Юношеский роман,
или Десять встреч длиною в жизнь
Глава седьмая
На пятом курсе, перед преддипломной практикой, Лёньке делать было нечего. В роте царил полнейший беспорядок: все или разъехались по домам, или собирались на практику, или отсыпались после бурных ночей.
Лёньке не хватало ценза для получения рабочего диплома. Чтобы после окончания училища и получения специальности инженера-судомеханика сразу идти работать механиком ему надо было наплавать восемь месяцев, а у него было только семь месяцев и две недели. И если он не достанет справку о плавании на эти несчастные две недели, то ему придётся с дипломом инженера идти работать мотористом, а потом оформлять рабочий диплом за свой счёт. Но если у него будет эта справка, то он вместе с дипломом инженера получит диплом механика третьего разряда и пойдёт работать четвёртым механиком. Поэтому он пошёл в деканат для получения разрешения на плавпрактику.
Декан Феодосий Рафаилович Ниточкин, хорошо знавший его папу, подписал разрешение и посоветовал узнать в отделе кадров ДВ пароходства, можно ли устроиться на одно из пассажирских судов, стоящих у Морвокзала. Линии у них короткие, и практику без ущерба для процесса обучения можно было пройти на них.
Это был самый лучший вариант, куда разумно потратить две недели, а не бесполезно сидеть в роте или отрабатывать маршрут «бухта Фёдорова — Зелёный магазин».
Лёнька зашёл к командиру роты и поделился с ним своими планами, на что Геннадий Гаврилович только покрутил головой:
— Ну, злодей! Ты посмотри на него, везде-то он найдёт выход, — но разрешение дал.
Через полчаса Лёнька был уже в отделе кадров ДВ пароходства, а Мария Александровна, трепетно относящаяся к курсантам, без проблем выписала ему направление на судно.
Окрылённый, Лёнька помчался на Морвокзал. Там сейчас стояло «Приамурье», которое работало на линии «Владивосток — Корсаков».
Вахтенный у трапа без проблем пропустил курсанта с пятью лычками на рукаве к старшему механику.
Судно было Лёньке знакомо, потому что он проходил на нём зимнюю практику на третьем курсе. Поэтому, не теряя времени, он по знакомому маршруту поднялся на палубу комсостава и без труда нашёл каюту старшего механика.
Каюта была открыта, и, постучавшись, Лёнька заглянул в неё.
— Можно войти? — скромно рлинтересовался он.
Полноватый мужчина, сидевший за столом, оторвался от бумаг, разложенных перед ним и, поверх очков, висящих на кончике носа, посмотрел на Лёньку.
— Ну если такой смелый, то заходи. — Он откинулся на спинку кресла и внимательно осмотрел вошедшего Лёньку. — С чем пожаловал к нам такой гарный хлопец? Рассказывай, вынимай, показывай, — он кивнул на бумагу, которую держал в руках Лёнька.
— Здравствуйте, — Лёнька нерешительно осматривался в шикарной каюте.
Здесь всё было достойно, красиво и солидно.
Одноцветный палас на полу, стены, отделанные панелями под дерево, большой солидный стол, диваны, кресла — всё говорило о том, что здесь тебе не просто какая-нибудь каютка, а обиталище самого значительного и важного человека на судне — деда.
— Вот, направление вам принёс. На практику меня к вам направили. — Осторожно, мелкими шажками переместился он к столу, положив перед дедом полученные только что в отделе кадров бумаги.
Дед не торопясь взял их в руки и принялся изучать.
Медленно прочитав бумажку, он поднял глаза на Лёньку:
— И чего ты хочешь?
— Мне две недели до ценза не хватает, так вот из училища к вам направили, — суетливо начал он пояснять: — Практику проходить.
— Ну, — дед с сожалением глубоко вздохнул, — и кем же это я тебя возьму? У тебя хоть корочки то есть?
— Так точно, есть! — Оживился Лёнька, вынимая из портфеля удостоверение моториста второго класса. — Я и на предыдущей практике работал у вас мотористом два месяца и на «Орджоникидзе» два. Судно я знаю, меня даже Николай Васильевич Здор хвалил.
