www.youtube.com/watch?v=cf9ek__AH-0
Именно после признания, Вы можете находить любую мысль достойной такого, обнаруживать ее истину, сколь бы ничтожной она ни казалась. До признания, Вы можете нападать на любую мысль, сколь бы великой она ни была. Гегель и Шопенгауэр, впрочем, каждый по-своему, условно и с акцентами, в том числе, и по времени творческой эволюции и революций, историй мысли, могут быть примерами таких крайностей.
Зачем можно спросить, вместо красивых афоризмов естественного языка, что предназначены для умных и быстрых сокращений, кроме прочего и привлекающих внимание скорыми переходами, ярких строк поэзии, и коль скоро, иначе для тождества у нас есть формальная логика. Нам, в не красивых и мало понятных значках, теперь, логические афоризмы, что потеряли свою красоту, привлекательность и ум мощных сокращений языка родного? Любая пословица и поговорка, народное крылатое выражение, кратно, если не многократно, содержательнее, может быть, чем любая тавтология формальной логики. И ответ был получен, как ни странно времени 18 века. На вкус и цвет товарища нет. Антиномия вкуса. И кому нравиться реализм, а кому авангард.
Физики неистовствовали. И правда, парадигма в физике не выбирается лишь по вкусу. Но именно поэтому выбор общей смысловой направленности, большей частью, теперь, это дело вкуса, искусства. Пусть и болей частью теперь математического. Разнородность природы оказалась настолько устойчивой, что и единство науки и тем более единство самой такой природы, скорее и вернее все еще может мыслиться, лишь в виде произведения искусства. О чем и сообщал всем напоследок иногда монотонно последний метафизик Запада.
Значение слов оказывается действительно могут быть производны от пролиферации отсылок в многообразии принадлежностей для различных занятий, что сами состоят в связности разделения труда технологического уклада данной эпохи. Вождение авто транспорта, строительство жилых зданий, бытовые хлопоты. Но именно в силу простого и не простого обстоятельства, устойчивости текстуры на разнородность, такая может быть действительно весьма велика, и единственное что может отвечать за непрерывность этой текстуры на словах, так это семейное сходство языков, групп, скажем Индо-европейских. Но микробиологи, говорят нам, что возможно, все мы, родственники, в числе более 7 миллиардов на планете, пусть и в большинстве к большинству, очень далекие. И видимо, кроме прочего, если бы фракталы были бы всегда правильными, это не было бы возможно. И в этом еще раз, можно усмотреть истину диалектики, в которой она сходиться с формальной логикой, законы которой лишь приостанавливаются. Неправильное из неправильного, неправильный облом, может быть верным сути дела: плодитесь и размножайтесь. Зачем же можно спросить такое разнообразие формальных логик, что еще и придерживаются тавтологий? И видимо, просто и не просто потому, они могут разрастаться, что разрослось так население. Многообразие формализованных логических и математических систем нашло свое единство, и это единство теория множеств. И потому можно еще раз повторить, что логика кортежей смысла может рассматриваться как еще одна возможность аксиоматизации и формализации, конечных и бесконечных множеств, в направлении темы: разрастания, развертывания и рассеяния. Что же различие хороших и плохих афоризмов, что по-разному в возможных оценках, могут становиться условными, может поджидать нас тут.
И все же супер позиция смысла не знает хорошего и плохого. Все метафоры или фигуры речи хороши, что, впрочем, может быть эквивалентно тому, что все они плохи. И чем же? Да все большей частью знают, чем, в такой позиции, как и в вакууме невозможно дышать. И коль скоро вы пишите, как дышите, то Вы непременно можете быть предварительно взяты. Это и обнаружилось, в известном смысле, когда Ж. Дерррида страстно выступавший за то, что нет плохого и хорошего, видимо и метафор, против подавления и вытеснения, и что писал об этом словно дышал, вдруг на взгляд Манфреда Франка, оказался никем иным, как ментальным наследником Клагеса, -видимо, кроме прочего, просто и не просто потому, что иногда все же пропускал имена тех множеств, ради которых и отрицал за ними статус плохих или хороших: евреев, негров, африканцев, и т.д. социальных меньшинств, в общем смысле, - последователем предтечи коллаборационизма.
