Если я сейчас напишу, что
всякий имеет право защищать свои права и интересы любыми не запрещёнными законодательством способами,
то никто, как я полагаю, даже самый заскорузлый охранитель, не станет со мной спорить. Более того, мне скажут, что эта истина совершенно самоочевидная и прописная. Мне заявят, что я ломлюсь в открытые двери и открываю Америку. Мне скажут, и не без иронии скажут, что Волга также впадает в Каспийское море, Земля имеет форму шара, а солнце восходит на востоке.
То есть иными словами: на уровне провозглашённого в самом начале принципа возражений ни у кого не возникнет, и того, кто постоянно провозглашает этот принцип, примут если не за дурака, то за человека, который просто раздувает щёки и пытается набить себе цену. Всё так.
Так‑то так, да не совсем оно так.
Это как раз тот самый случай, когда лично я был бы только рада, если бы всякий, кто согласится с этим таким очевидным принципом, в дальнейшем взял бы на себя и труд и умственную смелость до конца и последовательно ему следовать. А чтобы стало понятно чему именно следовать тут надо, подвергну‑ка я приведённую выше формулу грамматическому толкованию.
1. Всякий имеет право защищать свои права и интересы любыми не запрещёнными законодательством способами.
Видите выделенное слово «всякий»? Но это самое «всякий» означает именно всякого, без каких бы то ни было исключений, не так ли? «Всякий» — это и колхоз «Тихе жiття», и В.В. Путин, и М.Б. Ходорковский, и маньяк‑убийца, и известный предприниматель, и коптящий небо рантье, и бродяга, и обитатель дворца, и гений, и городской сумасшедший. «Всякий» означает имеет «всякий» без каких бы то ни было исключений. И не имеет значения при этом какого мнения о личности придерживается человек, отправляющий правосудие о субъекте. Потому что этот субъект и есть пример того самого «всякого», а тот, кто оправляет правосудие, с неизбежностью должен поэтому отрешиться вообще от всех своих человеческих симпатий и антипатий, даже если ему это будет в конце концов стоить разочарования в личной жизни.
В силу указанного толкования, ни один суд не имеет права принимать ссылки на то, что то или иное действие делалось малограмотным человеком или задавать вопрос отчего это человек воспользовался своим правом, если только такое право у него есть. И на все подобные поползновения такой судья или вообще юрист должен стоически перенести прямое замечание, что он лезет куда не следует, так как перед ним находится частный случай того самого «всякого», который есть в указанной выше формуле.
Между тем, вот свежий пример.
Одна из сторон, — скажем, истец, — заявила о приостановлении дела, мотивируя своё ходатайство тем, что в другом суде идёт производством дело, от исхода которого зависит рассмотрение того дела, которое находится в производстве рассматриваемого суда. Скажите, истец есть этот самый «всякий»? — думаю, что да. А ответчик в названном деле есть также «всякий»? — полагаю, что и тут мне никто не возразит.
Но вот что происходит.
Ответчик вдруг берёт и соглашается с ходатайством истца, подтверждая то обстоятельство, что действительно в другом суде рассматривается дело, в котором устанавливается обстоятельство, имеющее существенное значение для текущего дела. Заметим при этом, что ни одно из обстоятельств в данном случае доказыванию не подлежит, например, в силу ст. 70 АПК РФ или п. 2 ст 68 ГПК РФ, что, в общем‑то, одно и то же.
Какова же реакция судьи, скажем, арбитражного суда Новосибирской области на такую ситуацию? А вот какая: судья начинает высказывать недоумения, сомнения, подозрения по тому поводу, что стороны поддерживают друг друга. Тут нет даже необходимости говорить, что каждая из сторон есть носитель своих собственных интересов и самостоятельно вне всякой взаимосвязи с волей судьи избирает способ защиты прав. Тут судье надо зарубить себе на носу на веки вечные, что представителю стороны, а не судье решать — соглашаться с представителем иной стороны или не соглашаться. И критике это судья подвергать имеет право лишь при наличии прямо доказанных оснований для такой критики. Потому что и истец и ответчик суть примеры того самого «всякого». Что? не столь очевидно? А как же быть тогда с ранее принятым принципом?
