Литургия шла своим чередом и перевалила за середину. Пел хор, священники читали молитвы, главы из Евангелие, выносили чашу. Душа наполнялась теплом и спокойствием. Только здесь, в полумраке свечей, под строгими взглядами с образов и добрыми вселюбящими глазами Спасителя, чувствуешь себя защищённым. Здесь проходит боль, улетают тёмные мысли, обретаешь гармонию. Здесь есть Бог, а Бог есть свет, и в нём нет никакой тьмы, так сказано. Кроме знакомых прихожан много детей. С присущей каждому ребёнку непосредственностью они бегают по Храму, сидят у икон, зажигают свечи, просят поносить кадило. Их не ругают, только улыбаются, даже когда заигравшись они начинают громко разговаривать.
- «…Будьте как дети, ибо таковых есть Царствие Божие…», - так сказал Христос, - «…Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца Моего Небесного…»
Во Владимирском Храме есть несколько необычных постояльцев - детей-инвалидов. Они здесь всегда, постоянно, каждую службу, как будто и не уходят никуда. Видимо только благодаря Богу и живут до сих пор. Их все жалеют, все знают, любят, угощают, родителям всем миром собирают еду, деньги, кто ещё поможет. Священники благословляют, многое позволяют, чего вроде бы нельзя, это же дети, пусть и больные… Главный и самый примечательный из всех – малыш Игнат. Он завсегдатай, чувствует себя здесь почти хозяином, его приводит мать, полная, небогатая, скромно одетая женщина, всегда молчаливая и грустная, с глазами на выкате, наверное, что-то со щитовидкой, невысокого роста. Она тут же, при церкви, работает и помогает, всю себя посвятила больному ребёнку. У него что-то с развитием на генном уровне – искривлённый позвоночник, короткие ноги и вся фигура напоминает шахматного «коня». Низкого роста, с большой головой, Игнат плохо говорит, но очень симпатичный и добрый мальчик, светлый. Раньше он вообще не ходил и не мог произнести ни слова, его привозила мама на специальной коляске, но мало-помалу Бог помогал, да и врачи лечили, операции делали, и малыш Игнат сначала медленно, шажок за шажком, но встал из коляски, а потом и вовсе её забросил. Пусть и коряво, недалеко, пусть часто сидит на ступенях, но ходит сам, говорить начал значительно лучше, не мычит. А лицо прямо так с годами наливается внутренней красотой и светом. Он всегда так пронзительно и жалостливо смотрит на каждого человека снизу, сам-то маленький, своими чёрными глазами, когда просит поставить свечку, передать ему что-то, что слеза наворачивается. Батюшка на молебне всегда даёт Игнату его любимое кадило, он вцепляется в него и держит как святыню… А как он радуется, когда его обливают святой водой, аж подпрыгивает на месте, на молебне пытается подпевать вместе со всеми. Ему здесь хорошо, и всем остальным с ним тоже.