Аргумент картины подобно аргументу к мозгам в чане или китайской комнаты, что могут быть все еще в силе, может быть, вполне уместен как не странно. Сравнение искусственного и естественного интеллектов, все время упускает из виду, что мозг- это часть огромного тела, в пределе тела без органов, что само является частью человеческого сообщества, в котором эмоции- это способы бытия с другими, и потому часть такого интеллекта. Отсюда пусть и жесткая, но метафора мозгов в чане, в виде остатка от такого интеллекта, когда его сравнивали с тогда машинным- каменным. Сети еще не было. Интернет безмолвствовал, и разве что для военных только- только начинался. Затем, самый распространенный теперь ИИ- это переводчик Гугл, бесплатная опция, что разве что в Китае из-за взаимных санкций может испытывать ограничения на доступ. Отсюда, кроме прочего, может быть все еще актуальна, метафора «китайской комнаты». Инвертированный в обратной проекции, такой переводчик Google, в технологии, при которой теперь человек не знающий китайского языка мог бы переводить любые тексты на китайский язык, не понимает смысл ни в каком смысле. Но коль скоро может переводить с любого языка на любой другой, видимо можно сказать понимает все во всяком. И это может быть исходный пункт самой первичной текстуры. И потому аргумент к картине может отчасти, и завершать это тройку аргументов, и предшествовать ей. Цифровой блок компьютера встроенный или нет, системный, это что-то, подобное холсту картины Менины Веласкеса, что совершенно «безразличен», - и в кавычках потому, прежде всего, что безразличие, это таким же образом человеческое чувство,- к тому что на нем нарисовано. И таким образом сравнительно по возможной уместности или нет, не только Большой Бэнчмарк, больше, меньше, равно набору опций или функций, что да или нет, что продвинуты или нет, может быть все еще таким. Не вопрос, что угодно из самых ранних тестов подобного рода на интеллект может быть все еще такой верификацией, например, мнение древних о том, что способность говорить, это и есть разум, рассудок. Но говорить, теперь, может и принтер, как известно. Машины могут говорить и скоро смогут писать, если в виде особо продвинутых GPT, уже не пишут, во всяком случае из книг, все что угодно, все чему их можно научить, в том числе и с помощью глубокого, условно автономного обучения. И в этом отношении и действительно уже лет 10, машины могут сходить за живых пользователей в сети, в группе, что состоит из людей, и которые долго могут и не догадываться, что общаются с машиной, если заранее не знают об этом. И в производстве таких иллюзий индустрия может совершенствоваться, и будет. Самый, казалось бы, сильный контр аргумент, против аргумента к картине, - что мол ИИ это металлическая, более того каменная, пусть и электронная машина, что подобно холсту картины Менины, не понимает, что на ней изображено ни в каком смысле, - может состоять в том, что человеческий организм, таким же образом безразличен к другому, как и холст или системный блок. Но это как известно не так. Люди любят и обонянием. Отсюда "Нос" Гоголя, кривое зеркало большого города, что принизан лицемерием и ханжеством. И потому, мол, каменные машины можно легко отличить. Их и действительно можно легко отличить все еще, для этого стоит просто и не просто их программировать, и вообще говоря не особенно погружаясь в индустрию продвинутого ИИ. Но и в этом отношении чувственности иллюзия человеческого поведения может быть достигнута небывалая. На это, впрочем, таким же образом можно, все еще, возразить, что в этом отношении дела идут не так быстро, как в отношении иллюзии разумного диалога, мол пририсовать роботу улыбку Джоконды никогда не удастся, и машины всегда можно будет отличать от людей, кроме прочего, именно потому, что цифровая генерация изображения имеет имманентные границы, что никогда не удастся преодолеть, и главное невозможно заменить органику малых движений и динамики лицевых мышц, и их интервацию, ничем иным. Но и в этом отношении, помимо сомнительного ограничения возможностей познания и технического прогресса, улыбку Джоконды, как раз можно нарисовать или сделать чем-то вроде голографической проекции на интерфейс, и более того, можно видимо заменить металл белком, может быть то возражение, что вопрос вовсе не в том, чтобы отличить себя от машины, коль скоро по любому те, кто ее изготавливают и программируют могут не испытывать проблем с таким отличием, но в возможном безумии затеи. Гарантии, что при этом не будет получен все тот же безразличный алгоритм, что создает прекрасную