«Толстая пассия» сидела у окна, спиной, и что-то писала. Я подошёл ближе, но вовсе не для того, чтобы посмотреть, что она там делает, а просто я не мог пройти мимо — она сидела почти у выхода. Я собирался съездить в моё актёрское агентство — зачем-то понадобился директору.
Она была очень увлечена процессом и ничего вокруг не замечала. Проходя мимо, я нехотя повернулся в её сторону… и остолбенел. Она рисовала. Вот этот тёмный неуч рисовал карандашом — и хотя я не большой знаток художественной техники, но сразу понял, что рисунок профессиональный. Как будто она, от горшка два вершка, всю жизнь этим только и занималась.
Это был портрет красивого мужчины: что-то неуловимое отражалось в его лице. Глаза улыбались как-то по-особенному. Не то чтобы от сиюминутной радости… И хотя через мгновение случилась самая неприятная история, передо мной до сих пор, спустя годы, эти глаза, смотревшие не в сторону, не вглубь воспоминаний, а прямо вглубь меня. У русских есть такие удивительные картины — иконы. Я потом не раз видел их. Но эти глаза, хотя и были очень похожими на глаза святых на этих иконах, излучали ещё что-то, очень знакомое мне, о чём я давно забыл.
— Разве ты не слышишь, что я зову тебя?
Сердитый голос Аллы звенел у меня в ушах, и его тон не сулил ничего хорошего.
Маша вздрогнула и, вскакивая, выронила всё из рук. Она увидела сразу и меня, и её взгляд растерянно перебегал от меня к Алле и обратно по несколько раз.
— Чем ты тут занимаешься вместо работы?
Алла тоже заметила меня.
— Шашни разводишь, что ли?
Она вытащила из кармана деньги и пошла с ними к Маше, наступив на рисунок, отчего толстуха вздрогнула.
— Купи мне и господину Ким Бону обед, — всучила она деньги своей подопечной.
Но, не будучи взятыми, деньги посыпались на пол. Я онемел: как быстро у толстушки сменилось настроение. Её взгляд сейчас метал молнии, и какие! Она прошла мимо Аллы и подняла портрет.
— Ты что же творишь, нахалка? Ждёшь, чтобы тебя уволили?!
Крики начали привлекать всё новых зевак.
— И это благодарность за то, что я взяла тебя!
Алла вырвала портрет из рук Маши и, развернув его, увидела мужчину. Она громко засмеялась.
— Это твой любовник? Не староват ли для тебя? Не он ли и дитя состряпал?
Оглянувшись на толпу, она злорадно прокричала по-английски:
— У этой девицы трёхлетний ребёнок, а девице всего-то девятнадцать лет!
Видимо, английский знал не только я, потому как последовала первая волна изумления, а озвученная кем-то на корейском, фраза вызвала вторую, более шумную волну.
Девица принялась размахивать руками в гневе, что-то объясняя. В ответ на это Алла медленно разорвала портрет пополам прямо на глазах у девушки. Та страшно побледнела, но Алла и не думала останавливаться. Она рвала портрет на мелкие куски, а потом ещё и вытерла ноги о кучку образовавшихся бумажек.
Маша сделала всего три жеста, но я понял, она показала: «У тебя нет сердца».
Она собрала деньги с пола, не проронив и слезинки, после чего быстро ушла.
И ещё я понял, что она — немая.
Толпа начала расходиться. А я был настолько выбит из колеи — бог знает, почему, — что решил никуда не ездить и запереться ото всех в гримёрке, чтобы поспать и восстановить силы для роли.
Но когда я лёг, мысли так и зароились в моей голове. Я думал, почему планете нужны такие люди, как та толстая девчонка. Подобных ей я часто встречал в жизни, а всё потому, что, по закону природы, серой массы всегда больше. Как можно ни к чему не иметь стремления? Как можно так безответственно и безобразно распорядиться своей жизнью? Родить подростком… И куда смотрели родители? Почему они позволили ей сломать себе судьбу? Или в России это норма? Верно же я никогда не хотел туда ехать.