Ещё один постоянный обитатель Храма – Пашка. Он уже взрослый подросток, лет шестнадцати. Из многодетной семьи, у него есть абсолютно нормальные брат и сестра. Его приводит за руку отец, на которого он очень похож, просто одно лицо, такой же чёрненький, с густыми бровями, чёрными глазами, худощавый, он никогда не ропщет на Бога, только смиренно молится, просит за Пашку. Так Бог дал, но надежда не угасает никогда. Пашка ничем с виду не отличается от обычных людей… Только он не понимает ничего и не говорит, только мычит. Его водят за руку, жестами показывают, что надо сделать, он слушается, а сам по себе ничего не может, только хлопает бессмысленными глазами, делает нелепые иррациональные движения и корчит гримасы… Иногда в очереди на причастие Пашка смеётся и прыгает вверх, так ему хорошо, на него сходит благодать, все вокруг радуются…
Последняя из троицы детей-инвалидов нашего Храма – девочка без имени. Она бывает реже всех остальных, в основном по праздникам. Её приводит бабушка, больше родных с ней никогда не бывает. Они ни с кем вокруг не разговаривают, только общаются как могут между собой. Девушка без имени очень больна душевно, по развитию она похожа на Пашку, только перекошена влево и на лице словно застывшая маска, рот постоянно приоткрыт… Тоже ничего не понимает, но всё-таки пытается плохо, но говорить, что-то спрашивать. Её одевают как обычную девочку, но ходит она волоча ноги, каждый шаг даётся тяжело, как больным ДЦП, ручки скрючены вовнутрь… А лицо… Его никуда не скроешь, оно выдаёт тяжёлую болезнь… И несмотря ни на что девочка в Храме постоянно улыбается, чувствуется, что пусть она понимает не много, но ей нравится, ей хорошо, она радуется…
Все трое детей всегда причащаются, их подводят на исповедь, не знаю уж могут ли они грешить и распространяется ли на них понятие грех, да и могут ли они что-то рассказать, но так положено, ведь им уже не семь лет… Иногда на них смотреть тяжело, иногда веришь, что даже им Бог даёт надежду, что церковь спасает их, что здесь им становится лучше, и тебе вместе с ними тоже становится хорошо. Живы дети, и слава Богу, кому-то, как Игнату, лучше, кто-то просто живёт как дано, так уж на роду написано…
Неудивительно это. Калеки и юродивые всегда рядом с Храмами, потому их на Руси испокон веков святыми людьми считали. А где взять ещё надежду, если других надежд больше взять попросту негде?
*****
Вот вышел отец Роман Боголюбов, красивый, статный, высокий, с длинной седой бородой и голубыми глазами. У батюшки Романа необыкновенный мужской голос, который пробирает до самой души, от него мурашки по всему телу, он обычно ведёт панихиды после службы, как будто специально создан для торжественной и глубокомысленной атмосферы. Своим харизматичным, низким, насыщенным басом он громко начинает петь «Символ веры», молитву, кратко излагающую основные положения христианства. Ему многоголосным эхом вторят все, кто есть в церкви. Кто как может. Кто громко и уверенно, кто нестройными голосами, мимо нот, кто тихо, кто вообще не знает слов, но пытается подпевать вместе с остальными. Это пение объединяет и наполняет силой, чувствуешь, что все вокруг – действительно твои братья, что вы все – дети Божьи и вспоминаешь весь путь Христа.
После «Символа веры», Мишку покидают силы, он в Храме уже с пол девятого, и потому от долго стояния затекла спина, её свело спазмом, всё-таки спорт и единоборства, они даром не проходят… Он поковылял назад, туда, где расположены деревянные скамьи, чтобы снять напряжение с позвоночника. На них, конечно, в основном сидят немощные старушки, и даже они стараются вставать, но куда деваться, стеснительность – это не про него. Мишка присел, выпрямив осанку, сразу отпустило. Рядом с ним женщина с двумя девчушками, одна лет пяти, вторая совсем маленькая – годика два или три. И женщина, и дочки – все в одинаковых серых косынках, одеты строго, как полагается, курточки, длинные юбки. Девочки играют, но ведут себя хорошо, не кричат не хулиганят.
- Мама, ну скоро? – канючит младшая.
- Да, доча, уже скоро.
- Сколько осталось? Пять минуточек?
- Да, доча, три или пять, скоро будут петь «Отче наш», а там уже проповедь и причастие.
- Ура-ура!