2. Всякий имеет право защищать свои права и интересы любыми не запрещёнными законодательством способами.
Заметим, что выделенные слова говорят о том, что названный выше всякий‑разный имеет именно право, а, например, никак не обязанность. Опять, скажете, очевидность?
Как бы не так!
Если исходить из того, что право защищать есть именно право, а осуществление всякого права есть результат простого усмотрения его носителя, то как, например, можно объяснить такой вот пассажик из решения одного федерального судьи: „Истцу следует направить иск о признании его права собственности на спорное жилое помещение…“? Может быть по этому поводу судья хочет ещё и исполнительный лист выдать? Ну, чтобы пристав‑исполнитель заставлял истца подавать иск, о котором сказано в решении, что этот иск следует подавать истцу? А как следует оценить воистину идиотические судьи из состава по банкротству рассуждения на ту тему, что арбитражный управляющий‑де, в нарушение своих „квазисудебных“, — это, кстати, изобретение именно арбитражного суда, — (вот ведь догадаться надо ещё до такого идиотического макаронизма! между прочим, а почему, собственно, квазисудебных, а не ортосудебных, не псевдосудебных, не метасудебных, не гипосудебных?) функций, не подал в суд заявления об оспаривании действий пристава‑исполнителя, что следовало сделать этому самому арбитражному управляющему?
И вообще, не кажется ли господам юристам, что подмена права обязанностью со стороны суда есть просто злоупотребление властью, за которое надо жестоко и пребольно наказывать судей, так как вышеприведённый принцип есть такая вот очевидность и вообще общее место, трюизм, а все поползновения со стороны участников гражданского судебного процесса должны в данном случае жёстко пресекаться судом: „Не лезьте не в своё дело!“ И притом, заметим, что как бы грубовато ни звучала последняя фраза, а она как раз справедлива в данном случае от первой буквы до последней.
3. Всякий имеет право защищать свои права и интересы любыми не запрещёнными законодательством способами.
Слово выделено «свои». Заметьте: свои, а не чужие. Это, разумеется, не означает, что некоторые субъекты вполне могут защищать и чужие интересы, но такие субъекты всё же являются не теми самыми «всякими». А вот всякий как раз имеет право защищать только свои интересы и права. А обращение в суд производится именно за защитой прав, свобод и охраняемых законодательством интересов. Так каким же образом в таком случае можно допускать не просто разрешение, а вообще рассмотрение иска, начало самого искового производства, если в самом по себе исковом заявлении, например, не написано в явной форме какие именно права, свободы или охраняемые законом интересы заявитель вознамерился защищать путём обращения в суд? И от чего собственно? И в какой именно мере эти права, свободы и охраняемые законом интересы являются вообще его интересами, правами, свободами?
Опять, скажете, всё очевидно?
Объясните тогда рассмотрение и разрешение по существу иска должника, за которого поручился поручитель перед кредитором, в котором должник просит признать договор поручительства не то незаключённым, не то недействительным? Это какие такие свои права, свободы и охраняемые законом интересы защищает должник, если от того, что поручитель, не являясь никаким образом зависимым от него лицом взял на себя (на себя взял! а не возложил на другого!) обязанность перед кредитором отвечать за должника?
А как объяснить, если не безграмотностью и откровенной глупостью, если не подозревать много худшего, то, что как только физическое лицо в Новосибирской области поручилось за бюджет города Северска перед частным предприятием, то муниципальное образование обратилось за признанием такого договора поручительства недействительным в один из районных судов города Томска, последний иск удовлетворил, а у кассационной инстанции не только хватило то ли глупости, то ли наглости, оставить такое решение без изменения, но ещё и поморализировать в определении на ту тему, что „свобода договора не безгранична“? Вам не кажется, что за подобные словоблудия надобно судей дисквалифицировать сразу и отправлять на переподготовку и новую сдачу экзаменов? И это при том, что имеется обширная практика, например, арбитражных судов, причём в самых различных округах, которая прямо говорит о том, само по себе заключение договора поручительства вообще никак не изменяет права и обязанности должника? Хотя в данном случае так называемая судебная практика это не что иное, как шпаргалка для ленивых умом судей и иных юристов, ведь до такого элементарного вывода, что коль скоро должник не есть участник правоотношения в договоре поручительства, то его мнение по этому поводу вовсе не есть его, должника, дело, может додуматься даже троечник на третьем курсе юридического факультета. Если, конечно, возьмёт на себя труд не просто кормиться за счёт бюджета, и кормиться довольно жирно, а именно напрягать свои мыслительные способности?