Я вспомнил, какие молнии блистали в её глазах, когда Алла наступила на портрет. Это было разительно быстро — от мягкого растерянного и напуганного личика не осталось и следа, девица даже не пыталась замять конфликт со своим начальником. Невоспитанная, себялюбивая девчонка. Всегда презирал таких. Как только замечал в своих спутницах что-то подобное, уже на следующий день или даже в ту же минуту я уходил. Без оглядки.
Хотя зачем я сравниваю их с этой пигалицей? Разве она этого стоит? И зачем же я понадобился директору агентства?
*
— Чинс, ты присядь.
Директор был подозрительно галантен.
Я сел, но в висках что-то предательски стукнуло. Страх? Да. Предчувствие.
Директор тоже сел — напротив меня — и усмехнулся, видимо, нервничая и подбирая слова.
— Как проходят съёмки? — наконец, спросил он.
Этот вопрос заставил меня внутренне сжаться: разговор предстоял неприятный. Что ему не понравилось? Уже не хочет иметь в своём штате актёра класса А, которого обожает вся страна?
— Избавляетесь от меня?
Директор, как и любой кореец, не привык к вопросам в лоб. Весь заёрзал.
— Чинс, всегда меня удивляешь неожиданной…
Он запнулся.
— Чем? Искренностью?
— Прямотой.
Он вскочил и принялся ходить из стороны в сторону, а я отвёл глаза — меня укачивало от его ходьбы, как на карусели. У меня слабый вестибулярный аппарат.
— Бывает так, что партнёры меняют мнение.
Директор остановился, и я тут же взглянул на него, стараясь прочесть приговор на его лице. Он положил передо мной, как я успел заметить по «шапкам», пять или шесть контрактов.
— Это всё новые съёмки. Реклама, клипы, а вот аниме с участием персонажа Чинса…
Он напоминал заботливую мамочку и потому выглядел забавно. Но в то же время моя тревога достигла апогея. Глупая улыбка приклеилась к лицу намертво и никак с него не сходила. «Возьми себя в руки, актёришка».
Улыбка исчезла. Я ждал.
— Америка изменила сценарий. Азиатский актёр там больше не нужен.
— А контракт?
— Здесь проблем нет — они уже всё компенсировали.
Я только слышал, как шевелятся, что‑то говоря, его губы. «Возьми себя в руки, убожество».
— Но они имеют тебя в виду для следующего раза.
— И когда он наступит, этот следующий раз?
Директор умолк. Я встал. Сейчас я сам себе казался каким‑то уж чересчур длинным: потолок придавливал меня.
— Чинс, ты вспомни американских звезд, их любит весь мир, а многие до сих пор без главной награды… Том Круз, Джим Керри… А вдруг какой‑то кореец…
— Я не какой‑то кореец! Я лучший кореец! Почему Вы не добились для меня другой роли, директор?
Директор растерянно указал на лежащие на столе контракты:
— Да вот же…
— Я имею в виду в Америке! Куда этому всему, этому ничтожеству, тягаться с Америкой? Я здесь уже сделал и сыграл всё, что только мог! Меня тошнит от этих подачек! Я чувствую себя мальчиком с большими способностями в деревне, в глуши, которому обрубили единственный мост к большому городу!
— По-твоему, Корея — деревня? Кем ты себя возомнил? Как можешь говорить такое?
— Ну если только в сравнении…
Я больше не мог оставаться в этой тесной каморке под названием «кабинет главы компании» и скорее бросился прочь.
Я остановился как вкопанный на полпути к своему автомобилю. Куда же теперь идти? Куда же теперь?
Продолжение следует...
#чоинсон
Друзья, если вам нравится моя русско-корейская киноповесть, ставьте лайк! А за подписку отдельное благословение и благодарность!