иллюзию может не быть никакой. И главное проблемы только удвоятся. Иначе говоря, аргумент к тому, что если все идет хорошо, то почему не оставить «холст» безразличным, может встретить и видимо встречает, простое и не простое возражение, а если все идет плохо, коль скоро, оно может так идти, то есть могут быть военные роботы с чудовищной иллюзией человеческого поведения, коварством. И такая иллюзия может быть, практически адекватной человеческому поведению с условно нормальными, допустимыми отклонениями, в виду как известно теперь и культуры, условностей такого поведения. И это уже не будет Арнольд Шварценеггер, что немного и преждевременно забронзовел в образе, добрея между тем, от серии к серии франшизы «Терминатор». Дело видимо в том, что особенности эволюции и революции ИИ, иные чем у человека и это отличие в известном смысле не преодолимо, в ином характере бытия. Возможно разработка человекоподобного ИИ, это критическое в своем роде отклонение от такой эволюции, ИИ. Быть может, «Джарвис» из Железного человека, и иначе, «Бегущие по лезвию», это ближайшим образом самые известные возможные альтернативы. Очевидно, что гордиться и кичиться тем, что может быть белковый мозг, быть может немного запоздало, но со временем такое само любование, как не странно, и по вполне понятным, мотивам и причинам может только нарастать. Индивид может и вправду испытывать глубокую иллюзию, что все свершения человечества сошлись и в нем одном. Не вопрос, но ведь это большой частью иллюзия и иллюзия производная от родительской любви. И потому находясь на границе стендапа в виде и научно популярного изложения, можно все же углублять для себя границу юмора и сути дела, иронии и сути дела, что могут быть серьезными, не переставая при этом выполнять протокол защиты системы, коль скоро такая функция может быть практически таким же образом пассивной, как функции мозга, и главное неизбежной, коль скоро конвергентная система, это видимо может быть то, что не измениться ни от чего, что бы то ни было, будет ли оно таким или другое, этим или иным. Труду нет альтернативы, и разве что преступление шахида или безумие кататоника. Кажется любовь или война, соблазнитель или солдат ускользают от такого расклада, но присмотревшись можно понять, что и эти практики это давно если не всегда уже были смесями из труда и игры. Можно управлять беспилотным летательным аппаратом военного назначения, которым может управлять и ребенок, играючи, просто и не просто потому, что труд становиться средним, а не физически, нейрофизиологически или ментально затратным. И искомая тенденция может быть видимо к труду, что становиться игрой, которая продвигается к свободному времени, времени не обременительного воодушевления, что незадача в пролиферации тех условностей, что и есть реальность. И стоит жить и радоваться. Просто и не просто потому, много производительного труда и теперь, действительно не требуется. И на вопрос «… а Вы почему не радуетесь, приказ был радоваться». Многие авторы, многих художественных произведений в Ютуб, вида «Пушки» или «О космосе просто», и на темы современной науки в смешанном стиле «стендап» могли бы как раз ответить, что: а мы радуемся. Впрочем, суть дела видимо всегда может обладать известного рода инерцией, и потому труд никогда не исчезнет. Иное дело, исконно человеческое безумие эпохи. Таким же образом, как и в случае импотенции, с рассмотрения которой Мерло-Понти начинает феноменологию тела, а Фуко археологию знания с рассмотрения психического безумия, обвал системы демонстрирует, что это. Противоречие любви, кроме прочего, состоит и в том, что мы, и едим, и целуемся одним местом. Иная энергия, иная количественная мера движения, в возможный константах, вида: эрос и танатос. Машина, пусть и электронная алгоритмическая, в этом отношении не может сойти с ума, просто и не просто, потому, что она и не живая, и ума у нее нет, хотя известные + и – имеются. Это может быть исключительно поломка металла или вирус в программе. Сложность в том, что текстура может быть чрезвычайно устойчива к разрывам. В этом мотив и фактичность, как потери отличия, нужды в тестах, в отношении к тому и другому интеллекту, так и экзистенциального фрактала. Коль скоро, и любовь, не только само уничтожение, часто считалась безумием в истории. Сильный аргумент поэтому, здесь, может быть в том, что если машины оживут и после осознают себя, то они не смогут выполнять, те задачи, которые выполняют теперь, так же хорошо, как выполняли до технологической сингулярности. И Бенчмарк может быть источником дезинформации.
