Когда Тамара пришла в себя, она увидела, что по-прежнему сидит на стуле перед бабкой. Та что-то деловито перебирала на бархатной скатёрке, не замечая Тамарку. Высыпав из большой коробки какие-то бумажные кульки, старуха разложила их перед собою и, послюнявив палец, перелистывала пожелтевшие от времени страницы старой книги, лежавшей перед нею на столе. Тамара поморщилась, потрясла головой, стряхивая остатки пелены с сознания, и пугливо огляделась.
- А где эта?... Из зеркала.
- О, очнулась? – старуха подняла на гостью глаза.
Сейчас её второй, подёрнутый белой плёнкой глаз, был совершенно обычным – ничего потустороннего в нём не чудилось. Здоровым глазом бабка Шура уставилась на Тамарку.
- А я гляжу, сомлела ты чего-то. Ну да, в твоём положении такое бывает. Не мне тебя учить, чай.
Бабка хохотнула и, отсыпав из нескольких кулёчков тёмно-бурого порошка на газетный обрывок, ловко скрутила его в треугольник.
- На вот, держи, заваришь с этой травкой чай – врач твой всё сделает, что захошь. Тем паче шибко-то просить и не надо. Готов он жониться, я уж сказала тиби.
Тамара боязливо покосилась на трюмо. Оно стало совершенно обычным, мутная гладь его отражала убогую обстановку комнаты, искажая и превращая мебель и людей в размытые пятна.
- А где эта? Которая в зеркале была?
- Ты о ком это, девонька? – удивилась бабка, почти искренне, но Тамара уловила в её реакции хорошо разыгранное притворство, - Окромя нас с тобою туточки нет никого. Разве что вон, Василий мой.
Она кивнула на кота, который крепко спал, изредка подёргивая ухом, когда мимо пролетала одинокая муха, заблудившаяся в избе и никак не соображавшая, как ей найти выход.
- Баба Шура, вы же знаете о чём я! Там, в зеркале отражение было, женщина, а потом она руку протянула и меня коснулась и я сознание потеряла.
- Да бох с тобою, девонька, никакой женчины не было тут. Приблазнилось тиби. Говорю – сомлела ты. Бываить… Бери вот травку, с чаем смешай, мужика свово напои ею. И всё как надо устроится. Да не забудь. Как родишь дитё-то, да первая к.р.о.в.ь появится, так ко мне приезжай. Сделаю, что обещала.
Тамара поднялась на нетвёрдые ноги, снова замутило, голова кружилась.
- У, да тиби совсем развезло, - посетовала бабка, - Можа чаю?
Тамарка сфокусировала взгляд на кухонном столе, виднеющемся через порог, на столе громоздились друг на дружке несколько, немытых со времён пришествия Христа, чашек и отрицательно помотала головой.
- Ну ступай, ступай тады, - напутствовала бабка, подталкивая её к выходу.
- А заговор? – слабо поинтересовалась Тамарка.
- Какой заговор? – удивилась та.
- Ну, как же… Чтоб отвар подействовал, - неуверенно высказалась Тамара.
Бабка хохотнула:
- Всё подействует, не боись. Ступай сиби. Провожать не пойду. Ворота сами там отоприте, да выходите, можете не запирать за собой.
Она махнула рукой, похожей на костлявую птичью лапку, и захлопнула дверь. Тамара осталась стоять в сенцах. Она нащупала в потёмках ногой свои сандалии, обулась и толкнула входную дверь на улицу.
В какой-то миг показалось ей, что бабка Шура разговаривает с кем-то в избе.
- Да мало ли, старые люди порой беседуют сами с собой, - подумалось Тамарке, которая уже занесла ногу над ступенью.
Но вдруг она остановилась и кожа её покрылась мурашками. Бабке кто-то отвечал. Женский голос, высокий и так похожий на её собственный. Тамарка метнулась обратно к двери, ведущей в избу, прижалась к ней ухом, вслушиваясь, но ни звука больше не донеслось с той стороны и, подождав немного, она выдохнула и вышла на крыльцо.
- Ну что там? Сделала бабка, что надо? – подскочила тут же мать, в нетерпении поджидавшая её, сидя на коряжистом пне, притулившемся у покосившейся сараюшки.
- Да, всё нормально, - вяло ответила Тамарка, внезапная слабость накатила на неё, и хотелось только одного – лечь в постель и спать, спать, спать…
***
Всё прошло даже лучше, чем Тамара ожидала. Вернувшись в город, она в первый же день пригласила Егора к себе, на съёмную квартиру, и сделала так, как велела бабка Шура. На следующий день Егор встретил её после работы с коробочкой, в которой блестело заветное колечко. Свадьба была скромная, принимая во внимание состояние невесты (она сослалась на неважное самочувствие) и отметили торжество в кругу близких друзей и родственников в небольшом кафе. Мать Егора, Инесса Павловна, поздравлявшая молодых, улыбающаяся и счастливая, тайком глядела на невесту сына с некой тревогой и необъяснимым чувством отвращения в душе. Отчего оно возникло, она не могла объяснить даже себе. Да, невеста старше, но ничего, выглядит она хорошо и внешне эта разница абсолютно незаметна. К тому же Тамара – врач, а не как эта, как её там?... Инесса Павловна нахмурила лоб – а, Юлька, точно, медсестра… Слава Богу, что она сумела вовремя вмешаться в эти отношения и оградить сына от наглой провинциалки, желающей за счёт Егора покорить столицу и устроить личную жизнь. Сын и не догадался о том, что это её рук дело. Нахалка отстала от её сына. Но отчего же на душе так неспокойно?...
- Да ерунда, - отмахнулась она от навязчивых мыслей, - Это всё от волнения. Чай не каждый день сын женится.
И она подняла бокал за молодых, а назойливый червь всё точил и точил изнутри, как ни старалась она его придавить.
В положенный срок Тамара родила девочку, которую назвали Алиной. Выходить из декрета молодая мать не торопилась, они с Егором справлялись и на его зарплату. Жили они вполне себе хорошо, их даже можно было назвать образцовой семьёй, если бы не знать всю подноготную этого брака. Тамара мужа никогда не любила, но хорошо играла свою роль, а Егор, по природе своей мягкий и романтичный, но одновременно ответственный и в чём-то даже старомодный, жену уважал и опекал. А любовь? Иногда ему казалось, что он без ума от Тамары, а потом, ночами на дежурстве, когда за окнами больницы выла и стенала вьюга, он прижимался горячим лбом к холодному стеклу, смотрел в снежную круговерть, пляшущую в свете фонаря и видел не эту злую зимнюю метель, а июльский розовый вечер, сумерки провинциального городка и терпкий запах цветущих флоксов, первые зажигающиеся на черничном небе звёзды, тонкий серп молодого полумесяца и Юлькину улыбку, такую чистую и светлую, что в груди жгло калёным железом и Егору хотелось поднять голову и завыть – безнадёжно, тоскливо и страшно.
(продолжение - читайте здесь)
Иллюстрация из свободного доступа.