(«Таланты и поклонники»)
Одна из самых колоритных героинь пьесы — Домна Пантелевна, мать Сашеньки Негиной. Островский подчеркнёт, что она «совсем простая женщина», ей «лет за 40», по понятиям нашего времени, совсем ещё не старая женщина, но кажущаяся старушкой — состарили, наверное, заботы о хлебе насущном... Сама она о себе скажет: «Жила всю жизнь в бедности, промежду мещанского сословия: ругань-то каждый Божий день по дому кругом ходила, ни отдыху, ни передышки в этом занятии не было».
Не получившая никакого образования женщина часто неграмотно говорит, ей недоступны каламбуры Нарокова, ответившего на её вопрос «Отчего же ты шуфлёром служишь?»: «Я не chou-fleur [цветная капуста] и не siffleur [свистун], мадам, и не суфлёр даже, а помощник режиссёра».
Вдова «музыканта провинциального оркестра», видимо, всю жизнь прожила около театра, однако сама его полюбить не смогла и к успехам дочери довольно равнодушна: «Что, в самом деле, по театрам-то трепаться молодой девушке! Никакой основательности к жизни получить себе нельзя!» Тем более что пока приходится еле-еле сводить концы с концами. Дочь для неё — единственная отрада. После бенефиса, не дожидаясь её, мать поспешит домой: «Я нарочно пораньше; надо чай приготовить. Саша приедет, так чтобы ей не дожидаться». То, что дочь «содержит себя очень аккуратно», её, скорее, радует, она мечтает об удачном замужестве для неё.
Очень следит Домна Пантелевна за соблюдением правил, поэтому будет прогонять Бакина, явившегося к ним после бенефиса, и на его реплику «Я человек решительный» сразу откликнется: «И я, батюшка, женщина решительная, я ведь и караул закричу» (невольно вспомнишь её слова «Озорство во мне есть, это уж греха нечего таить! Подтрунить люблю, и чтобы стеснять себя в разговоре с тобой, так я не желаю»). И даже Великатову укажет:«А то поздно, неловко как-то, у нас об эту пору мужчины не бывают».
И к «поклонникам» дочери она относится по-разному. Мелузова она вроде бы приняла как жениха («А за него что ж не отдать, парень смирный, Саша его любит»), но в разговоре с дочерью не преминет кольнуть: «Обнаковенно студент… Эка важность какая, скажите пожалуйста! Не барон какой-нибудь!.. Видали мы этого звания-то довольно. Только на разговоре их и взять… Голь на голи да голью погоняет. Только один форс, а сертучишка нет порядочного», «Ну, да как же, эка особа! И говорить про него не смей! Нет, матушка, никто мне не запретит, захочу вот, так и обругаю, в глаза обругаю. Самые что ни есть обидные слова подберу, да так-таки прямо ему и отпечатаю…»
А вот по отношению к князю она, похоже, сама не знает, как лучше поступить: и оскорбительность сложившейся ситуации она понимает («Потому нельзя тоже им и волю давать; ограничить следует»), и тревожится, что дочь «перед самым бенефистом побранилась с таким человеком»: «Как же это перед бенефистом браниться, ежели которые люди тебе нужные?.. Не могла ты подождать-то? Ну, после бенефиста бранись сколько хочешь, я тебе ни слова не скажу».Она считает, что Саша должна была сказать всё вежливо, а действовать по-своему: «Городи, сколько хочешь. Пусть его мелет в свое удовольствие, а ты знай посмеивайся!»
И в то же время очень выразительны её рассуждения: «Нет моей Саше счастья! Содержит себя очень аккуратно, ну, и нет того расположения промежду публики: ни подарков каких особенных, ничего такого, как прочим, которые… ежели… Вот хоть бы князь… ну, что ему стоит! Или вот Иван Семеныч Великатов… говорят, сахарные заводы у него не один миллион стоят… Что бы ему головки две прислать; нам бы надолго хватило… Сидят, по уши в деньгах зарывшись, а нет, чтобы бедной девушке помочь». А дочери, восхищающейся лошадьми Великатова, скажет: «Смельская-то катается, а мы пешечком ходим».