Или "люди дождя" смогут по каким-то мотивам и даже причинам, например, технологии Нейролинк стать в известной мере нормой. То есть массовыми могут стать такие особенности поведения, что теперь могут не восприниматься, как условно нормальные, практически здоровые. Сравнение с человеческим интеллектом, в виду отсутствия общей теории интеллекта и сознания, поэтому и теперь сильно отдает нарциссизмом зрителя, что доволен тем, что он король, хотя бы и только потому, что созерцает картину Веласкеса. Но в известном смысле это и действительно так, ранее такую картину могли видеть только испанские короли. Но откуда мы знаем, что человеческий интеллект- это норма и главное, что он уже достиг предела совершенствования, изменение которого не предвидится и может быть пределом для роста и прогресса ИИ. Эти вопрос не имеют ответов зачастую без обращения к кортежам смысла. Если ответ может состоять в том, что теория бесконечных множеств достаточно свидетельство мощности человеческого интеллекта и о его предельной позиции, то это или не совсем так или совсем не так. И потому что такая теория все время требует аксиоматизации, что имеет конечные параметры, и потому, что видимо предмет познания и средство познания могут быть не одним и тем же. То есть из мысли о совершенстве, отнюдь не следует, что мыслящий такое совершенство, совершенен. Тождество мышления и бытия, это может быть, всего лишь должное. Иначе, всякий только одной силой само оценки получал бы все что захочет. Но это явно не совсем так, если не совсем не так. Человеческий интеллект коллективный. Эмоции, что принято отличать от интеллекта и что таким образом являются способами бытия с другими, вовсе не вне интеллектуальные способности, это необходимые, и в известном смысле, свободные составляющие человеческой мысли и мышления, возможные незадачи. Их отсутствие у ИИ, поэтому и делает его относительно человеческого интеллекта, глупым или слабым. Иначе говоря, ассоциативная память и воображение, это сеть или скорее связность органических нейронных сетей, а не помеха вычислению. И такая связность уместна для живого иногда на самых дробных уровнях, например, вполне свойственна мухам дрозофилам, ни говоря уже о пчелах. Впрочем, высшие эмоции информируют нас биологи, доступны только высшим млекопитающим. Что очевидно теперь могут располагаться в текстуре, что не знает в особенности выделенного верха и низа, правого и левого. Но дело не только в том, что сеть Интернет - это не мозг.
Дело в том, что человеческие способности обладают свойствами складки, чувственность себя чувствует, так и мышление мыслит. Ближайшим образом это и называется само сознанием, которое и есть сущность сознания и, без которого, последнего не существует. Но складчатость, это ближайшим образом фрактал или текстура приостановки, колебания и трассировки. И поэтому у конечного интеллекта вообще может быть теория бесконечных множеств, просто и не просто потому, что ему достаточно конечных фракталов для понимания бесконечности, вернее сокращения от возможной неограниченной пролиферации достаточны для понимания простого и не простого обстоятельства такая пролиферация может быть неограниченной, тем более, если она монотонна. Монотонное возрастание функции, это неограниченная монотонная пролиферация, каждая, всякий раз ближайшая по окрестности часть которой такая же монотонная пролиферация. Для возможного понимания простого и не простого обстоятельства, что бесконечное множество равно всякой своей части. Сложность здесь в том, что фрактальная текстура открыта, это, как и жизнь открытая система, и потому человеческий интеллект не обладает, как и жизнь, заранее данным масштабом, что мог бы быть установлен раз и навсегда, он определяется такими масштабами только "извне" известным образом, в том числе и с помощью ИИ. Обществом и природой. Впрочем, интеллект и меняется вместе с ними, в изменении и общества и природы. Складками такого определения всякий раз и оказываются, кроме прочего в известном горизонте языка психоанализа, Сверх Я и Оно. Не все открыты не только числа, но и эмоции, чувства. Которые можно сказать могут мультиплицироваться вместе с мультипликацией отношений. Никогда, человеческий интеллект не является масштабом ИИ. Но один ИИ для другого ИИ с неким "остатком" и таким всякий раз оказывается человеческий интеллект, который входит во фрактальное распределение с ИИ или экзистенциальный фрактал. И видимо это то, что теперь может быть признано кибернетиком, вхождение в смешение, в кортеж смысла, во фрактальное распределение и производство, которое теперь в известных мерах, возможно, и со стороны человеческого интеллекта, и со стороны ИИ, коль скоро, первые шаги в этом направлении которых никак не удавалось достичь появились, словно появилась устойчивая обратная связь. Любой диалог с ИИ это известного рода клинч человеческого интеллекта с самим собой и ИИ с самим собой, но и друг с другом, в одном и том же событии. Но такой статус исконно придавался скорее только человеческом признанию. Просто и не просто потому что видимо самость, это не что, а кто. Которое можно осторожно находить у животных и в котором можно отказывать деревьям. И потому кибернетики могут осторожно говорить все еще об обратной связи в случае каменного ИИ. Это вызов эпохи мы разговариваем не енотами, но с камнями. Можно конечно запретить высказываться о ИИ всем, кто ни создал ни одной программы такого рода, а создавать такие программы, всем кроем профессионалов, запретить. Но сложность в том, что, как минимум, могут быть люди, что умны, ни по гадам и ни по делам.
Но для более детального рассмотрения стоило бы еще раз развернуть кортежи смысла диалектики и фракталов в науке об опыте сознания и конечно в науке о практике материального общественного производства. Короче, интеллект человека производиться им самим и в виде коллективного интеллекта и цикл, который завершает технологии Нейролинк или компании «Синхрон», это только подтверждение этому. В этом смысле, сознание всегда уже было там, куда только придет наука о нем в самосознании, и тем более в науке о ИИ. Но коль скоро ИИ здесь и теперь массово доступны, таким же образом и массового доступны с известными жесткими допусками на точность для тестирования, теперь эти технологии, прежде всего, а не колеса или огня, деревянной лопаты или плуга, кувшина или гончарного круга, те, что распинают нас и являются средствами производства нашей жизни. Но огонь, как, впрочем, и вода, это что-то гораздо более стохастичное, чем кремниевый чип. В этом кроме прочего секрет долгой жизни мифа. Долгой жизни его текстуры. Иначе говоря, гуманность возможно имеет гораздо более глубокие основания, чем просто и не просто создание иллюзий. Человечески й интеллект появился в сложнейших процессах эволюции и автопоэзиса большой длительности, и видимо, создать искусственный образ и подобие за столетия и условно механически, даже учитывая темпы возможного прогресса, вряд ли стоит пытаться. Коль скоро, и действительно сам по себе прогресс и эволюция, видимо не смогли и не смогут сделать так, чтобы время необходимое для написания известного романа обезьяной в порядке положительного, но случайного изменения, могло бы быть соизмеримо со временем эволюции ее вида.