— Хм, — хмыкнул дед. — Ну если хвалил, то мы его об этом и спросим. Он как раз сегодня на вахте. Сейчас, - дед взялся за телефонную трубку, - мы позвоним ему, позовём и пусть он нам правду-матку о таком бравом и красивом расскажет.
Дед позвонил в машину, и минут через десять в каюту зашёл второй механик. Увидев Лёньку, он кивнул ему:
— А тебе чего здесь надо, Макаров? — И, не дождавшись ответа, уставился на деда: — Чего звал-то, Михалыч?
— Вот, смотри, — тот кивнул на Лёньку, — к нам просится на пару рейсов.
— Да знаю я его, — Здор перевёл взгляд на Лёньку, — работал он со мной. Даже вахтенным у меня как-то был.
— Ну если знаешь, то бери его, проинструктируй и с жильём определи. Я помню, там Сидоркин просился на отгулы на пару недель. Жене после родов ему помочь надо. Так пусть он, — дед кивнул на Лёньку, — вместо него пока поработает.
— Нет проблем, — Николай Васильевич подошёл к Лёньке и хлопнул его по плечу. — Пошли, Макаров, — и уже со смехом спросил, пропуская Лёньку перед собой: — Главный ногами останавливать больше не будешь?
— Не-ет, — протянул Лёнька, вспомнив, как он случайно ногой задел тросик быстрозапорного топливного клапана главного двигателя и тот заглох на полном ходу.
— Ну если не будешь, то пошли. Покажу тебе, где кости кинуть. — И они вместе спустились к каютам рядового состава.
Николай Васильевич показал Лёньке каюту и приказал ему тащить быстрее свои вещи, так как завтра на десять часов утра намечался отход, а у Лёньки вахта будет с двенадцати часов дня, так чтобы он ни в коем случае не опаздывал.
Окрылённый, Лёнька быстро сгонял в училище, собрал вещи, принёс сумку на судно и, оставив её в каюте, решил напоследок перед отходом походить по центру города.
Хоть он уже и жил во Владивостоке почти три года, город знал плохо. Ведь увольнения были не такими частыми и всё осмотреть не было никакой возможности.
Вот он и решил походить по центру города.
Побродив с полчаса, он понял, что так бесцельно проводить время — это просто грех. Впереди был долгий вечер, и надо было что-то делать.
Достав записную книжку, он пролистал её, и ему на глаза попался Татьянин, Светкиной сестры, телефон.
Мысль возникла как-то сама собой: «А не позвонить ли ей да узнать, где Светка, а то что-то плохо мы с ней расстались в последний раз», — и он, найдя ближайший телефон-автомат, набрал номер Татьяны.
Номер это был рабочий и у Лёньки был минимальный шанс, что он застанет Татьяну на работе, потому что она работала на складах СМТО ДВ пароходства, что на самой верхотуре Моргородка и частенько бывала в командировках.
Но на сей раз трубку телефона подняла она. Лёнька сразу узнал её по голосу.
— Здравствуйте, Таня, это Леонид. Вы меня ещё помните? — представился он.
В трубке некоторое время царила тишина, которая очень волновала Лёньку, но вскоре она была нарушена голосом, приближенным к шипению кобры или анаконды:
— Тебя, пожалуй, забудешь когда-нибудь. Какую пакость ты опять на этот раз затеял? — с вызовом прозвучал вопрос многонеуважаемой Татьяны.
— Почему сразу и пакость? — Лёнька был удивлён такой реакцией на свой звонок. — У нас же чисто дружеские отношения со Светой были.
— Чего же она после каждой вашей дружеской встречи неделю лежит в депрессии и ночами слезами умывается? — уже зло начались претензии, о которых Лёнька даже и не предполагал, что они могли быть.
— Я откуда знаю, что она там думает и вам говорит? Мне она, во всяком случае, ничего плохого не говорила.
