Я молча сидела в автобусе, все равно голоса не было — брат в кресле рядом уже прилег поспать, мама сидела сзади и тоже дремала. Тишина и тепло солнечных лучей, нагревающее салон старого «Икаруса» постепенно сморили и меня. Проснулась, когда за окном уже мелькали знакомые места — мы уже подъезжали к нашей деревне. Говорить не хотелось совсем, я разбудила брата, мама уже не спала. Уже через десять минут мы выходили из автобуса. Я поняла, что ничего не чувствую вообще — ни температуры, ни ветерка, ничего. Уже дома, когда снимала обувь, заметила, что накануне поранила ногу — на пятке был небольшой рваный надрез, вероятно, ободрала о камни. Я все думала про то, что случилось со мной там, на базе отдыха. Видела во сне осуждающие меня лица, губы, искаженные презрением и брезгливостью, направленную на меня. Не понимала, что такого сделала, чтобы заслужить такое отношение. Потом всплывали другие вопросы — почему тетя не вступилась за меня? Постепенно во мне появлялась поганенькая мысль, что я такое обращение сама заслужила, что я «не такая». А вот какая «не такая» и в чем именно — мне никак в голову не приходило. Дома мы тему той поездки не поднимали, просто папа спалил в уличной печке все «специальные» книги для особо «просветленных», и на этом все закончилось. Мама увлеклась классической религией, и в качестве психотерапии, видимо, потащила и меня за собой в местную церквушку, которую все-таки отремонтировали.
Жизнь потихоньку потекла, как обычно, скоро школа, музыкальную школу я закончила еще в прошлом году, так что теперь могу больше распоряжаться своим временем. Иногда садилась за инструмент, когда хотелось что-то сыграть из старенького, но это бывало уже реже — в школе одна из молодых педагогов создала объединение талантливой молодежи - «совет старшеклассников», отбор в которые был по способностям — я, как склонная к литературе, получила «должность» редактора школьной газеты, кто-то из ребят занимался танцевальными номерами, кто-то создавал сценарии капустников и праздников. Помимо этого мы планомерно готовились к праздникам-соревнованиям типа «а ну-ка парни» и «а ну-ка девушки». А еще я влюбилась, и совершенно безответно. Наверное, именно тогда я и стала по-настоящему себя стесняться. Хоть я и не была одна такая крупная, нас в классе было трое, но они были без живота, а у меня был живот. Он никуда не девался, не поддавался ни на тренировки, ни на «качание» пресса. От отчаяния я села на жесточайшую диету почасового питания, после недельного ограничения в еде весы показали плюс кило, и я готова была кого-нибудь убить, и от голода, и от разочарования. Мама, всю жизнь просидевшая на различных диетах, сказала, что это странно, но, может, я не все соблюдала? Я не выдержала и разревелась, плюнула на диету и ушла в свой закуток (поскольку своей комнаты у меня так и не было). Никого не хотела видеть, ненавидела свое тело, отчаянно завидовала худышкам-одноклассницам, которые в принципе хотели бы немного набрать в нужных местах, но им это не удавалось, тогда как меня несло в разные стороны даже на диете. После двухнедельной пытки едва заглушаемым голодом я просто упала в обморок. Папа гаркнул, что с него хватит этой психушки, налил мне борща и усадил за стол. Мама, как медик, потащила сдавать кровь на анализы и результат оказался вполне себе очевиден — анемия. Гемоглобин упал до девяноста единиц, развился какой-то воспалительный процесс, и мне прописали ставить уколы препарата алоэ.
После этого я на долгое время оставила идею сесть на диету. Тем более, что предмет, так сказать, моих мечтаний на меня внимания не обращал, если только ему не вздумается жестко пошутить. Я язвила в ответ, так и пикировались в присутствии всей компании время от времени. А пока он дружил то с одной девушкой, то с другой, а я все это наблюдала со стороны.
С вечера пятницы и до обеда в воскресенье сплошняком шли церковные службы, меня взяли в состав клироса — церковного хора, там я научилась читать на старославянском — у нас были старые богослужебные книги, еще с «ятями», мне это было интересно. Хоть само служение в храме не вызывало у меня каких-то особенных эмоций, скорее, это было «надо». А зачем надо и кому — всем надо, значит, и тебе.
Со временем мое негласное аутсайдерство в классе приобретало дополнительные формы - хоть я уже и не дралась за каждый сантиметр физически, но постоянно ощущала свою отстраненность. У меня, правда, появились и подруги - Анна, сидевшая за партой передо мной, спокойная, уравновешенная, так же, как и я , в очках, только она воспринималась взрослее, что ли. Была и более взрослая подруга — Вероника, старше меня на несколько лет, изящная, стильная, немного импульсивная девушка, выделявшаяся на фоне местного бомонда какой-то врожденной породистой интеллигентностью. Пошлости в ней не было ни на грамм. Две остальные рубенсовские «грации» класса - Яна и Марта, тоже проявляли дружелюбное отношение, не знаю, можно ли это назвать дружбой в полном смысле слова, но благодаря им я худо-бедно устроилась в компанию, которая совершала вечерний променад по местному «бродвею» - как называли главную улицу. Все по парам — я, с краю, одна, и в более поздние часы прогулок просто сворачивала к себе, уходя домой, когда парочки уже вовсю принимались обниматься в слабом свете редких фонарей.
Боли в животе никуда не девались, периодически усиливаясь на фоне тесных утягивающих колготок, которые я носила каждый раз, когда шла на дискотеку, или гулять. Мне было досадно, что боль отвлекает меня от прогулок, и я или пила таблетки спaзгана, когда они у меня были, или, словно наказывая ненавидимой мной живот, втягивала немилосердно болящие внутренности, изо всех сил напрягая мышцы пресса. Приходила домой, пропахшая сигаретным дымом, особенно сильно пахли волосы, впитывающие всю эту дрянь слишком быстро. Мама первые несколько прогулок ждала меня домой, тщательно маскируя принюхивание ко мне обнимашками, но, убедившись, что я сама ничего не курила и не пила, постепенно успокоилась. Когда я ночью возвращалась домой, обычно я смывала боевой раскрас, заплетала косу и ложилась спать. Сон обычно не шел сразу, я постепенно согревалась под одеялом, только дома понимая, как продрогла, потом сворачивалась клубком вокруг своего ноющего живота и засыпала, пока еще болело. Иногда в полнолуние через изголовье моей кровати пролегал узкий лунный луч, было очень светло, и я долго не могла заснуть, думая о том, что будет дальше, когда я закончу школу. Обычно в такие ночи мне снились очень красочные, фантастические сны в духе книг Фрэнка Герберта или Желязного.