Идея построить баню «для особых случаев» принадлежала Маковею. На каждые два дома в городе, сопряженных дворами, имелась своя небольшая типовая банька-прачечная; в бытовом комбинате работала городская баня для тех, кто жил не в собственных коттеджах. Поэтому, когда на Совете утверждался проект первоначальной застройки, предложение Владимира Михайловича поддержал только Шестов; остальные были против не только из экономии, но и потому, что не видели в ней смысла. Владимир Михайлович смысл в ней видел, так как помнил, что любую самую суровую комиссию, состоящую даже из весьма высокопоставленных проверяющих, вполне можно смягчить с помощью хорошо организованной «бани». Опираясь на свой опыт, Владимир Михайлович настоял на включении объекта в проект, и теперь «разгрузочный комплекс», размещённый на окраине города рядом с городской котельной установкой, был вполне готов к приёму своих первых посетителей.
В баню с собой Пётр взял Меньшикова и Михайлу Свиньина. Лефорт, как оказалось, не был большим любителем этой русской забавы и, к тому же, был очень увлечён непрерывным просмотром подсунутых ему видеофильмов полуэротического содержания. Порнушку и эротику Маковею пришлось запретить ещё месяц назад, и обе имеющиеся кассеты тут же уничтожили, даже не обсуждая их художественной ценности.
Хороший пар в сауне, бассейн, различные душевые устройства, бильярд, наряду с полагающемуся ко всему этому столом, принесли желаемый результат. К часу ночи все уже были распаренные, разморенные и всем довольные; Пётр Алексеевич держал Владимира Михайловича за уши и, через каждую минуту сморкаясь в простыню, рассказывал ему про то, как родная сестрица, змея подколодная, погубить его хотела; Александр Данилович увлечённо расписывал боярину преимущества автоматического оружия перед однозарядным и мечтал о том, как с помощью этого оружия будут повержены Константинополь и Рим, освобождены единоверные эллины и грузинцы; Михайло Агафонович упорно доказывал царскому любимцу, что без меди никакую пушку отлить нельзя: её разнесёт на крошки при первом же выстреле. На Свиньине и Меньшикове простыней уже давно не было, но они на это внимания не обращали.
Когда мужские разговоры стали естественным образом угасать, а Данилыч с Агафонычем стали подозрительно низко принюхиваться к салатам, Владимир Михайлович решился пустить в бой тяжелую артиллерию. Он предложил гостям расслабляющий массаж. Предложение было с благодарностью принято, и гости, приняв ещё по единой, разошлись по заранее подготовленным для этих целей комнатам. Владимир Михайлович, довольный удачно завершившимся вечером, дабы освежить затуманенное сознание и вернуть телу утраченный тонус, нырнул в прохладный бассейн. Каково же было его удивление, когда через две минуты дверь в комнату, за которой скрылся царь, со стуком отлетела в сторону, и в небольшой холл, видный от бассейна, с криком «Изыди, сатана!» выбежал Пётр, пытаясь на бегу замотаться в болтающуюся на ноге простыню. За ним выскочила насмерть перепуганная Светлана, бывшая официантка вагона-ресторана и несостоявшаяся модель, наскоро расправляя на себе короткий белый халатик, надетый поверх ярко-красного купальника.
Когда Владимир Михайлович выбрался из бассейна и вошёл в «греческий зал», Пётр уже сидел за столом и дрожащей рукой наливал в свою рюмку из полупустого графина.
– Ваше величество, что стряслось?
– Чего стряслось, чего стряслось! А ну, как перетяну тебя, не вставая, вот этой верёвкой вдоль хребта! – Пётр вырвал из электрического самовара шнур и намотал один конец его на руку. Глаза его бешено вращались, а верхняя губа прыгала над зубами.
Маковей опасливо отодвинулся к стене. Ведь он, зная из исторических хроник, что в царской семье не всё благополучно, просто хотел удружить холостяку. Не мог же он представить себе, что будущий венценосный двоежёнец был настолько целомудрен, что внезапная встреча с незнакомой женщиной вызовет у него шок. Но, похоже, так оно и было на самом деле.
Дыхание Петра медленно восстанавливалось. Отбросив в угол комнаты шнур, он снова налил себе водки и залпом выпил.
– Пётр Алексеич! – Маковей осмелился, наконец, сесть на скамейку напротив. – Чем же вы так разгневаны? Вы только скажите – мы тут же всё исправим! Может, девушка вам не угодила или… больно сделала? Или… нехороша показалась? Мы другую пришлём!
– Тьфу ты! – Пётр сплюнул и нервно хохотнул. – Хороша – нехороша! Ты уж больно хорош! Я ж думал – там мужик будет, который знает, где мять чего! Был у меня костоправ из Кукуя, когда я ногу вывихнул. Пришёл, лёг на живот, как ты сказал, растелешался весь, даже вздремнул малость… Жду. Чую – трогают меня, тихонько так, по спине, по ногам. Я ноги-то и раздвинул, чтоб ему сподручней было. А она – шасть туда рукой! Я выю-то поднял, поглядеть чтоб, что за шутник такой выискался. А оно – вона!