Лёньку уже начал раздражать этот бесполезный разговор, состоящий только из обвинений и претензий. Он уже даже пожалел, что набрал эту змееподобную Татьяну, и собирался повесить трубку.
— В том-то и дело, что и она нам ничего не рассказывала, — как-то уже по-домашнему вздохнула Татьяна. — Молчит всё.
— Но я могу у неё это сам узнать и вам тогда рассказать, — предположил Лёнька, поняв, что разговор ещё может продолжиться.
— Было бы хорошо, чтобы она успокоилась, но только она устроилась на работу и съехала от нас. Она даже не говорит, где живёт, — уже спокойнее, с какой-то горчинкой в голосе продолжила Татьяна.
— А где она работает? — поинтересовался Лёнька. — Может быть, я сам с ней поговорю да выясню всё, а потом и вам перезвоню, — неожиданно даже для себя предложил он.
Трубка некоторое время молчала, и Лёнька слышал в ней только какие-то трески, но вновь зазвучала уже решительным голосом Татьяны.
— А что? — как бы сама себя спрашивала она. — Позвони. Выясни, а если надумаешь, то и мне перезвони, всё душа немного успокоится. — И она рассказала Лёньке о месте Светкиной работы.
Это было конструкторское бюро какого-то завода, и располагалось оно на углу Посьетской и Ленинской. Лёнька как раз находился от этого места неподалёку.
Поблагодарив Татьяну, он, не теряя времени, потому что приближался конец рабочего дня, быстро пошёл туда.
Он подошёл к дверям этого конструкторского бюро как раз тогда, когда из него начали выходить первые сотрудники.
Увидев Светку, которая вышла из дверей с несколькими девушками, он пристроился в кильватер, и, дождавшись, когда та немного отстала от подруг, быстро подошёл к ней, и, взяв под локоток, тихо и вежливо поинтересовался:
— Девушка, а разрешите с вами познакомиться?
Светка от такого прикосновения застыла как вкопанная и, потеряв дар речи, смотрела на него огромными, широко открытыми глазами, время от времени беспомощно моргая.
— Я — Лёнька, — шутливо представился он, мило улыбнувшись.
Но Светке было не до шуток. Она потеряла не только дар речи, у неё, наверное, пропало и дыхание и перестало биться сердце, и она, едва справляясь с шоком, только лепетала:
— Лёнечка… милый мой. Как ты здесь оказался?
— Захотел и оказался, — продолжал он бодро шутить. — Мы теперь поменялись местами. Раньше ты за мной следила, а теперь я сам захотел с тобой встретиться.
— Зачем, Лёнь? — наивно прозвучал её вопрос.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Жизнь покажет, — и поправил себя: — Очень захотелось тебя увидеть. Ты же не появляешься, вот я и решил тебя найти. Спасибо Татьяне, что сказала, где ты работаешь.
При упоминании этого имени у Светки на мгновение в глазах промелькнула какая-то тучка, но она отогнала её и уже радостно и намного громче проговорила:
— Я так рада, что я тебя снова вижу. Я такая счастливая, что ты рядом, — и, набрав воздуха, радостно рассмеялась: — Уф, как ты меня напугал. У меня чуть сердце не остановилось. — И в шутку ткнула его кулачком в грудь, а он, приобняв её за плечи, наклонился и заглянул в лицо.
— Пошли погуляем, — понизив тембр голоса, предложил он уже улыбающейся Светке.
— Да, — радостные нотки зазвучали в её голосе и, подняв голову она восторженно посмотрела на него. — Куда хочешь, туда и пошли.
Воспользовавшись таким предложением, он наклонился и поцеловал её в губы, на что Светка от неожиданности потупилась и пробормотала:
— Ну Лёнь, люди же увидят…
И тут же из толпы прохожих раздалось:
— Совсем обнаглела молодёжь, даже на улицах целуются, — отчего они оба расхохотались и, покрепче обнявшись, пошли в сторону Спортивной гавани.
Спустившись по лестнице к самому морю, они долго ходили по аллеям, смотрели за рыбаками, ловившими краснопёрку, а когда солнце начало приближаться к горизонту, наблюдали за неповторимыми красками заката и заходящим за горизонт багровым светилом.
