Первым у главных ворот крепости был полковник Орлов. Подъехав к опустившемуся мосту через ров, он встретил вышедшего из ворот пешком начальника гарнизона и, не ожидая от него формальностей, предваряющих сдачу крепости, приказал ему срочно открыть настежь все городские ворота и с помощью наименее пострадавших от газа солдат и офицеров как можно быстрее вывести в поле всё местное население.
– Грабежа не будет, господин полковник! – предупредил он возможные опасения шведа. – Государь не велел портить российское достояние. Войскам выходить безо всякого оружия и музыки, только офицеры – при шпагах!
Возражений не последовало. Сопровождающие начальника гарнизона офицеры бросились назад выполнять его указания, непрестанно утирая красные, опухшие глаза платками. Начальник гарнизона и его адъютант сел в подъехавшую повозку вместе с Орловым и поехал в плен к русскому царю.
Когда возок вкатился на пригорок, на котором был оборудован НП, шведский полковник раньше Орлова выскочил из него и, признав в разодетом и раззолочённом Меньшикове царя, на ходу отстегнул шпагу и, склонив голову, подал оружие ему. Меньшиков сделал шаг в сторону, и полковник увидел, что за ним, в небольшом деревянном кресле, сидит другой человек, одетый гораздо скромнее и без каких-либо бросающихся в глаза регалий. По тому, как вокруг него стояли, не загораживая перспективу, несколько генералов и по тому, как этот человек опирался на отполированную до блеска, инкрустированную трость чёрного дерева, полковник понял свою ошибку. Слегка развернувшись, он сделал вперёд ещё шаг и протянул шпагу царю.
Шпагу из рук полковника взял Меньшиков и передал её Петру. Тот мельком взглянул на оружие, дотронулся до него рукой, свободной от трости, и взмахнул кистью в сторону шведа.
Александр Данилович вернул шпагу хозяину.
– Капитуляция принята! – сказал Пётр по-шведски.
Полковник глубоко, с реверансом, не по-военному, ещё раз поклонился царю, и только после этого вынул из рукава платок и вытер мокрые от непрерывно текущих слёз глаза и плохо выбритые щеки.
Ему подали раскладной стул. Пётр разрешающе взмахнул тростью. Полковник осторожненько присел на краешек.
– Как зовут? – также по-шведски спросил царь.
Полковник вскочил со стула, опять поклонился и сказал по-русски, но с сильным акцентом:
– Имею честь представиться вашему величеству: полковник артиллерии его величества короля всех шведов Иоган Карл Юхансен!
У него получилось «Имэя шешьть прештавитша фашему фелишештву…», но понять, что говорит, было можно.
– А скажите нам, полковник, – Пётр положил трость на колени и упёрся в неё вытянутыми руками, – скажите нам – пошто вы боле не оборонялись, абшиду запросили? Сдаётся мне, ни один ваш солдат на защите крепости головы не сложил!
На полковника и без такого вопроса смотреть без жалости нельзя было, а тут бедняга и вовсе раскис. Он едва успевал вытирать глаза и под носом, и всё лицо его было красным, как панцирь хорошо проваренного рака.
– Ваше величество, именно этот вопрос я хотел бы задать вам!.. – сказал он несколько растерянно. – С моим гарнизоном, а также с людьми, укрывшимся в крепости, творилось что-то непонятное… Я не смогу этого объяснить… Когда начался обстрел этими железными чушками, все горожане укрылись в погребах и в каменных домах, также как и часть гарнизона. Помня о вашем ультиматуме и рассказе подполковника Янга о некоем грозном оружии, доселе невиданном, мы ожидали больших взрывов и разрушений и были готовы к этому… Но взрывов не последовало… Эти чушки… Они падали с таким… э-э… ужасным воем… А тут ещё этот шар в небе… Но они не разрывались, а лопались, как переполненная бочка с забродившим вином! Сначала мы смеялись и ждали настоящей бомбардировки… Но потом… вдруг… люди начали выскакивать из подвалов, они плакали и чихали, глаза и носы были мокрые… И это у всех, у всех!! Сначала это было непонятно, а потом то же стало твориться и с теми, кто стоял на стенах… Люди бегали везде, хотели укрыться от этого… ядовитого воздуха… Они так ужасно кричали… и дети тоже!.. Я не видел своих солдат, я не мог ими командовать! Самое ужасное – это то, что никто не знал, когда это кончится… Кто-то кричал, что это – конец света!.. И тогда я приказал выбросить белый флаг, ваше величество. Я в смятении… Я не знаю, как мне это объяснить моему королю!..