А вот мне, как раз, исходя из того, что обсуждаемый мною принцип вполне очевиден, именно, именно, так и кажется. А ещё кажется, что всякий судья, поступающий иначе, просто общественноопасен.
И тут ещё один аспект: а юристам, представляющим в таком деле вот эдакого должника, заявляющего иск, который вне зависимости от обстоятельств нельзя признавать ничем иным как злоупотреблением правом на обращение в суд, не стыдно перед своей профессией? или предполагается, что юриспруденция — сфера бесстыдства? Что она вообще аморальна? Что элементарный профессионализм можно купить жалованием или гонораром? Или что по команде клиента можно творить всё, что только этому самому клиенту взбредёт в голову? Полноте! да о юристах ли тогда вообще идёт речь? Я, например, в последнем, никак не уверен. Я бы назвала такую «юриспруденцию» элементарной проституцией. А места отправления такого правосудия вполне сравнила бы с борделями, которые, быть может и терпят, но которые отнюдь не уважают.
4. Всякий имеет право защищать свои права и интересы любыми не запрещёнными законодательством способами.
Смотрите:
во‑первых, речь идёт именно о любых, а не о каких‑то специфических способах;
во‑вторых, речь идёт не о предписанных законом, а именно о не запрещённых этим самым законодательством способах.
Неужто трудно почувствовать разницу?
Нетрудно? Она вполне очевидна? Правда?
А вот, пожалуйста, случай из судебной практики.
Должник по обязательству попал в процедуру банкротства, причём было открыто конкурсное производство. Один из кредиторов решил, что ему надо защитить свои интересы и с этой целью он избрал вот какой способ: он нашёл поручителя за должника, заключил с ним договор поручительства, поручитель уплатил ему соответствующую сумму. После чего поручитель стал кредитором должника. Что тут началось!
Конкурсный управляющий заявил в суде, что налицо ни что иное как притворная сделка: договор поручительства, по его мнению, прикрывает другую сделку, а именно: договор уступки требования. Как вообще возможно такое, сказать в данном случае трудно, так как по договору уступки кредиторского требования, смена стороны в обязательстве в результате перехода права кредиторского требования происходит в своём моменте конвенционально, а при договоре поручительства лишь тогда, когда поручитель совершит фактические односторонние требования, причём происходит переход права требования при договоре поручительства не в силу договора поручительства, а в силу события, с которым закон связывает указанный переход. И по сему поводу также есть достаточно обширная по территории судебная практика.
И знаете, что решает при этом суд? Суд при этом начинает исследовать вопрос о притворности сделки и приходит к выводу о том, что коль скоро договор поручительства был явно направлен на удовлетворения кредиторских требований в конкурсном производстве, то он ничтожен в силу того, что закон не предписывает такого способа защиты своих интересов в конкурсном производстве.
И кто мне теперь скажет, что указанная подмена тезиса произведена судом неосознанно? Кто мне сможет доказать, что писавшая это троица есть просто безграмотные неучи, а не злонамеренные субъекты? Ведь всякий понимающий русский язык способен различить формулы «предписанный законом способ» и «не запрещённый законом способ»… предположим, что договор поручительства действительно был заключён преднамеренно и именно с целью защитить таким способом интересы кредитора. Пусть даже это так. И что, простите, из этого следует? Законодательство разве запрещает совершать подобные действия? Нет, не запрещает? но тогда такой кредитор действовал в своём праве и никому не дано обсуждать почему это он избрал именно такой, а не какой‑то иной способ защиты своего права.
Итак, мне говорят, что приведённый в самом начале статьи тезис вполне очевиден и является общим местом. Но тогда надо вообще признавать, что либо судейский корпус по крайней мере в части своей в России не вполне владеет «общими местами» российского законодательства, либо что в нём ко всему прочему работают люди, которые, простите за грубое слово, просто паскудничают. Или же всё же даже сам по себе приведённый тезис не есть такая очевидность?