Сожжённый заживо.
Ту историю, наверное, я запомню на всю жизнь. Она мне снится до сих пор, оглушая своим нечеловеческим криком, безумным воплем смерти, хотя и прошло более двадцати лет. Тогда на дворе царил хаос, начало девяностых годов. Танки ехали по столице, а...Впрочем, каждый знает о тех событиях, и пересказывать просто не вижу смысла. А если кто-то не в курсе, то загляните в интернет, почитайте.
Приехал я в Москву с большими надеждами и планами на собственное будущее. Но как это и полагается, всё пошло коту под хвост. Реальность оказалась совсем не такой, какой мне доводилось её представлять. Деньги не сыпались с небес, а столица оказалась на то время огромной помойкой. Впрочем, работу все равно следовало искать, так как надо платить за квартиру, что-то кушать. Спустя неделю, когда финансов почти не оставалось, через своих новых знакомых удалось устроиться в одно местечко. Крематорий. Платили, конечно, но вот работёнка оказалась не шибко приятной. К трупам я относился с равнодушием, не боясь их, но и не испытывал, понятное дело, никакого восторга.
— Сегодня твой первый день, — говорил Алексееч, мужчина в годах, проработавший здесь много лет. — Так что лучше хлебни. Но только чуток, чтобы держался на ногах. А то тут был один, не знавший меру...
Первую кремацию под руководством Алексееча я провёл достаточно хорошо. Труп женщины при температуре в 1000 градусов мы сожгли за полтора часа. От неё остался лишь горячий пепел, коей мы после остывания отдали родне. А они уж, может развеют, может поместят в колумбарий, а может...Хотя, мне было все равно.
— И как тебе? — поинтересовался напарник.
Я пожал плечами, стараясь, чтобы лицо оставалось безучастным. Хотя, признаться честно, в глубине души был взбудоражен. Труп женщины на меня подействовал угнетающим образом, чего я не ожидал. Ведь думалось изначально совсем иначе.
— Да не ссы, — хлопнул он меня по плечу. — Привыкнешь.
— Да уж...
Первая моя рабочая неделя стала и последней. Дел хватало, так как тела поставлялись в количестве довольно приличном, так что приходилось пахать посменно.
— После десяти вечера займёмся бродягами, — проговорил напарник, дымя сигаретой. — В одном из подвалов они траванулись, то ли водкой, то ли клея нанюхавшись. Короче мы имеем десяток жмуров.
Тела привезли ближе к вечеру, уже с сумерками. Мы начали закидывать их в печь, в первую из камер, где сжигали тела, а после они перемещались во вторую камеру. Точнее то, что от них осталось. Этакий конвейер по уничтожению трупов. Всё мне напоминало дешёвый фильм ужасов, где в крематории работают два маньяка, что избавляются от улик. А перед этим они немного позабавились с мёртвой плотью...Но нет, на этих бомжей без содрогания и смотреть нельзя, а брать даже в перчатках оказалось противно. Грязные, вонючие, вшивые, покрытые коростой, все они находились здесь, источая зловоние.
— Фу, мля, такого духана давно не встречалось, — пожаловался мой напарник.
— А почему мы их сжигаем? — поинтересовался я, стараясь дышать через рот.
— А чего ещё с ними делать?
— Ну не знаю...Хоронить, к примеру, или в какой-нибудь медицинский центр для исследования.
— Да кому они нах...нужны. Хоронить, так лишней земли нет. Лучше уж сжечь. Мы ведь не в провинции проживаем, а в Москве. Здесь каждый метр дорог. А для медиков жмуриковхватает. Знаешь сколько погибает всяких отбросов в день? Им даже не делают вскрытия, чтобы определить причину смерти. Сейчас у всех совсем другие проблемы. Видишь ведь, что происходит в стране...
Подкатив каталку с третьим трупом, я поглядел на часы. Почти два ночи. Хотелось отдыха, спать и покурить. Но ничего, скоро утро, а тогда придёт новая смена. И это станет их геморроем.
— Давай. Кидай его.
Взявшись с Алексеечемза тело, мы закинули бомжа в камеру, отходя в сторону.
— Вот так! Просто прекрасно.