Женщину, всю жизнь переживающую из-за копейки, очень желающую иметь своё хозяйство (вспомним, как скажет она Великатову: «До страсти, батюшка, всякую птицу люблю», - и посетует: «Где уж нам кохетинских разводить! Были две гилянки да две шпанки, а петух русский; орёл, а не петух — да всех разворовали»), конечно же, пленит рассказ Великатова о его хозяйстве («Он мне про свою усадьбу рассказывал. Какое у него хозяйство диковинное!»)
Она, без сомнения, Великатова уже видела (при его первом визите заметит: «Иван Семёныч человек обходительный со всеми, я сама это видала. Гордости этой в них совсем нет»), и личная встреча её никак не разочаровала: «А ты говоришь, он гордый! ничего не гордый. Уж на что еще обходительнее». Без сомнения, польстили ей и слова Великатова «А как вы на мою тётеньку похожи... Ведь это удивительно… такое сходство… чуть не назвал вас тётенькой». - «Да зовите, за чем дело стало!»
И удивительно ли, что после рассказов Великатова, после его жалоб на одиночество («А тоскую, Домна Пантелевна, вот и мечешься на ярмарке-то из трактира в трактир. Поверите ли, вот уж другую неделю все два раза в день пьян… Так думаю, Домна Пантелевна: либо это на меня напущено, либо уж Богу так угодно... Одиночество, Домна Пантелевна; золотые ваши слова; и разговору больше нет, что одиночество»), она, прослушав письмо с предложением поехать «хозяйкой» в имение, скажет: «Саша, Сашутка, ведь никогда еще мы с тобой серьёзно не говорили; вот он серьёз-то начинается. Живёшь, бедствуешь, атут богатство! Ах, батюшки мои, какая напасть? Вот соблазн-то, вот соблазн-то! Уж не дьявол ли он, прости Господи, тут подвернулся? В самый-то вот раз… только что мы про свою нужду-то раздумывали. Ну, как есть дьявол. А уж что ласки-то в нём, что этой всякой добродетели!»
Она прекрасно понимает, на что идёт Саша. Наверное, именно поэтому позволит ей пойти на последнее свидание с Мелузовым («Да что ты, разве я не мать тебе, разве я не женщина! Не понимаю я нешто, что мешать тебе нельзя; души, что ль, у меня нет?») Но столь же ясно понимает, что другого пути для дочери не будет: сейчас контракт с ней расторгнут, ехать куда-то ещё («Осенью-то нас в Москву зовут, там актрисы нужны стали») - «гардеробу нет», выйти замуж - «Пётр Егорыч ещё места не нашёл». Помощи от местных «поклонников» ожидать не приходится: дворяне настроены против Саши, а купцы... «от таких чего ожидать, окромя безобразия». «Уж, признаться сказать, надоело нищенство-то».
Кто-то из моих комментаторов написал, что Негина «одержима театром и не просто театром - мечтает быстро и без долгого труда добраться до статуса "звезды"». Мне это кажется совершенно неверным. Труд, думается, Сашу не пугает, но одного труда мало... И мать это понимает тоже, хоть и считает «соблазном».
Вот и получилось: «Я долго думала, мы обе с маменькой думали… Ты хороший человек, очень хороший! Всё, что ты говорил, правда, всё это правда; а нельзя… Уж сколько я плакала, сколько себя бранила… Ты этого не понимаешь. Вот видишь ты; уж всегда так, уж так заведено, уж ведь… ну… все так; что ж, вдруг я одна… это даже смешно»,- путано будет объяснять Саша Мелузову.
А маменька её ещё даже не поняла, как меняется их положение, она ещё переживает за сохранность вещей: «Ты подушки-то поосторожнее, там по полу не валяйте их!.. Не трожь этот мешочек-то, крайний-то! Говорю, не трожь, там баранки, еще рассыплешь, пожалуй!»
Жизнь резко меняется. И что будет впереди?..
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь