Подчас меня упрекают, что я просто выдумываю какие-то невероятные ситуации исключительно для того, чтобы юристам-практикам морочить голову. Ну, во-первых, я ничего не придумываю, а вопросы, которые формулируются в этом разделе, возникают из реальных дел. Причём осмелюсь заметить, что они есть в делах всех практикующих юристов. Просто одни из них обращают на это внимание, а другие не обращают. И только. Последние гордо именуют себя практиками. Ну да, ну да! Как там обстоит дело с желудями и корнями? Никто не хочет вспомнить? Нет?
А раз было «во-первых» должно же быть и «во-вторых»... Так вот, а во-вторых иногда при попытке разрешить задачу можно выйти на настолько серьёзное обобщение, что может быть обнаружено нечто принципиальное... например, ошибка в норме... с первого взгляда вообще не видная, например, в силу привычности самой нормы. И тогда такую ошибку нормы чаще всего уже можно исправить.
Напомню, что сама задача звучала вот так:
Решение этой задачки приводит к весьма парадоксальному ответу. Это если понимать правило закона, который подлежит применению, именно так как оно оформлено в текст, то есть буквально.
В ст. 365 ГК РФ установлено, что
1. К поручителю, исполнившему обязательство, переходят права кредитора по этому обязательству и права, принадлежавшие кредитору как залогодержателю, в том объеме, в котором поручитель удовлетворил требование кредитора. Поручитель также вправе требовать от должника уплаты процентов на сумму, выплаченную кредитору, и возмещения иных убытков, понесенных в связи с ответственностью за должника.
2. По исполнении поручителем обязательства кредитор обязан вручить поручителю документы, удостоверяющие требование к должнику, и передать права, обеспечивающие это требование.
3. Правила, установленные настоящей статьей, применяются, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или договором поручителя с должником и не вытекает из отношений между ними.
Неожиданность возникает из того, что законодатель, предусмотрев несколько оснований для прекращения обязательства, только одно из них отразил в статье 365 ГК РФ в качестве основания для перехода от кредитора к поручителю права кредиторского требования кредитора в отношении должника.
В силу сказанного прекращение кредиторского требования зачётом встречного однородного требования есть ни в коем случае не исполнение, а именно прекращение обязательства, а следовательно зачёт, который в условии задачи С провёл, направив заявление о таком зачёте к А, никак не описывается условием, указанным в статье 365 ГК РФ. Парадоксально же при этом то, что если бы С, скажем, уплатил А деньги, а последний возвратил бы их в качестве исполнения уже своего обязательства перед С, то переход кредиторских требований в соответствии со ст. 365 ГК РФ имел бы место. Более же верное с экономической (а кстати, и с правовой) точки зрения поведение С вызвало следствие, при котором С освободил третьего субъекта — В от обязательств перед А за счёт своих активов (долга А перед С) или, говоря юридически, прав, ничего не получая по закону взамен по крайней мере из сделки, в которую он вступил с А.
Совсем другое дело, что следует признать, что В в этом случае сберегло своё имущество именно за счёт С и последний имеет право обращаться в суд, требуя от В исполнение последним обязательства перед С, которое возникло не в силу того, что А получило исполнение от С и передало ему кредиторские требования к В, а в силу особенного правила ст. 1102 ГК РФ.
Однако надо иметь при этом в виду,что последствия реализации прав, переходящих в порядке ст. 365 ГК РФ к поручителю, и прав, которые возникают из обстоятельства неосновательного обогащения — серьёзно разнятся в части так называемых сопутствующих прав.
Например, если при переходе кредиторского требования к поручителю, исполнившему свои обязательства, он получает также права на проценты, начисленные по общим правилам, и на возмещение убытков, также исчисленное по общим правилам, то при возникновении прав из правила ст. 1102 ГК РФ, проценты и упущенная выгода будут начисляться в соответствии со ст. 1107 ГК РФ, а это значит, что они будут исчисляться лишь с субъективного момента — с момента, когда В узнал или должен был узнать, что у него образовалось неосновательное обогащение. То есть, скорее всего — лишь с момента, когда ему стало или должно было стать известно о наличии прекращения обязательства С перед А зачётом встречных однородных требований. Да и права залогодержателя к нему не перейдут, как не перейдут и другие права на обеспечение.
Представляется, что такое различие в последствиях вряд ли имелось в виду законодателем. Но важно не то, что он имел в виду, а то, что он написал в тексте. Ведь можно показать, что позитивная норма права иначе как в виде формального правила существовать не может. Это означает, что в ст. 365 ГК РФ есть или техническая или же принципиальная ошибка.
И представляется, что ошибка эта принципиальна, лишь выразившаяся в технике.
Принципиальность такой ошибки состоит в том,что законодатель по традиции обращает более внимания в законодательстве на обязательства, чем на право. Обратим внимание, что пара «кредиторское требование — долговое обязательство» называется не как-нибудь иначе, а именно — «обязательство», в то время как принципиальное (изначальное) место в нём играет всё-таки не долговое обязательство (которое, между прочим является не чем иным, как именно ограничением свободы должника — Unrecht, неправом), а именно кредиторское требование (как право — Recht). Почему это так — вопрос особого разговора, а пока достаточно продемонстрировать, как можно было бы изменить правило первого предложения п. 1. ст. 365 ГК РФ, чтобы она полностью соответствовала идее, которая при её конструировании, конечно же, была, но оказалась оформленной так неуклюже.
Итак, изложить правило было возможно, например, так:
К поручителю, который за счёт своих прав прекратил кредиторские требования кредитора к должнику, переходят права кредитора по этому обязательству и права, принадлежавшие кредитору как залогодержателю, в том объёме, в котором поручитель прекратил требование кредитора к должнику.