Конечно, здесь стоило сказать, что в буквальном смысле мы никого не бросали, а просто укладывали, а потом отправляли в печь. А то грешным делом можно подумать, будто я с напарником швырял труп, после чего отряхивал руки, берясь за нового жмура. Конвейер смерти, как в каком-нибудь Освенциме.
Когда начал разгораться огонь, вдруг оттуда раздался дикий, животный, совершенно нечеловеческий вопль. По другую сторону что-то забилось, ударяя конечностями, мечась в ограниченном пространстве.
— Матерь божья, — выдохнул я изумлённо, отшатываясь, в суеверном страхе ожидая, что вот-вот это нечто вылезет наружу, как какой-нибудь адский монстр.
— Гребаная срань! — выругался Алексееч.
И только спустя целую вечность, а на самом деле через долю секунды до меня дошло, что в камере бился живой человек, который по только чистой случайности оказался не мёртвым. Но каким образом это произошло, я не знаю. Скорее всего, вина медиков, что осматривали тела в подвале. Я даже не знаю, были они в морге перед кремацией. Но вроде бы, как говорил напарник, нет. В столице происходил хаос, и поэтому неудивительно, что совершались такие ошибки. Никому не до чего не было дела. И без этого жертв хватало, а тут ещё какие-то бомжи. Много чести о них марать руки.
— Куда, идиот! – рявкнул на меня Алексеевич, хватая за плечо, резко разворачивая. – Там температура тысяча сто градусов, мать твою! Совсем с ума сошёл?
И его слова были недалеки от правды. От этих воплей можно действительно было потерять разум.
— Но как же…
— Ему уже не помочь! – завопил он мне в лицо, брызгая слюной.
Я заметил, что взгляд напарника был таким же испуганным, как, наверное, и мой. Его губы дрожали. Он постоянно оглядывался на вход, будто опасался, не зайдёт ли кто-либо в этот миг.
— Он не человек. Теперь лишь кусок обожжённой плоти.
И в самом деле, я осознавал, что спасти его нельзя, но сердце по-прежнему билось с силой, причиняя рёбрам нестерпимую боль. Мужчина орал целую вечность, а в реальности всего пару мгновений. И возня происходила не так уж и долго по другую сторону. Как-никак, температура там действительно была слишком адская, так что бедняге мучиться долго не пришлось. Но вот эти секунды, я отчего-то уверен, для сжигаемого заживо человека растянулись на века и тысячелетия.
— Спаси и сохрани его душу, — пробормотал напарник, делая изрядный глоток из маленькой бутылки.
Я умолк, вставляя сигарету дрожащей рукой, хватая её за фильтр зубами, подкуривая.
В мозгу вспыхивали жуткие, страшные картины того, кто находился в камере. Он пытался выбраться, очнувшись от адского жара. Он хотел жить, но мы его не выпустили, так как шансов у него просто не было. Отчего-то я себя ощущал нацистом, которые сжигали людей в камерах.
— Главное не думай об этом, — посоветовал мне Алексееч. – Никогда не думай, иначе просто сойдёшь с ума.
Не помню, каким образом не удалось доработать эту ночь. Алексееч предупредил меня, чтобы не болтал лишнего по поводу произошедшего несколько часов назад. Я не возражал, так как находился в прострации. А утром, когда пришла смена, я покинул крематорий, чтобы никогда сюда не вернуться. Спустя ещё несколько дней уехал из столицы в свой родной город. Но до сих пор, просыпаясь по ночам от кошмаров, всё ещё слышу вопль сжигаемого заживо человека...
Он кричит в моём воспалённом сознании, мечась в тесном пространстве, ударяясь с силой о стены, желая отыскать выход из ада. Я мысленно вижу, как вспыхивает его одежда, волосы, лопаются глаза. Наконец он замирает обожжённым трупом, чьи конечности сгибаются от горения мышечной ткани. Начинает кипеть кровь, просачиваясь через глаза, уши, нос и рот...Голова со временем отделяется от тела, обнажая мозг, а внутренние органы уже к тому времени давно полыхают слегка зеленоватым пламенем.
Я закрываю лицо ладонью, чтобы не видеть всю эту жуткую картину раз за разом, но все равно в ночных кошмарах ужас горящего человека вновь и вновь настигает меня. И боюсь, мне никогда уже не избавиться от этих воспоминаний.