая женщина.
Жена — что муж станет помогать, снимет хотя бы часть обязанностей по дому. Малышка лежала никому не нужная, плакала в грязном подгузнике, пока родители грызлись между собой. Я смотрела на это несчастное, брошенное всеми дитя и думала: что если забрать ее с собой?
Нет, я не желала девочке смерти, я вообще об этом не думала. Просто со мной ей было бы лучше, я бы о ней заботилась... Однажды ночью ребенок не зашелся привычным криком.
Девочка завороженно слушала мою сказку, тянула маленькие ручки и уже готова была стать моей малышкой, только моей. Глеб что-то почувствовал. Он ринулся к колыбели и увидел над ней силуэт несостоявшейся невесты.
— Пустоцвет! Проклятье! — Лицо бывшего возлюбленного исказилась ненавистью.
Он называл меня завистливой мстительной тварью, что пришла разрушить его счастье, похитительницей детей, чуть ли ни демоном. Обвинял в том, чего я не делала, — я не приходила в его сны, не тревожила мысли каждую секунду. И уж точно не привораживала Глеба, как он тогда завопил.
Наутро они с женой объединились против общей угрозы: наняли сильного колдуна, который поставил защиту, а меня изгнали сюда, на кладбище, где подобным созданиям самое место.
Это был третий и самый тяжелый удар, оправляться после которого не было ни желания, ни сил. Думаю, лишь после него я умерла окончательно. Я лежала на этой каменной плите часами, днями, неделями, не понимая, почему до сих пор не растворяюсь в небытии.
Пока однажды ночью, как тогда, в детстве, я не услышала детский плач. Он раздавался здесь, на кладбище. «Что за тварь могла бросить здесь малыша?!» Я почувствовала, как в груди закипает ярость. Уже представляла, как повешу на него кладбищенскую порчу – сейчас это было в моих силах.
Но когда поднялась, увидела то, на что раньше почему-то не обращала внимания.
Возле некоторых могил сидели… дети. Некоторые из них переехали сюда столетие назад, но они испуганно озирались, как малыши, заблудившиеся в супермаркете, звали маму и плакали, зная что к ним никто не придет.
Я бродила вдоль кладбища, как когда-то в детстве вдоль деревенской дороги. Подходила к каждому — обнимала, пела колыбельные, подбирала особые, подходящие только этому ребенку слова. С тех пор я присматриваю за ними: тетешкаю, учу играм, которые помню из земной жизни и забочусь — как могу.
Вскоре плач, на который жаловались случайные прохожие и жители близлежащих домов, стих, а дыра в моей груди затянулась — кажется, там распустился живой цветок. Видя, как преображается мой новый дом, становится лучше, спокойнее, я думала, больше никто не посмеет сказать, что на месте этого цветка никогда не появится плод.
***
— Как видишь, я создала здесь подобие детского сада, — просияла красавица. — Конечно, работы еще много. Недавно привезли Тимошку, он новенький. Еще не освоился, чуть не прицепился к матери и не довел ее до болезни. Он не со зла, — тут же добавила Агата, поймав взгляд ведьмы, — просто еще не привык. И Анечка снова приставала к живой девочке. Сколько ей говорю: не играй с живыми, для них это опасно.
Только Глеб... он зачем-то приходит снова и снова. То кричит, что я бесплодная ведьма приворожила его и поэтому он больше не может быть счастлив. То заваливает подарками, плачет, клянется в любви и просит прощения.
Мда…на любом другом кладбище подобный персонаж стал бы «батарейкой» — чтобы мертвецу прицепиться и начать вытягивать из жизненную достаточно одной сильной эмоции. Глеб же буквально фонтанировал энергией. Почему же ее не берут?
- Он приносит сюда мирскую обиду, горечь, страсть и тоску, те, что попробуют это – Агата взглянул на вкусные с виду угощения, - отведает земную скорбь и вину.
- Так что ему передать? – спросила ведьма, гадая, что это может быть. Слова прощения? Несуществующий рецепт как все исправить?
- Передай, - улыбнулась Агата, - пусть лучше вместо этого, - она оглядела могилу, заваленную дарами, - покупает для дочери игрушки и свежие фрукты. У ребенка уже авитаминоз.