Светка всё время что-то говорила и рассказывала о своей жизни и событиях, которые произошли с момента их последней встречи. Она говорила обо всём, о том, что она видит, и что с ней происходит, и что и кто её окружает. От неё только и слышалось: «Лёнечка, а знаешь… Лёнечка, а представляешь… Лёнечка, а помнишь…».
Лёнька никогда не видел Светку такой счастливой. Она как будто где-то летала, над чем-то порхала и ничего не замечала вокруг. Она была в своём прекрасном и неповторимом мире, в котором были только двое — её Лёнечка и она.
Она беспрерывно о чём-то говорила, смеялась, забегала вперёд, чтобы заглянуть ему в глаза, вновь отбегала, брала его то за одну руку, то за другую, стараясь прижаться плечиком к его руке, а потом они бесцельно шли вместе, бережно держа друг друга за сомкнутые ладони.
Лёнька, в свою очередь, пытался рассказать Светке о себе, но разве ему можно было преодолеть фонтан эмоций, исходящий из неё? Он никогда не видел её такой непосредственной. Он был поражён, наблюдая за её эмоциями, жестами, выражением лица, какими они были одухотворёнными. Порой он даже любовался ей, забывая, как и она, обо всём, что окружало их сейчас и слушал только её.
«Наверное, — он вспомнил слова Татьяны о Светкиных депрессиях, — ей абсолютно не с кем поговорить, и она очень одинока», — от этих мыслей и впечатлений от чуть ли не поющей и порхающей Светки он останавливался, поворачивал её к себе и целовал. Поначалу Светка всё отворачивалась, оглядываясь на прохожих и их любопытные взгляды, а потом как будто забыла о них и даже сама пару раз обвила его шею руками и страстно отвечала на поцелуи.
Начало темнеть, пора было уходить с набережной, они вышли на Ленинскую, зашли в магазин «Слёзы деда Хо Ши Мина», как в шутку обозвал его Лёнька, купили бутылку «Варны» и поехали к Светке на Тихую, где она снимала комнату.
В полупустом тридцать первом автобусе им даже нашлось место, где они обнявшись сидели до самой конечной остановки, а пассажиры, наблюдающие за курсантом и его миниатюрной спутницей, даже ни разу не потревожили их.
Квартира, в которой Светка снимала комнату, оказалась на первом этаже большого панельного дома, раскинувшегося вдоль крутого берега и выходящего одной своей стороной на морскую гладь Уссурийского залива.
Под подозрительными взглядами соседей они прошли в Светкину комнату.
Светку как будто сразу подменили. Куда делась та щебетунья, которая с полчаса назад размахивала руками, готовая от счастья только что не взлететь? Куда пропали каскад слов и искры в её глазах?
Перед Лёнькой опять стояла всё та же закомплексованная Светка, сжатая в комочек и готовая ещё больше закрыться в своём панцире, чтобы никто туда не смог добраться.
От такой перемены, неожиданно произошедшей у него на глазах, Лёнька теперь и сам был в шоке и, стоя посередине комнаты, абсолютно не знал, что же делать дальше.
На соседей ему было абсолютно наплевать. Если кто и сунется, то сам об этом пожалеет. У Лёньки за его жизнь во Владивостоке была не одна такая встреча, когда приходилось усмирять некоторую борзоту. Тем более он видел тех дрыщей, которые сопроводили их похотливыми взглядами.
Лёньке в создавшейся ситуации было только одно непонятно — как это Светка уживается с этими отбросами и как они к ней до сих пор не приставали. Во всяком случае, Светка об этом ему ничего не рассказала.
Из ступора его вывел Светкин вопрос:
— Лёнечка, а может быть, ты голоден? — И, увидев его откровенный кивок, она тут же выбежала на кухню.
Позвенев там сковородками, она вскоре вернулась с целой сковородой жаренной с яйцом картошки.