Маковей едва сдержал улыбку.
– Так где ж крамола-то, государь?
– Да пошёл ты! – поняв, что оплошал-то, в конце концов, он, а не кто другой, Пётр смутился и снова налил, теперь уже в две рюмки. – Спать пошли, поздно уж! Завтра приму присягу, да поедем, и так уж загостились. Воевода воронежский второго гонца давеча прислал, спрашивает, не слать ли войско за мной! Поеду от греха, а то ить и пришлёт, я его знаю!
Но не успел Владимир Михайлович разуться в своей спальне, как прибежал запыхавшийся царский ординарец Мишка.
– Чего тебе? – испуганно спросил Владимир Михайлович.
– Господин полковник! Государь велел… это… ну, штоб ему энтот мастаж в его палатах сделали! Вот.
Пришлось идти успокаивать ревущую белухой Светлану и препровождать в царские апартаменты за её летучим счастьем.
---------------------------------------------------
Уезжал Пётр очень довольный. Церемония принятия подданства, она же – принятия присяги на верность государю и Отечеству, царю понравилась, хотя проходила не так, как он хотел, а по разработанному Ледяевым сценарию.
Всё было просто и не очень обременительно. Сначала Пётр, прямо в своём номере, в присутствии Маковея и Меньшикова по очереди поговорил с отцом Александром, Наилем Рахмоновым, исполнявшим в городе обязанности муллы, так как мусульман в поезде ехало восемнадцать человек, Борисом Семёновичем Громаковским, бывшим юрисконсультом, а ныне преподавателем в школе, отвечающим за духовное спокойствие девяти евреев, Владимиром Ивановичем Губертом, опекающим четырёх лютеран, Карлом Юрьевичем Лацкисом, наставником троих католиков, и Владимиром Тяном, старшим над тремя буддистами. Каждый из них в конце краткой беседы расписался в отдельной грамоте-обещании, что он живот свой положит на то, чтобы всегда и повсеместно доносить до своей паствы мысль о том, что Россия есть их единое и единственное Отечество, вверенное Всевышним династии Романовых, и другого Отечества быть уже не может, как не может быть другого царя, кроме как из рода Романовых. Затем каждый был допущен к руке и одарён небольшой медной монетой с золотым ободком и портретом десятилетнего Петра.
– Парсуну со своей персоны не дарю, – пояснил он батюшке, – у вас этого добра – по две штуки на каждой избе да ещё в каждом окошке. А таких вот – полсотни лишь отчеканили. Имей на здоровье!
Затем на площади собрали всё наличное население города, вызвав и дальние караулы, полностью заменив их на орловских бомбардиров. «Митинг» открыла встречная песня на музыку Александрова, потом хором спели отрепетированное «Боже, царя храни!», на что Пётр, хоть и растрогался, всё же заметил, что эту мелодию он точно где-то уже слышал. Далее Маковей сообщил народу, что великий царь и государь всея Великыя, и Малыя, и Белыя Руси, благосклоннейше рассмотрев просьбу своих соотечественников, прибывших из дальних краёв на родину своих предков, всемилостивейше принял их в своё подданство и взял под высочайшую защиту. Зачитав дарованную грамоту без предпоследнего абзаца и переждав стихийное нестройное «Ура!», Владимир Михайлович доложил уже царю, что всё без исключения население города Романова безмерно счастливо быть подданными белого царя и, в свою очередь, обязуется честно и преданно жить и служить под его высочайшим покровительством и на благо родного Отечества, на чём и крест прилюдно целует. Спустившись со ступенек, он подошёл к отцу Александру, державшему перед собой специально изготовленный для этой цели дутый мельхиоровый крест, чуть ли не впервые в жизни троекратно перекрестился и, опустившись на одно колено, смачно приложился к холодному металлу. За ним последовали все его заместители, затем начальники рангом пониже, потом остальные мужчины города. Рядом мусульмане целовали выписки из Корана, оформленные в толстый позолоченный переплет. С другой стороны иудеи делали то же с выдержками из Талмуда, лютеране и католики целовали Библию. Буддисты на несколько минут устроили какие-то ритуальные танцы с поклонами и похлопыванием в ладоши. За мужчинами последовали женщины с детьми. С удивлением Владимир Михайлович увидел, что практически каждый житель города, независимо от возраста, пола и вероисповедания проделывал эту процедуру очень серьёзно, с душой, искренне и страстно; на глазах многих женщин блестели слёзы.
-----------------------------------------------------
Подписывайтесь, друзья, – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно! Не подпишетесь – всё равно, откликайтесь!
-------------------------------------------