Мы решили продоложить рассказ о нуарном кинематографе социалистического лагеря, и на сей раз обратиться к румынской кинокартине 1979 года «Человек в реглане» (в некоторых переводах «Человек в шерстяном пальто»), которая не то что бы забыта, но несправедливо вспоминается много реже, чем, например, эпопея про инспектора Миклована.
Начинается фильм вполне буднично, с тревог одного инженера, представителя категорически не криминальной профессии. У него нарушен сон, постоянно слышится зловещий смех. А поскольку по общей тональности лента напоминает мрачную комедию Данелия «Слезы капали», то есть оправданное подозрение, что товарищ Стаматяд «потихонечку сбрендил».
Однако напряжение растет. Раздаются странные звонки, когда в трубке – тишина. Затем приходят угрожающие письма с общениями скорейшей смерти. Хочешь - не хочешь, а надо обратиться в милицию. Расследование тоже не дало чего-то внятного, версий происходящего слишком много.
Впрочем, о том, что это – не просто злой розыгрыш говорит покушение на сестру главного героя: жизнь обычного инженера действительно под угрозой. Вспоминая события давнишней юности, он извлек из памяти эпизод, когда был десятилетия назад свидетелем по делу о «Железной гвардии».
Перефразируя знаменитую реплику Акиры Курасовы, можно задаться вопросом: если бы в Румынии не было «Железной гвардии», то про что бы они снимали кино? Эта мистико-радикальная организация, определявшая политический ландшафт страны в 30-ые годы, обозначается не просто как какие-то «фашисты».
В своё время представители карлистской диктатуры считали последователей «гвардии» «аграрными коммунистами», те отвечали взаимной ненавистью ко всему буржуазному, а потому превратили процесс воздания в особое действие. Поговаривали, что любителем героико-мистической гвардистской поэзии был сам Чаушеску, а потому эта тема «в особом свете» нередко появлялась в румынском кино.
В любом случае фильм получился очень напряженным и мрачным, идеально подходящим под такую характеристику как «нео-нуар». Рациональное бытие обыкновенного «маленького человека» буквально взорвано иррациональным импульсом, пришедшим из далекого прошлого.
Опять же очень сильным сумрачным пафосом обладает финальная сцена, которая словно пророчествует о пасмурной судьбе страны, через десятилетие ставшей одной из первых жертв «больших конспирологических игр».