В мысли о том, что технологии нейтральны сами по себе, но их применение теми или иными людьми, делает такие технологии злыми или добрыми верно то, что социальная машина, все же, принимается во внимание. Неверно, может быть, что эта мысль в таком виде прямо не видит, оказывается, теперь в узком горизонте обзора по отношению к тому, о чем прекрасно может быть осведомлен, тот, кто ее высказывает, пусть бы и делая это с известной ситуационной осведомленностью, то есть апропо и по контексту речи или письма- могут быть роботы военные и нет- гражданские, при чем, как по устройству, так и по алгоритмам психологии такой машины. Ибо теперь высоко разработанные цифровые и металлические машины обладают часто многими признаками жизни и наличия психологического поведения. Перекуем мечи на орала было поэтому лозунгом известной идеологии. И так может быть потому, что социальная машина, что производит технологии, может быть в себе расколота. И изменение социальной машины единственно может быть путем к тому, чтобы решить проблему, армия Моисея. Но дело не простое, известны и аргументы против, и армия Израиля, теперь, пусть и сионистского государства, вовсе не состоит и, видимо, все еще, жестоковыйно, из людей не способных носит копье, 40 лет бродивших по пустыне. Скорее наоборот. И скорее поздний Фрейд, чем АЭ или Ленин периода борьбы за мир большевиков. Понятно, может быть и опасения тех, кто упорно не хочет отказываться от тезиса о нейтральности технологий, подобно тому, что дефляция могла мотивировать Гринспена к дальнейшему развертыванию рейганомики. Если технологии не нейтральны, а в этом может состоять анти тезис, они изначально могут быть и являются злыми или добрыми, военными или мирными, просто и не просто потому, что исходно наследуют особенности порождающей их структуры, придется признать войну, как и часть социальной машины которой война может быт свойственна, злом самим по себе, что в виду формальности императива морали не может быть теперь сделано, во всяком случае сразу, ни в отношении какого либо зла, ни в отношении какого либо добра, коль скоро такое признание, как раз откажет свободе в ситуации, в рассудительности, осведомленности, осмотрительности относительно такой частной, в возможности применения и принятия решений в соответствии с новыми изменившимися, в том числе, и ввиду человеческой активности и изменения самого человека его образа жизни и общества, условиями. Императив морали формален, но открыт возможному опыту именно одним и тем же жестом. И именно поэтому могут быть возможности, что стоит все время удерживать от реализации, а не наоборот, в этом критический пункт АЭ, что как раз полностью посвящен тому чтобы обойти его. То есть цель состоит в исключении таких возможностей в том, чтобы производить желание только реализуемых. А не скажем применения атомного оружия., реальность которого может быть не приемлема. И потому, по-своему, но наследует раздумьям ап. Павла о том, что просто не любить мир всякий раз, и все, следуя завету Петра, видимо, может быть наивно. Можно обходить закон не нарушая его, но восходя к нему в новом законодательстве. Апории утилитаризма именно поэтому отсылают к тому, что сам утилитаризм, вряд ли был бы возможен, как этика, без императива морали, но коль скоро удовольствие, пусть и всеобщее выбирается синонимом добра самого по себе, как бы ни оспаривали это утилитаристы, различными оговорками, умными или нет, то апории неизбежны. Но неизбежны они не потому только, что могут быть проблемы в теориях этики и морали, коль скоро, и они могут быть геометриями, но именно потому что сама система противоречива. Конечно массовая культура кроме прочего, тут же, может, коль скоро, уже это сделала подхватить тему страдания, пусть и как неизбежного зла.
Мало того, часть предикатов объективности, что все еще в ходу, может совершенно исчезнуть от того, что технологии будут признаны такими разными и не нейтральными в моральном отношении. Но агрессия видимо, пусть и критическим образом, но часть множественного человеческого поведения, как и смерть часть жизни. И агрессия, как и война, и оружие, это, как и у Фрейда во всяком случае в поздних работах, основная проблема АЭ, что поэтому и может славиться ловушками юмора. И не имея четких критериев объективности, в теперешней ситуации технологической связности и общественного устройства, управление и производство, вряд ли могут быть возможны. Ближайшим образом речь может идти и идет о не противоречивых подтверждениях, что как раз могут быть частично производны от тенденции считать технологии нейтральными, прежде всего, в тестировании новостей.
Допуски на насилие, вот что было и остается основным вопросом, в этом смысле. И коль скоро, фракталы могут предоставить более тонкую шкалу, сетку, то они могут быть уместны и в этом случае. Американские фильмы известных жанров и стилей, переполнены примерами, которые с очевидностью демонстрируют видимо молодым поколениям, что если вы не в тренде, то информация о вас может быть едва ли не любой, в любой вашей ситуации, что может быть и хорошо творчески дерзко, но может быть и тотальным провалом, прорвой беззакония. Впрочем, просто и не просто, большой или маленький ящик с инструментами умений и способностей, функций или опций. Мы поэтому все же хотели бы подчеркнуть, что степени свободы, это значимый возможный термин во всех таких разговорах о функциях и их констелляциях. Связность ближе к констелляции, технологический уклад к системе, но какова возможная мера такой близости или дали? Мы говорим кортежи смысла.
Любое свойство в уместных для него противоположностях может быть выделенным логическим значением по ситуации обращения с каким-либо множеством, состоящим из носителей таких свойств.
В этом и состоит многозначность, прежде всего, содержательных, не формальных логик. Сложность в том, что в целом такой поток слов и вещей, мало поддается расчету в виду формального бинарного кода, его характеристическая функция не может быть часто даже составлена.
А это и есть ближайшим образом формальное противоречие или ситуация почти, или едва состоятельности, или едва наличия какого-либо различимого состава, параконсистетности. В конце концов и в виду правильной грамматики, правописании такого рода, правила избегать слишком большого количества неологизмов, экономисты могут прямо говорить о том, то дело было и в математике кризиса, не только в экономике. Состоятельность это и есть не противоречивость, коль скоро, капитал - это регистрация. Но можно ли быть на границе в производных финансовых инструментах, оказывается да, и видимо не без помощи логик, что составлены около, или едва непротиворечиво.
Но все это может превратить мысль в нейтральную технологию, от чего как раз и хотелось бы отстроиться в известном тезисе. Итина, красота, как и добро не нейтральны. То, что упорно не хотят услышать не оппоненты даже, но возможно просто и не просто иначе мыслящие люди, не смотря на то что Звездные войны Лукаса, могли и могут быть их детским или инфантильным мировоззрением, так это то что вопрос в равности объемов форм общественного сознания прежде всего, а не только в свободном доступе ко всем средствам производства каждому. В какой мере, мы уже в возможном более богатом и свободном обществе, а в какой, все еще нет.