Пётр с улыбкой, не глядя на полковника, катал свою трость по бедрам обеими руками. Когда полковник закончил и опустил голову, он спросил его:
– И вы взаправду никак не сможете этого объяснить, полковник?
– Мне кажется, ваше величество, отравленный воздух попал в крепость вместе с этими чушками-ядрами… Это какая-то глазная чума! Скажите, от этого можно умереть?
Пётр надолго задумался о чём-то, начертил на снегу несколько геометрических фигур, резко встал и ушёл в палатку, потянув за собой Меньшикова, Шереметева и Маковея.
– Вот так, господа генералы! – воскликнул он, сверкнув глазами, и ущипнул себя за ус. – Нарву возьмём без единого выстрела, сегодня же!
– Как это, государь? – выпучил глаза Борис Петрович.
– А просто! Готовьте карету, сани… Сажайте в них Янга… этого… Юхансена, ещё трёх-четырёх офицеров, чтоб им веры пуще было, дюжину горожан покрикливей и – в Нарву всех! Немедля! Я ему ещё два слова скажу… Делайте, что стоите? Не дуйся, Данилыч! Крепостей на твой век хватит, успеешь ещё не на одну стену влезть!
Выйдя из палатки, Пётр снова сел в своё кресло, накинул на ноги шубу и велел полковнику Юхансену сесть рядом.
– Послушайте, полковник! – начал он, внимательно глядя в глаза собеседнику. – Вы понимаете, что Нарву мы рано или поздно возьмём?
– О да, ваше величество! Теперь у меня на сей счёт нет никаких сомнений!
– А вы понимаете, что если генерал Горн не согласится на мои требования в ультиматуме, мне придётся просто уничтожить город и крепость своей артиллерией, дабы не терять солдат при штурме?
– Я думаю… Судя по тому, что рассказывают офицеры из дерптской крепости… сие весьма вероятно!
– Сие есть не весьма вероятно, полковник! Сие есть голая правда! Но вы також понимать должны, что при такой бомбардировке сгинет немало народу… и не только солдат…
– Я это понимаю, ваше величество!
– Хорошо! Раз вы это понимаете, то сей же час пойдёте в крепость и скажете Горну то же самое. Вы должны уверить его, что всякое сопротивление бесполезно… Знаю, знаю, – перебил Пётр вскинувшегося полковника. – Знаю, что Горн – упрямец, каких свет не видывал! Вот посему у меня и нет надежды на ультиматум, посему и поручаю вам убедить его сдать крепость честью! Передадите ему, что ежели через два часа он не выкинет белый флаг, я начну бомбардировку! Второго ультиматума не будет! А коль не одумается – повешу на городских воротах, не посмотрю на то, что – генерал!
Через два часа никакого ответа не последовало. Шведские артиллеристы, уверенные в том, что земляные работы вокруг крепости суть подкопы под её стены, продолжали палить во все стороны, старясь замедлить их как можно более. Нарвские стены были гораздо выше, чем в Ивангороде, и многие шведские ядра залетали на версту и даже больше, поэтому и потери среди осаждавших уже исчислялись десятками. Особенно усердствовала и достигала цели артиллерия главного бастиона крепости – Глория.
Выждав ещё полчаса, Пётр приказал начать боевые действия.
Дальнобойная артиллерия Брюса немедленно начала методичный обстрел города с господствующих высот. Шанский отдал указания миномётчикам на уничтожение батарей Глории. Орлов, лично выбиравший позиции для всех тридцати снайперов, дал им отмашку на открытие огня.
Через полчаса замолчали батареи на Глории. Снайперы вывели из строя пушкарей на крепостных стенах и начали отстреливать всех, кто хоть на короткое время показывался между их зубцами. С командного пункта было хорошо видно, как со стен крепости один за другим падали в ров шведы. С их стороны уже прекратился всякий огонь, но белого флага видно не было.
