Мой прадед, в отличии от своих братьев, вернулся с войны живым и невредимым и почти сразу же женился на прабабке, Анисье Семеновне. Та была девушкой видной, работящей и отчаянно любившей Василия. Писала ему всю войну, ждала верно, навещая больную мать жениха. За четыре военных года Анисьина семья, прежде зажиточная, лишилась практически всего, лишь каким-то чудом сохранила единственную корову. Благодаря ей только и от голода не померли. С ней и начали новую жизнь после Победы.
Свадьбу справили с Василием летом 1945-го. Сыновья родились в 1946-м и в 1947-м. А когда Анисья забеременела в третий раз — моей бабушкой, — случилось несчастье. Поранив правую ногу на работе в поле, Анисья не пошла в больницу: куда от двоих спиногрызов в район поедешь? Да еще с пузом. Рана тем временем воспалилась и стала невыносимо болеть. Пока председатель машину выделил, пока нашлось время — в общем, когда Анисья обратилась к врачу, уже начала развиваться гангрена. Доктор, размотав ногу, охнул и стал убеждать женщину ампутировать конечность. Анисья,
будучи уже на последнем месяце беременности, отказалась категорически, с ужасом представляя, как
она, одноногая, будет управляться с хозяйством и тремя маленькими ребятишками. Деревенские тетки
посоветовали ей одну целительницу из соседнего села. Туда-то ее и отвез муж ранним утром на выпрошенной
у соседа телеге.
Еще на подъезде к Вязьмам Анисья увидела толпу людей у одного из домов. Именно в нем жила Мария,
та самая знахарка. Хмурые тетки, дожидавшиеся приема у Марии, сочувственно посмотрели на огромный
Анисьин живот и почерневшую ногу, поворчали, но пропустили беременную вперед.
— А ты уверена, что хочешь, чтобы я исцелила тебя? — спросила Мария, пришурившись. — Учти, ногу я тебе сохраню, но цена будет высокой. Не пожалеешь ли?
— Ты лечи, сделай милость! Все отдам! Как мне жить-то безногой?! — Анисья зарыдала. — Лечи, главное.
Небось, не мильон попросишь.
Мария дала болящей что-то выпить, от чего Анисья, по ее словам, была как в дурмане, но помнила, что
колдовка (так называла она знахарку) провела какие-то сложные ритуалы, окуривая ногу тлеющими травами причитая. Очнулась Анисья — за окнами уже сумерки. Батюшки светы — дома же дети одни. Впопыхах схватила она сверток, что дала прабабке с собой хмурая целительница — мешочки с сушеными травами и мазь в баночке — и бросилась домой. «Жду через неделю!» — кричала с крыльца Мария, а прабабка уже мыслями была с голодными детьми. Даже не сразу заметила, что на ногу-то наступить может!
Каждый день Анисья мазала ногу едучей мазью. Отдирая бинты, выла она от боли, но делала, что велено. По три раза на дню пила вонючий отвар из трав, что дала Мария. Вроде стало получше... Через неделю муж снова отвез ее к Марии. «Ну вот, другое дело! — удовлетворенно крякнула целительница, осмотрев все еще черную ногу женщины. — Теперь езжай рожать спокойно, нога скоро пройдет. А когда разродишься, приходи, поговорим про цену...»
Анисья уехала домой, от тряски по бездорожью, видать, на следующий же день родила дочь. А через месяц, явившись к своим врачам в районную больницу, продемонстрировала им совершенно здоровую ногу. Только шрам остался. Те изучали, цокали языками и разводили руками: мол, чудеса! Анисья и сама была очень рада, что так легко отделалась. Теперь, правда, начала она бояться, что
счет ей выставит знахарка непомерный. «Ну, будь что будет!» — решила она. И отправилась к Марии — долг же висит!
На этот раз добиралась пешком, никто уж телегу не дал. Шла десять километров, волнуясь, а что, если денег не хватит? Ну, пришла к полудню, выстояла очередь. Мария даже глядеть не стала на свою работу: и так, мол, знаю, что выздоровела ты!
— А что до платы, — сказала она, — денег я не беру. Спрячь! У меня другие расчеты. И тут уж торговаться не смей. Долг, как говорится, платежом красен. Умрет твой старший сын.
Анисья за сердце схватилась, на пол повалилась:
— Да ты что! Как можно? Не согласная я! Дите за меня не в ответе! Мария только руками замахала на нее: иди, мол, отсюда, вон народу сколько дожидается!
Всю обратную дорогу бежала Анисья бегом, задыхалась и плакала не переставая. Оказавшись дома, прижала к себе старшенького Васю и запричитала: «Не отдам, никому не отдам, не нужна мне нога-а!»
Подхватив зимой воспаление легких, семилетний Вася слег. Не успела мать даже и к доктору свезти. Мальчик бредил, кашлял так, что сердце у родных замирало, задыхался. Измученная горем Анисья кинулась к целительнице в ноги:
— Что хочешь бери, сына не трогай! Оставь его мне, век Бога буду за тебя молить...
— Не могу я помочь, — сухо отвечала Мария. — Не я забираю сына, а силы, к которым ты за помощью
обращалась! Я ничего не решаю, я лишь им прислуживаю. Поздно теперь молить. Уходи.
И здоровый мужик, сожитель знахарки, вывел рыдающую Анисью за дверь. Как была — растрепанная, заплаканная, — побежала Анисья искать храм. Это теперь странно звучит — храмы повсюду стоят, а тогда попробуй найди: все осквернены, под склады и овощехранилища переделаны. Но все же нашла прабабка маленькую церквушку — народ расспрашивала, на перекладных добиралась. Бросилась в ноги старенькому священнику, который уж уходил — с замком возился. Батюшка сердечный очень оказался, выслушал обезумевшую от горя женщину, в сторожке чаем напоил, потом отпер храм и всю ночь они перед образами молитвы читали. Вернее, поп читал, а прабабка за ним повторяла.
Вернулась Анисья домой утром в полуобморочном состоянии, а ее уж весь колхоз разыскивает: думали замерзла где дорогой. Но не в этом дело. Самое главное — Васильку полегчало. Жар спал — спит ребенок. Зарыдала Анисья, потому как поняла: простил ей Господь неосмотрительность, спас ее сыночка.
Анисья прожила долгую жизнь. Всех детей вырастила хорошими людьми, выучила их, потом преданно растила внуков, правнучку — да, я успела у нее на руках попрыгать. Правда, она была старая и почти слепая, еще и ногу ей незадолго до смерти отняли — ту самую, правую, что некогда вылечила колдовка. Такая вот судьба...