Малыш ещё не заговорил, вернее, не выражается понятным языком, а выпускает кусочки слов. Всё понимает, чутко и чётко реагирует на речь, услышанные слова.
Есть одно слово, которое меня каждый раз коробит при произношении. Всякий раз это слово произношу нехотя, с внутренним осуждением себя, нежели в отношении ребенка. Но это слово расценивается почему-то как важное, нужное и необходимое.
Нельзя. Повторяю из раза в раз, останавливая малыша в его порывах.
Нельзя. Преграждаю ему путь, торможу его желание на виражах.
Нельзя. И мир, в который мы его привели, оказывается наполнен ограничениями, запретами, несвободами.
Казалось бы, говоря «нельзя», я тем самым спасаю, защищаю, предотвращаю его от опасности, от беды, сохраняю окружающий мир от неловких движений ребёнка, от последствий, которые он не в силах ещё предугадать, направляю, показываю, что не всё дозволено и не каждое действие возможно. Воспитание. Ответственность. Дозволенность. Нормы морали, этики, поведения.
И понимая всё это, мне неприятно заниматься установкой пограничных столбов, в какие бы тона не окрашивать причину слов.
Человечество во все времена различными средствами устанавливало всяческие запреты, заповеди, ограничения, правила. Без этого же хаос, смятение, война всех против всех. Всюду регулировщики, пограничники и блюстители норм. И вот у меня схожие функции.
Нельзя же по-безуховски сказать сыну — «и всё это твоё, и всё это по тебе». Так не воспитывают. Вырастет безудержная удаль, не вписывающийся в социум человек.
«И всё это моё, и всё это во мне, и всё это я! – думал Пьер. – И всё это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» (Толстой Л.Н. Война и мир).
И как же любо мне, когда слышу на каждое свое нельзя крохотное, детское, молочное «ЗЯ»!
Я ему – нельзя, а он в ответ – зя! Так и пасуемся. И оказывается, что и мне ближе его «зя» чем моё... Взять бы это «зя», да на свой флаг нашить. Как знамя, как символ, как первую ноту мелодии жизни.
Но ведь – нельзя.