Молодой писатель едет на такси на встречу со своим редактором. Сначала разговорчивый таксист кажется ему не более чем очередным болтливым мужиком, но за время поездки его мнение полностью меняется. Загадочный человек, не имеющий ни дома, ни имени, — как он может изменить судьбу писателя?
Читайте рассказ «Вечный таксист» Андрея Иванова, в котором разговор во время поездки может полностью поменять человека.
— Добрый день! Сегодня я Дементий, — таксист неопределённого возраста был настолько любезным, что его странность прощали ему, наверное, все пассажиры.
— В самом деле Дементий?!
Я понимал, что старорусское имя имеет право на существование, хотя бы из-за произошедшей от него фамилии Дементьев. Но звучало оно очень непривычно.
— Я же говорю, сегодня. Это я так, для разнообразия.
Мы тронулись. С улицы Ленина на улицу Дзержинского. Почти в каждом городе возможен такой маршрут.
Апрельское воскресное утро радовало солнышком и малочисленностью людей и транспорта. Я ехал к своему редактору поспорить про некоторые формулировки и найти какие-то другие смыслы в тексте своего нового творения, средней величины книги — между повестью и романом. Хотелось натянуть на роман, хотя бы не по объёму, а по содержанию. Редактора, с которой мы уже были знакомы по работе над первым томом моей литературы, женщину около шестидесяти с академическими знаниями и академической же внешностью, я немного боялся. Вот припечатает аргументом — и никуда не денешься. А как же свой стиль, размах, значит, замысла, поиск своего слога, своего лица? Замажут штрихом твой писательский портрет — и привет!
Внутренний диалог отвлёк меня от интересного персонажа. Я попытался приглядеться к нему с заднего правого сиденья, но за ворохом волос и бороды, к слову, аккуратной, по нынешней моде, разглядеть черты лица не представлялось возможным.
— Вам какое радио поставить? Я люблю ретро, — он добавил звук.
— Я не против, пусть будет это.
Поехали не по привычному маршруту, а какими-то зигзагами. Я поискал глазами навигатор — его не было, человек ехал по памяти.
— Красота, весна, нет пробок, — я расстегнул плащ и чуть открыл окно.
Кстати, машина была какой-то неопределённой марки: ни внутри, ни снаружи не располагалось никаких признаков поименования. Панель представляла собой набор из приборов от разных автомобилей, на ней были старинный спидометр со стрелкой и авиационные часы. Но салон при этом выглядел аккуратным.
— А я люблю пробки: можно поговорить, подумать. Вот раньше их не было, несёшься — хочешь вдоль, хочешь поперёк. Тоже романтика, конечно.
— Да я и не помню такого.
Таксист усмехнулся.
— А чего вы один? Без пассии, так сказать, — Дементий успевал по пути разглядывать редких прохожих, особенно девушек.
— Да долго рассказывать. Нормально всё, в общем, — после этого вопроса я решил немного отстраниться, не откровенничать.
Мы въехали в какой-то тесный длинный переулок с односторонним движением и, сбавив скорость, стали пробираться по нему. Я даже не знал, что это за чудо топонимики. Но не подал виду, что тревожусь.
— А в мире что делается? Построили коммунизм? — водитель спросил без тени юмора, понять, шутит он или нет, я не смог.
— Так давно перестали строить. Сейчас делаем неизвестно что. Бытуем.
— Что за слово, как из Древней Руси?
— Ну, значит, просто существуем. Без цели.
— А-а-а, это как я. Денежка на сегодня есть — и ладно.
«Ну началось, — подумал я. — Кухонная философия. Почему у нас каждый стремится переделать другого под себя?»
Таинственный переулок, наконец, закончился. Но у меня возникло ощущение, что тени из него зацепились за машину и протянулись за нами уже на сотни метров. «Писательская паранойя — из любой мелочи раскручивать если не сюжет, то образ».
У меня завибрировал телефон. Редактор. Вот не может потерпеть полчаса. Из вежливости принял звонок.
— Ну что же вы, милок, всё не едете?
— Ну ещё час до встречи. И я заранее выехал. Добрый день, Ольга! — я робел с ней говорить, тем более на творческие темы; и вроде человек хороший, а что-то в нашей коммуникации не так, может, какой Эдип вмешивается.
— Ваш антигерой Тёмкин, он то глупый, то умный запредельно. Вот в одном месте начинает читать мысли. Как такое может быть? Неорганично, — и пауза.
— Ну он… пронырливый, циничный, в нём бытовой ум концентрированный. Он метит на самую вершину, в мечтаниях он уже там, хотя его никуда по факту не берут. Старательный изощрённый винтик. Как ещё сказать? — я не понимал, зачем этот предварительный разговор, приеду, всё же обсудим.
— Ну пусть остаётся таким, с рваным характером. Людям системы тоже по-своему непросто: про всё подумай, везде соломки подстели, клюнь ближнего, наделай на нижнего… — Ольга была в хорошем настроении. — Даже хорошо, что Тёмкин такой многогранный, туманными гранями, где-то гибкий, где-то ригидный. Мелкий бес при чинах. Подумаем, какой он ещё.
— Да, спасибо! Скоро буду.
Машина встала на бесконечно долгом светофоре. Водитель выключил мотор для экономии бензина. Убавил радио. Получилась нетипичная для города тишина, как будто мы оказались в дачном домике.
— Это у неё старческое, — таксист, очевидно, слышал на излёте звука весь разговор. — Нечем заняться, тянет поговорить, тем более с молодым человеком.
— Ну я не такой уж молодой.
— Да не спешите жить. Для нас молодой.
— Угу, — я согласился, чтобы не углубляться в эти тонкие грубости.
Водитель без спроса закурил. Хотя я бы не возражал. Пусть не курю, но сигаретный дым создаёт свою атмосферу.
— Так вы писатель?
— Ага, начинающий. С возрастом, знаете ли, пришла потребность.
— О чём пишете?
— Про нашу жизнь. Хочется писать про хорошее и светлое, но не получается. Про моральный выбор, про постоянное присутствие дьявола рядом с каждым из нас, про необходимость заботы о детях как о высшей ценности человечества, — я исполнился благодарности к незнакомцу, он помог мне самому выразить те мысли, которые никак не выковывались в законченный текст. — Пусть посадят, пусть примут. Только так я могу не изменять себе. Если хотите, это мой выбор. Это мой способ существования.
— Экую сложную судьбу вы себе положили, — таксист вздохнул, как будто он знал всё в жизни и мог оценить любое душевное движение. — Я вот просто решил не общаться с внешним миром. Живу в машине, играю в свою игру с разными именами на день. Ну и всё!
Я опешил. Конечно, внутри я имел в себе пружину, закрученную на ожидание странностей в людях. И с Дементием я закрутил её потуже.
— И давно так живёте?
— Да я не знаю. Дни не считаю. Много, должно быть. Новости не слушаю, вот эти ваши телефоны не покупаю.
— А как же дом, семья, помыться, телевизор посмотреть, почитать? — после этой фразы я сам удивился столь банальному контуру бытия.
— Зачем эти привязанности? Помыться — полюбиться решаю по необходимости.
— Может, даже дети есть?
— Может есть. Только я бы не хотел. Не хочу приносить новые души этому миру. И свою вот, получается, прячу.
Светофор переключился, водитель добавил газ.
— Но вы же в городе. Пусть и через стекло, но вы его видите, как-то общаетесь, принимаете его для себя.
— Ну что-то я принимаю. Хожу ведь в магазины, в основном в ночные. Самое удивительное мне у вас: как вы вообще выживаете? День за днём у вас всё только дорожает, человек весь истёрся о ваши обстоятельства. Я бы так не смог.
Такой бездомный, отшельник на колёсах — надо же, какие бывают типажи, точнее индивиды. Он не приносит никому беды и не оскорбляет, своей частной позицией предстаёт просто перед небесами. С каждым, а может, и не с каждым, готов пообщаться, поделиться простым знанием и спокойным отчаянием.
— А про эту вашу игру. Зачем она вам?
— Отвлекаюсь, ухожу ещё больше в себя. Настолько ушёл, что не помню своего настоящего имени.
— Так оно есть в документах.
— Да, наверное, они где-то лежат в багажнике. Я даже кота в нём заводил, но тот через полгода сбежал. Мутило беднягу.
У меня перед глазами появился кот редактора, черномордый мохнатый и зажравшийся мейн-кун. С простым именем Семён, но непростым характером. Уж точно эти два сапога не пара.
— А город, вы хоть помните название города?
— Зачем? Город и город. Для Бога мы все вряд ли индивидуальны. Да, люди, да, человек Ч, дитя Д — зачем ещё что-то различать. Судьбы плюс-минус в общей канве событий. Дождь — снег.
Сигарета всё не кончалась, или это наш разговор так уплотнился не столько по смыслу, сколько внутренним напряжением, ожиданием новых открытий. Капсула этого самостоятельного времени-места как будто обрастала дополнительным хитином, мы становились самодостаточным моллюском.
— А любопытство, интерес? Совсем не хотите знать, что творится снаружи? — я задавал эти вопросы одновременно и ему, и внутри себе, и во мне даже только вопросы вызывали поток неожиданных реакций, в большей степени мажорного ряда.
— Ну и что там у вас, в снаруже? Чем можете похвастать? Что вам хочется? Чего боитесь?
— Боимся всего. Сказать что-то лишнее или промолчать, когда не надо. Страшимся говорить с незнакомыми. Опасаемся за близких, переживаем за непредсказуемые обстоятельства. Не успеть за временем. Что не хватит сил. Что ничего нельзя изменить. Что отнимут последнее. Что мы покинуты и нет нашего места на земле. Что мы сами себе не хозяева… — в волнении у меня выступили слёзы и задёргались руки в неопределённой жестикуляции, я отвернулся к открытому окну.
— Ну это вам заняться нечем, — через паузу протянул таксист. — Хотя в своё время я, наверное, тоже бежал от этого.
— Ну это у вас такой способ защиты, и он у каждого свой. Писательство тоже защита и даже, возможно, бегство. Пусть даже бегство на агору. Всё равно, — я зачем-то перешёл на крик.
— Вот, в каждом пассажире теперь кроется бесёнок или поломанный человек. Раньше было по-другому. Что же с вами сделали? Давайте, приходите в себя. Тем более что уже приехали.
Такси остановилось у дома редактора.
— Возьмите меня с собой! — я говорил это ему на полном серьёзе. — Я буду вам помогать. И вдвоём веселее. Возьмите меня с собой! Не хочу наружу! Не хочу…
— Ну нет, так нельзя, — по-отечески ответил таксист.
Он перегнулся через передние сиденья и, протянув руку, открыл мне дверь.
Редактор Катерина Гребенщикова, корректор Татьяна Чикичева
Другая современная литература: chtivo.spb.ru