Темнело, и вместе с надвигающейся ночью таяла надежда, что шведы сдадут крепость сегодня.
– Зело много у них припасов, государь! – сокрушался Меньшиков. – Горн до конца упираться будет, пока погреба не достанем али жратва не кончится!
– Ну что ж! – вздохнул Шереметев. – С недельку ядра покидаем, слава Создателю – их и на месяц хватит, а там, ежели не сдадутся,– и штурм!
– Нет! – Пётр скрипнул зубами, и на скулах его вздулись желваки, щёки покрылись румянцем. – Сегодня! В крайности – завтра! Карл не вечно в неведении пребывать будет, а у меня времени нет!
Времени у царя действительно не было. Если ещё в ноябре он планировал начать военную компанию 1704 года не раньше мая – июня, то уже в январе ему не терпелось выполнить годовой план к началу лета. Очевидно, к этому его подвигали не только уверенность в мощи нового оружия, желание поскорее добиться намеченных целей в войне и перейти к мирному строительству государства, но и личные обстоятельства, которые значительно изменились у него с ноября прошлого года.
С тех пор, как царь и великий государь вся Руси избавился, наконец, от опостылевшей ему уже давно законной супруги своей Евдокии Лопухиной, отправив её в монастырь, прошло не так много времени, но подковёрные битвы в царстве между древними и не очень древними родами и кланами за право подложить свою претендентку на пустующее в царской постели место разгорелись уже нешуточные. Тридцатилетний мужчина, ясное дело, не мог долго оставаться холостяком, а если этот мужчина ещё и царь, то – просто не имел права. Рано или поздно он обязан был сделать свой выбор, это понимали все.
Пётр тоже понимал, что энергия, затрачиваемая его потенциальными родственниками на междоусобицы, могла бы быть потрачена с большей пользой; более того, расчищая дорогу к царскому сердцу для своей кандидатки, бояре и князья, вполне разумные и нужные люди, наживали себе врагов среди соперников, и оттого царское окружение вскоре стало походить на растревоженный муравейник. Начали разлаживаться дружеские и служебные связи, стали тормозиться неотложные дела; каждый из претендентов норовил подсунуть свинью своему сопернику, сунуть палку в колёса везде, где только можно.
Ближний круг доверенных лиц царя всё это отлично понимал и видел и постоянно через Меньшикова или Льва Кирилловича Нарышкина пытался подвести его к мысли о том, что негоже монарху такой страны не иметь законной супруги. Но друзья и соратники – тоже дети своего времени. Они, также как и остальные, надеялись породниться с царём или, в крайнем случае, посадить рядом с ним претендентку от своей партии. Сам Александр Данилович мечтал женить царя не больше и не меньше как на своей сестре.
Однако Пётр видел дальше своих друзей. Он хорошо знал, чем чревато поощрение родовой клановости вокруг трона. Одна грызня Милославских, Нарышкиных и Лопухиных во что обошлась государству! Добавление к этой родственной царю компании ещё одной фамилии только подтолкнёт к ещё большему раздраю в правительстве и верхних аристократических кругах, и тогда таким трудом и кровью достигнутая относительная стабильность власти вновь может оказаться под угрозой. Поэтому уже несколько лет по Европе рыскали тайные агенты русского царя, пытаясь подыскать ему достойную партию при дворах западных правителей. По разным причинам их усилия пока не увенчались успехом, однако Пётр не отказывался от своего решения не брать в жены русскую дворянку.
Но даже те, кто всё это понимал и разделял мнение царя, были крайне удивлены тем, что произошло поздней осенью 1703 года. Как?! Царь объявил своей невестой никому неизвестную и непонятно откуда взявшуюся то ли немку, то ли шведку, то ли финнку, да ещё, как говорят знающие люди, и не девицу?! Шуму по этому поводу было много, но шуметь прилюдно побаивались, помня о крутом нраве жениха. Пошумели недолго и перестали. Больше всех возмущались представители духовенства, но и на них Пётр цыкнул, да так, что некоторые, чуть ли не в буквальном смысле, а некоторые, поговаривают, и в буквальном, проглотили языки.
--------------------------------------------
Подписывайтесь, друзья, – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно! Не подпишетесь – всё равно, откликайтесь!
-------------------------------------------