Пока она готовила, Лёнька присел за стол на один из свободных стульев и без всякого интереса разглядывал убогую обстановку комнатки, в которой обитала Светка.
Бельевой шкаф, стол, кровать, пара стульев и небольшой сервантик для посуды и книг.
Светка суетилась, как заправская хозяйка.
— Сейчас, Лёнечка, хороший мой, я тебя накормлю, — приговаривала она, выставляя на стол тарелки, вилки и ложки.
— А бутылку есть чем открыть? — поинтересовался Лёнька.
— Нет… — Светка в растерянности смотрела на него, — но я сейчас у хозяев узнаю…
— Не надо, — прервал её суету Лёнька, представив, как эти ханыги, узнав про спиртное, начнут до них домогаться. — Я сам открою. Нашим курсантским методом. — И, сняв защитную фольгу с горлышка бутылки, поставил её на пол, чтобы продавить пальцем пробку вовнутрь.
— Может, тебе нож или вилку для этого дать? — нерешительно спросила Светка.
— Не надо, — с видом бывалого открывателя отверг её помощь Лёнька, надавливая на пробку большим пальцем.
За всем этим разговором он не заметил, что краешек горлышка был надколот и при надавливании он отвалился. Палец легко продавил пробку внутрь бутылки, а острый край горлышка срезал чуть ли не четверть кожи с края пальца.
Не заметив этого, Лёнька вынул палец из горлышка, и только когда ручей крови потёк на пол и на стол, почувствовал боль в травмированном пальце.
Светка в шоке смотрела на кровь, на обалдевшего Лёньку, на бутылку, всё ещё стоящую на полу, и не могла сказать ни слова.
— Чего стоишь? — грубо прикрикнул на неё Лёнька. — Бинты тащи, не видишь, что ли, что кровь хлыщет?
Его окрик привёл Светку в себя, и та лихорадочно начала копаться в сервантике, а Лёнька тем временем свободной рукой зажал травмированный палец, стараясь уменьшить кровотечение.
— Нет здесь ничего, — в растерянности оторвалась она от сервантика. — Нет у меня бинтов.
— А простынь какая есть или материя? — допытывался у растерявшейся Светки Лёнька.
— Нет, ничего нет, — застывшая Светка только стояла у раскрытого сервантика, в растерянности хлопая глазами.
— Иди к хозяевам, — опять грубо прикрикнул на неё Лёнька, — у них спроси.
— Хорошо, — Светка покорно кивнула головой и выбежала из комнаты.
Через пару минут она вернулась с бинтом и принялась бинтовать травмированный палец.
— Ты сначала перевяжи его у основания, — учил обалдевшую Светку Лёнька, — а потом бинтуй. Потом, когда кровь перестанет идти, жгут снимешь. Поняла?
— Да, Лёнечка, да, миленький, — лепетала Светка, дрожащими руками бинтуя кровоточащий палец.
Когда палец был забинтован, то Лёнька с усмешкой посмотрел на ещё не отошедшую от очередного шока Светку:
— Ты чё это такая бледная? — и усмехнулся.
— Я, Лёнечка, крови очень боюсь, — честно созналась Светка, едва выдавливая из себя слова. — Я никогда и никого не перевязывала… — Она в растерянности стояла перед Лёнькой и крутила в руках остатки бинта.
— Надо же когда-то начинать, — попытался пошутить Лёнька, обнимая Светку за талию, чтобы посадить её себе на колени.
Но это у него не получилось. Светка была как взведённая пружина, как стальной шест, который не то что согнуть, а пригнуть даже было невозможно. От неё веяло зимней стужей, и Лёньке показалось, когда он взял её за ладонь, что это не девичья рука, а какая-то заледеневшая сосулька.
Следовательно, ни о каких ласках, о которых размечтался Лёнька, тут и речи быть не могло.
Кровь не останавливалась. Пришлось Светке ещё раз сходить к соседям, но бинтов у них тоже больше не было, тогда Лёнька уже сам пошёл к ним и уговорил за открытую злосчастную бутылку вина дать ему для перевязки какую-то простыню.