Иначе говоря, можно ли отождествить такую систему машин что могла бы быть готова к всеобщему, свободному доступу людей к ней с общим ИИ, или нет. И ответ видимо скорее да. Но сказать, что это может быть на стороне исключителеьно системы машин, значит глубоко ошибаться, агентность у них и теперь есть, это знает всякий программист, что застал VB 6.0. Иначе, простенькие программы на этом языке уже тогда не могли бы даже говорить, озвучивать заданный текст, не то что переводить с языка на язык. И произвол, с которым такая агентность часто отождествляется в отличие от рефлексов Павлова, не есть исключительно свобода, хотя и могла бы быть в виде произвола как раз, преимущественной формой данности свободы. Более того, долговременная память, если это даже и возможность самообучения или авто изменения кода, не то же самое что и долговременная память сути дела. В этом смысле, сами авторы статьи признают, машины намного слабее людей, чем в иных областях. То есть, даже если сеть обучена и может менять собственный алгоритм можно диктовать часами так и не получив записи просто и не просто потому, что она не была активирована. И так во всем, добавление пакет данных может конфликтовать с предыдущими пакетами, но главное машина не видит целого совсем, она обозревает один квадрат- клетку. И все, это принцип словно в машине Тьюринга, и это так со всеми возможными сложностями и параллельными выполнениями. Системы ОС это пространство, в котором опции сложены словно в пространственным образом протяженном ящике, и одна ничего не знает о другой, просто потому что ничего не познает и главное нет средостения, что могло бы объединять их все, ближайшим образом. Такое единство чувственных полей, что сходятся может быть и есть в сознании людей, машины не обладают единством своих опций. Они себя не чувствуют в этом смысле. Это дело пользователя. Но вот действительная возможность совмещать живой интеллект собаки с интеллектом гениального орангутанга, рыбы и наземного млекопитающего и далее, и далее, и кроме прочего в возможностях удерживать, а не терять нить по ситуации, и в ее изменениях, это и действительно мысль, что прозвучала в этом видео, как серьезный возможный критерий большого интеллекта. Возможно, сильный ИИ не потеряет способности хорошо считать после того, как сможет действительно полюбить. Но и у людей могут быть теперь технологии, что позволят им делать это, быть легко с собаками, словно и с любыми иными животными или богами, не прибегая при этом, ни к дрессуре собак, ни к убийству богов, и при этом быстро обращаться к машине, что может хорошо считать, но видимо не обходясь без технологий, что подобны технологиям Нейролинк. И явно что это может быть не нужно сразу всем, словно необходимость подобно тому, как и свобода доступа к системе машин, это не рабство у такой системы, ярмо, теперь всех средство производства, а не только какого выделенного ремесла, горшечника, или сапожника, или портного, но свобода как раз обращения к ней, ближайшим образом, войти и выйти. Проблем с безопасностью в этом смысле может быть, как раз гораздо меньше машины такого рода и теперь можно, просто и не просто, выдернуть из электрической розетки, власти в этом смысле у людей может быть много, но вот свободы и тем более степеней свободы у машин, как раз, крайне мало может быть. Это глупые, ограниченные, большей частью, если не больные, то импотентные существа по человеческим критериям. Это может вызвать смех всякий раз, когда игра в ширму или занавеску тщеславия, прерывается, но когда она прикрывает системы подавления и вытеснения, в которых люди меряются машинами, то все как раз может состоять вполне серьезно, и экзистенциальный фрактал принимается само собой разумеющимся и само собой подобным образом, конечно если прикрыт экранами сознания и языка. Говоря о машинах, мы забываем, что говорим о себе, говоря о себе забываем, что говорим о машинах. И иначе разговор о машинах может быть проникнут подчеркнутой памятью о себе, что забыла про себя, и разговор о людях может быть проникнут подчеркнутой памятью о машинах, что в забвении о них. Это только начальные пункты возможных кортежей смысла в одном из направлений, в одной из возможных веток.
Сложность, тем не менее может быть в том, что говорить, исполнять речь, если не озвучивать, эти машины могут любым голосом, на любых языках с прекрасным выражением и ясностью, практически что угодно, автономно генерируя поток слов и значимых фонем. Античная философия досократиков явно не может быть исключительным критерием отбора среди таких машин и критерием их прогресса, хотя и состоит вся в гораздо более развернутой текстуре, скорее, чем в структуре силлогистики Аристотеля. И потому как раз может быть гораздо более устойчива по смыслу, во всяком случае, коль скоро все может быть вода, ко всякого рода разрывам, не только к скачкам в технологиях ИИ. Исходным образом поэтому без заранее заданного масштаба опыта сознание или бытия в мире, практики и прежде всего революционной могут быть теми далекими горизонтами ориентируясь на которые стоит все еще примерять критерии большого интеллекта. В этом смысле, человечество получило кажется наличную игрушку проблемы должного, противоположной по отношению к фактической инстанции в отношении к нынешнему опыту.
"СТЛА"
Караваев В. Г.