Женщина явно очень хорошо ориентировалась в ходе литургии и по минутам знала, что сейчас будет происходить. Действительно, между «Символом веры» и «Отче наш» совсем небольшая частичка службы. Тут, словно по её словам, настала тишина, Михаилу не видно было из-за колонны, стоявшей в середине, что происходит, но и без того понятно, что снова вышел отец Роман и сейчас будут петь «Отче наш». Женщина рядом бухается на колени, уткнулась в пол головой, следом за ней без разговоров тоже делают и обе дочки – одна слева, вторая справа от неё, даже самая маленькая, малышка, может и подражает матери, но делает всё старательно. Тут же со всех сторон грянул «Отче наш», аж чуть стены не затряслись. Первую партию поёт, конечно, отец Роман, его бас низкими волнами растекается по всему Храму и пробирает до глубины души, резонирует благоговейный трепет от этих древних слов. Здесь, в церкви, уникальное акустическое архитектурное устройство и всё, что делается на престоле слышно в каждом дальнем уголке, без всяких микрофонов и усилителей, такое вот чудо. Мишка вскакивает, как ошпаренный, вместе со всеми поёт и ковыляет к центру, скоро причастие, не успеет – точно затолкают в конец очереди. Спина ещё побаливает, но уже отпускает, он преображается, идёт всё ровнее и увереннее, и перед центральной иконой, как по волшебству, боль вообще исчезает, как и все дурные мысли, страхи, волнения.
Всё… Теперь приходит время самого таинства причастия. Это кульминация любой литургии, его ждёшь с нетерпением, как глотка воды в пустыни, как вдоха воздуха при подъёме из глубины, после долго сдерживания дыхания. Удивительные чудеса происходят во время этого таинства, и они рядом с тобой, их можно реально ощутить, они вполне осязаемы. Вот ведь, например, до этого события три дня надо поститься, за сутки ограничивать себя в еде, а в день причастия нельзя ни есть ни пить, ну и конечно ни с кем не ругаться, терпеть, это, пожалуй, сложнее всего.
Ведь человек так устроен, что отвечает на любые вызовы, отстаивает своё мнение, это животный инстинкт. Трудно бороться с инстинктами, да и надо ли? На вопросы как бороться с гневом отец Николай всегда говорил Мишке:
- Ведь ты живой человек, а эмоции свойственны всему живому, ты же не робот и не растение. Гнев, злоба – такие же естественные реакции организма, как и все остальные, с ними не надо бороться, побеждать, с ними надо сосуществовать. Вот представь – едет человек за рулём, его подрезают, естественная реакция какая? Ну конечно он матюгнётся, это приобретённый навык. А подумай, если этот мат заменить? Сказать не «козёл», например, а «Храни тебя Господь». С точки зрения биологии процесса, то есть произнесения слов, напряжения голосовых связок во время определённого действия, разницы никакой, а с точки зрения души – разница колоссальная. Вот тебе и метод - и сдерживать себя не надо, и греха не совершаешь. Несомненно, трудно одну привычку заменить другой, пробуй.
Или вот грех вожделения. Как в писании сказано? «…И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его: лучше тебе с одним глазом войти в Царствие Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную…». Так у меня вопрос – почему все тогда ходят с двумя глазами? Ведь нет человека, который бы внутренне не вожделел женщину, хоть раз в жизни, это природа. Но попробуй сказать себе, когда видишь похабную картинку по телевизору или в интернете, или ещё где, или просто мысль тебя срамная посещает: «Боже, какая красота!» И всё, нет греха. Ведь это Господь сделал женщин такими, какие они есть, и в восхищении Его творением не может быть ничего предосудительного.
Отец Николай всегда демократичен, его советы простые, действенные, понятные. Но даже их выполнять – труд. Об этом Мишка думал, стоя сейчас в начинающей собираться толпе перед алтарём, откуда должны вынести Чашу. Тут тоже очередь, как везде, все хотят приложиться. Ждать тяжело, ты в нетерпении. Мишка чувствует жуткую жажду и голод, но знает, как только выпьет каплю вина из крохотной золотой ложечки и съест маленький размоченный кусочек просвирки, частичку, то как будто вкусит самых дорогих яств, и насытится, словно плотно отобедал. «..И насытилось множество народу всего семью хлебами и двумя рыбинами…». Голод тут же уйдёт, тело наполнится силой и энергией. Это еженедельное чудо, которое дал Господь, такое больше никогда и нигде не почувствуешь. Это жизненный заряд на всю будущую неделю, заряд чистоты и света, пронизывающих каждую клеточку организма. Понять это сможет только тот, кто хоть раз прошёл через это таинство. Чудеса – вот они, их не надо доказывать, чтобы верить в них, так как они рядом, надо только захотеть увидеть и сделать хоть один шаг.
Мишка постарался продвинуться вперёд. Ну ведь сказано же и повторяют священники каждый раз – сначала дети, потом мужчины, только потом женщины. Такой порядок, это же не очередь за колбасой, но всё одно каждый стремится пролезть первым даже здесь. Подоспела та самая женщина с двумя малышками, он перекрыв толпу, пропустил их вперёд. Ага, а вон странный мужичок. Его Мишка знает, как облупленного, тот разработал свою собственную методику. Ему обязательно надо быть именно первым у чаши, видимо что-то выдумал себе, или брезгует. Мужичок невысокий, плюгавенький, одет обычно в старые поношенные вещи, лысоватый, выкладывает на лысине длинную прядь волос полукругом, всегда с холщовой сумкой из СССР в руке, в таких носили кефир и молоко в треугольных пакетах. Нос картошкой, обычное простоватое лицо, каких тысячи, постоянно шмыгает носом. Мишка никогда не видел, чтобы этот мужичок исповедовался, но каждый раз он проводит секретную операцию, чтобы оказаться самым первым к причастию, такой уж у него заскок. Он вдалеке, не привлекая внимания, выжидает момента, чётко всё просчитывает и ровно за секунду до выноса Чаши, когда очередь уже начинает формироваться, выныривает как будто ниоткуда, откуда-то сбоку, вроде как к иконе в центре слева, а сам постоит пару секунд, оглядится, хлоп – и встаёт в начало очереди прямо у ступенек. Ну что с ним сделаешь, пунктик такой у человека, бзик. А ведь первые станут последними... Мишка, как-то раз, разгадав его нехитрую тактику, перекрыл мужичку путь к первенству, неожиданно встав на пути, но тот так жалобно посмотрел на него, чуть не плача, что ему стало его жалко и больше он не препятствовал этой странности, только укоризненно качал головой, каждый раз наблюдая одну и ту же картину.
Это ещё один пример борьбы со своим внутренним гневом и злом к людям, которые делают что-то, что противоречит твоей позиции, мнению и желанию. Бури и страсти, они вообще исключительно внутри нас. То, что может перерасти в драку, битву, войну, кровавую месть, а может, если, просто себя сдержать и потушить внутренний пожар, просто пройти мимо и не заметишь. В таких случаях надо всегда представлять себе последствия того, что будет, если ты, поддавшись гневу, не сдержавшись, сделаешь, скажешь. Это борьба с грехом гордыни в каждом из нас. О способах как избежать конфликты очень хорошо сказал ему отец Михаил, его тёзка. Своим тихим, неуверенным, едва понятным голосом, закатывая глаза и глядя куда-то в сторону и вверх, словно слова идут не из него, а откуда-то свыше, он произнёс:
- Любой конфликт, он как огненный шар. При чём начинается с крохотного шарика, который люди начинают кидать между собой. И с каждым таким броском друг к другу, этот огненный шар растёт, увеличивается в размерах, становится горячее, приобретает силу, питаемую нашей гордыней, эгоизмом и злобой, а вскоре его уже не удержишь. Чтобы не сгореть самому и не спалить ближнего своего, потушить этот огненный шар, кто-то из двух людей должен затушить конфликт. Пойми, каждое твоё слово – пища для шара, и чтобы конфликт был побеждён, кому-то придётся его проглотить. Как бы это больно не было и как бы не хотелось бросить огненный шар обратно, ты должен остановиться, замолчать, не отвечать, тогда шар начнёт сдуваться. Его ни в коем случае нельзя перекидывать на другую сторону. Каков бы он велик и горяч не был, тебе надо съесть этот шар, проглотить в буквальном смысле. Через минуту он затухнет, и ты забудешь вообще с чего конфликт начался. И самое главное понять, что это не поражение перед другим человеком. Это твоя жертва и победа над злом. Ведь любое зло - оно от Сатаны, вот и знай, что любое проглатывание огненного шара конфликта – твоя великая победа над Дьяволом.