В конце концов кровь остановили, палец забинтовали. Светка вымыла все брызги крови со всех мест, где нашла их.
Наведя порядок в комнате, Светка в нерешительности остановилась напротив Лёньки.
— Как твой пальчик? — она с сочувствием смотрела на него.
— Нормально, — махнул он здоровой рукой. — Давай лучше спать ложиться, а то мне завтра надо рано вставать. Второй механик сказал, чтобы я к восьми был на борту.
— Давай, — покорно согласилась Светка и начала разбирать постель.
Выключив свет, они улеглись вместе на неширокой кровати.
Несмотря на постоянную тукающую боль в руке, Лёнька попытался обнять и поцеловать Светку, но та выставила перед собой руки.
— Не надо сейчас, Лёнечка, — горячо шептала она в темноте.
— А когда? — его удивило её сопротивление.
— Я не знаю, — слышался ему отчаянный шёпот Светки, иногда прерываемый всхлипываниями. — Давай попробуем после твоей практики или после свадьбы.
«Вот этого мне только не хватало», — непроизвольно пробила его мысль бунтаря, но, успокоив себя, он отмахнулся от всхлипывающей Светки и решил:
— Как знаешь. Когда надумаешь, то скажи. Насильно делать ничего не буду. — и отвернулся от неё.
Несмотря на неутихающую боль в руке, ему не давала покоя мысль о том, как он будет стоять вахту с таким ободранным пальцем, но, понадеясь на русский авось, постепенно успокоился и всё-таки заснул.
О наступлении утра возвестил тарахтящий будильник. От его трезвона Лёнька подскочил и тут же охнул, случайно задев забинтованный палец.
Светка тоже проснулась и, прикрывшись одеялом, тихо сидела в уголке кровати.
Она на ночь сняла только платье и спала, не снимая нижнего белья.
Светка как загнанный зверёк смотрела на него, так что он даже боялся подойти к ней.
Надев брюки, он вышел в туалет и ванную, а вернувшись, застал её уже одетой.
— Ты поешь, Лёнечка, — тихо попросила она его.
— Некогда мне, — отмахнулся он. — На судне надо быть к восьми, а то в десять отход, — и, посмотрев на обмотанный тряпкой окровавленный палец, перевёл взгляд на Светку. — Ну что? Пока?
— До свидания, Лёнечка, — лепетала Светка едва слышным голосом. — Ты если сможешь, то прости меня. Я же всё не со зла это… — она виновато бросила взгляд на разобранную постель.
— Да что там базланить, — грубо прервал он её. — Что случилось, то случилось, — и, подойдя к Светке поближе, попытался её поцеловать, но та, отвернув голову, только подставила ему щёку.
Поцелуй получился смазанным, как будто Лёнька только ладонью сам себе утёр губы.
Проглотив и это, он вышел из комнаты и напоролся на вездесущего пронырливого соседа, который крутился у дверей, видимо, подслушивая.
Злость в нём кипела, а тут ещё и хмырь этот попался. Лёнька схватил его здоровой рукой за шкварник и, прижав к стене, с придыханием пообещал:
— Если кто Светку тронет или обидит, того по стенке размажу. Понял? — Он ещё сильнее прижал к стене кулаком опешившего хмыря.
— Да чё ты переживаешь? — принялось оправдываться это пропитое тощее создание. — Всё будет тип-топ. Никто её не тронет. Я тебе обещаю.
— Смотри у меня, — зло пообещал он хмырю и, отпустив его, пошёл к входной двери.
Перед тем как открыть её, он оглянулся. На него, как и прежде, смотрели огромные глаза Светки, которая стояла в дверях своей комнаты.
Не зная, что ещё сказать, он только махнул рукой:
— Пока, Свет. Я через пару недель вернусь, — и, не дождавшись реакции на свои слова, вышел на лестничную клетку, со всей силой грохнув дверью.
На улице его ждала прохлада раннего утра, обдавшая его бодрящей свежестью.
Конец седьмой главы
Полностью повесть «Юношеский роман» опубликована в книге «Сокровища»: