В понедельник с утра, она была в штабе. И в разговорах коллег и рассказах о событиях прошлой недели смогла забыться и отвлечься. Все сослуживцы отметили, что она выглядит отдохнувшей и посвежевшей. Поблагодарили и посмеялись над её письмами. Обсудили планы по Угледару, оказалось, что вопрос уже решённый и через несколько недель они уезжают на подмогу ребятам, который с тяжёлыми боями продвигались к южным окраинам города. Она вспомнила просьбу «не лезть в пекло» и отмахнулась от этой неприятной мысли. У неё не было выбора. Она могла либо поехать со своими или уйти из бригады, но тогда какой вообще был смысл оставаться здесь?
А в середине дня она нашла в ящике стола письмо от Ярослава. И её сердце оборвалось от радости.
-Откуда? - Она помахала письмом, и все пожали плечами, кроме Тобола.
-Этот принёс
-Когда?
-Так, сегодня понедельник - воскресенье - в субботу значит. Я около одиннадцати заходил - встретил. Забыл, на хрен про него, хорошо, что нашла.
Суббота -день его отъезда. Значит вернулся от меня, написал и закинул перед тем, как уехать... Она заметила, как дрожат её руки и решила не читать до дома. Не смогу здесь. Перекладывая конверт в рюкзак, она заметила, что он, в отличии от первого оказался запечатанным. Она аккуратно потрогала его и поняла, что в нем есть что-то помимо бумаги. Взяв ножницы, она быстро вскрыла конверт и перевернула его над ладонью. В руке оказался маленький кипарисовый крест на шнурке.
«Шелест - Любовь моя, с болью в сердце покидаю твой город. Наверное, ты не ожидала получить первое письмо так скоро, если вообще ожидала их получать. А я не предполагал писать сегодня. Но вот я приехал в гостиницу и скоро надо отправляться в путь. Мой концертмейстер (как ты его назвала), наконец успокоился и не на долго оставил меня в одиночестве. И на меня обрушилась лавина воспоминаний и переживаний. Остро ощущаю, что ты всё ещё рядом. Надеюсь, сохранить это чувство, даже когда нас будут разделять тысячи километров, а не тридцать, как сейчас.
Этот крестик, который ты получила с письмом, я хотел отдать тебе ещё когда мы прощались, но уверен, ты бы не взяла. Теперь, я не оставляю тебе возможности отказаться и буду спокоен, что он нашёл своё место на твоей груди. Верю, что он защитит тебя. И будет напоминать обо мне. И это не подарок, Шелест. Я вынужден оставить тебя в опасном месте и в опасное время, так пусть он будет у тебя. Вернёшь, когда твоя война закончится...
Сегодня буду краток, самое важное уже сказал тебе лично. И не воспринимай слова, сказанные этой ночью, как необдуманные, легковесные и продиктованные эмоциями. У меня так не бывает) И если теперь ты моя, то останешься моей и завтра, и послезавтра, и через год.
Береги себя, пожалуйста.
Яр.»
Шелест отложила письмо и облокотилась на спинку дивана. Она была дома. Прикрыв глаза, она представила его, сидящим над листом бумаги в гостиничном номере. Шелест не была сильно верующим человеком, но как известно - в окопах атеистов нет. А он верил. И как-то очень простодушно не скрывал этого. Она сунула руку в карман джинс и вынула крестик. В задумчивости покрутила его на ладони и подошла к зеркалу. Что ж... Это слишком простая просьба - что бы не выполнить её. Она застегнула замок и оценила, как крест устроился во впадинке на груди. Она улыбнулась, и прикрыла глаза, вспоминая. Этот крест уже касался её тела... Но тогда он свисал с шеи Яра.
Что касается письма, то она ему верила. Когда события ушли в прошлое, хоть и не столь далёкое, но уже не воспринимались так остро и надрывно, она поверила словам Ярослава. Что удивительного в том, что мальчишка с творческой и трепетной душой мог по-настоящему влюбиться в свою спасительницу? Тем более подходящую по возрасту и внешним данным. Это было даже ожидаемо. Она не верила, конечно, в их дальнейшую встречу и всё то, о чём он говорил. Но он мог искренне хотеть этого, вполне вероятно. Как изменчиво сердце поэта, она тоже могла себе представить. И на сколько хватит его огня? Это были не самые приятные мысли, но самый вероятный исход событий. Шелест не планировала писать ему, и надеялась, что после ещё одного - двух писем, он выдохнется и переключиться на новую музу. Да, чёрт! Ей совсем не хотелось, чтобы он забывал её! Но зачем продлевать эту любовную агонию, когда итог заранее ясен? При другом раскладе, она, несомненно, постаралась бы остаться с ним. Остаться как можно дольше, потому что он нравился ей, и она нравилась сама себе, когда была рядом с ним. Да, что говорить, любая бы осталась... Кроме того, что он был как-то дерзко, вызывающе красив, он был не глупый, чуткий и такой притягательно открытый. Шелест затруднилась бы назвать чувство, которое испытывала. Их было слишком много. Она заставляла себя отнестись к этому скоротечному, но ярчайшему в её жизни роману, как к хорошему приключению. Бесценному опыту. Безусловно, все случайное - не случайно. И эта встреча, что-то дала ей, и была необходима, наверное. Может она помогала ей лучше узнать саму себя?
Время шло, Шелест опять поставили в пару с Визой и если кто и мог заметить изменения, произошедшие с ней, то только он. И он заметил. Шелест разлюбила быть в паре номером два. Ей стало трудно вычислять выстрелы. Делать оценку ветра и изменение метеопараметров, совершать баллистические вычисления и сообщать готовую поправку, которую Виза должен вывести на прицел. Она стала рассеянной, ей было тяжело учитывать и анализировать большое количество информации. И Виза почти всегда стал ставить её первым номером. Странно, что номера в снайперских парах распределялись таким «несправедливым» образом. Номер один всегда был со снайперской винтовкой, и его главной задачей было совершить точный выстрел. Теперь это была более комфортная для Шелест позиция, так как с точностью и твёрдостью руки, пока, слава богу, проблем не было. Лёжа на земле, и сжимая свою любимую СВДМ, прочно установленную на сошки, она медленно поворачивала голову к Визе, который лежал рядом, всматриваясь в подзорную трубу. И он, так же медленно и беззвучно, показывал ей несколько знаков пальцами рук. Она прижимала щеку к металлу и не закрывая второго глаза, мягко вдавливала спусковой крючок.
Виза уступал ей. И кроме подготовки данных для стрельбы, выбирал и назначал приоритетные цели, подготавливал и проверял экипировку. Мероприятия по обороне пары тоже в основном лежат на втором номере, поскольку у него есть оружие, способное подавлять цели на ближних дистанциях. И Виза управлялся с автоматом Калашникова с тяжёлым подствольником так же виртуозно, как с винтовкой. Для Шелест же это было слишком не поворотливое и неудобное оружие. И вообще «ближние огневые контакты» - это что-то «не для девочек», считала она. Шелест отдавала себе отчёт, что она уже не так универсальна, как была раньше. И если бы не «подарочный» напарник, у неё часто возникали бы рабочие сложности. Нет, она и раньше не любила всех этих вычислений выстрела, но раньше она хотя бы могла. А сейчас появились дурацкие сомнения в верности своих расчётов. Первый раз это случилось во время «свободной охоты» под селом Никольское. Она как раз была второй. И когда, всё посчитав ей нужно было, учитывая изменение ветра, дать команду на открытие огня, когда установки, сделанные на прицеле, стали соответствовать имеющемуся ветру, она вдруг испугалась. Испугалась, что могла что-то перепутать в расчётах и Виза промажет. А значит они откроют своё местоположение. И ей все пришлось пересчитать, и они пролежали ещё добрых два часа перед тем, как появилась возможность для следующей попытки. Виза тогда попал. Но, естественно, вечером был разговор. И она призналась, как есть, что перестала доверять своей голове. Ей все время кажется, что она что-то упускает и даёт неверные данные. Виза смотрел на неё довольно долго и в итоге пообещал в основном ставить первым номером, пока она не «выздоровеет».
-Мише сказать, что мне не надо, когда женщина защищать с Калашом мой зад.
-Хорошо, спасибо, дорогой - рассмеялась она.
Они плотно застряли под Угледаром. Ситуация там была тяжёлая. Шли городские бои, при поддержке авиации, армия РФ продвигалась на юг. Но Миша решил в город пока не лезть, а поработать по окружности, в зелёнке. Виза и Шелест проходили километры и отстреливали по несколько рожков в день. Часами пролёживали в сырых подлесках, скрываясь в молодой, ещё полупрозрачной листве. Ночевали в окопах, уже не вздрагивая от раскатов артиллерии. Просто падали, полностью доверившись дежурным, в попытке урвать свои 4-5 часов в сутки. У них всех открылась суперспособность - засыпать в любом месте и при любых обстоятельствах, если появлялись 10-15-20 минут свободного времени. На жесткой кушетке в землянке, на земле, под деревом, да даже под стоячим танком.
Шелест теряла связь с реальностью от такой интенсивной работы. Ей уже привычнее было видеть мир, через перекрестье прицела, чем обычным образом. Хотя и её парни выглядели не лучше. Бледные, давно не бритые лица с тенями под глазами. Через 10 дней Миша увёз их в Мариуполь, на их место прибыла другая бригада. Трясясь в грузовике, покидая Угледар, не спали только Миша и Шелест. Виза дрых, развалившись на скамейке, прикрыв лицо кепкой. Тобол спал сидя, откинувшись на борт кузова.
-И это мы ещё в город не зашли...-угрюмо проговорил Миша, глядя на измученную женщину напротив, -Что скажешь?
Шелест сидела, уперев локти в колени напротив командира. Она устало потёрла глаза, словно засыпанные песком, -Что сказать? Ещё пару таких заходов и мы посыплемся. По 10 дней - сдохнем, - махнула рукой, - Хотя может это у меня только такое впечатление... Сигарету дашь?
Миша прикурил две сигареты и протянул одну ей.
-Парни выдохлись тоже. Дам вам отдохнуть хорошенько. Подумать надо, как дальше, - он докурил и затушил хабарик ботинком, -А ты молодец. Тобола умотали, Шелест - бодряком. Вот поржу я над ним...
-Во-первых, я только выгляжу живой, а у самой сон с явью путается, -она посмотрела на всхрапывающего Тобола, -а он я знаю, что скажет, -Шелест устало рассмеялась, - скажет, что пока эти двое в травке валялись, он опорники брал.
Через двое суток после возвращения, первый раз встретились в штабе. Это время все провели одинаково - спали, просыпаясь только ради еды. Работать сегодня - не стали, разговаривали, а вечером договорились встретиться здесь же. Выпить. Сослуживец из другой бригады собирался проставляться за День Рождения, и все приняли новость с энтузиазмом. Очень хотелось отвлечься от войны и посидеть с друзьями, расслабиться.
А по дороге домой Шелест вдруг завернула на почту, и с удивлением получила конверт с московским штемпелем. Письмо из другой вселенной...
«Шелест - Любовь моя, здравствуй», - писал Ярослав. Она усмехнулась, вспомнив, как просила не упоминать её настоящее имя в письме. Не придерёшься - обращение замаскированно под проявление нежности - «Сколько времени прошло в твоей реальности? В моей - всего месяц с нашего расставания и я с трудом выдержал этот месяц». В моей полтора, Яр, - она ответила вслух, словно он мог услышать. «Очень сложно собрать мысли и писать так, как будто ты прочтёшь. А ведь я не знаю, где ты и что с тобой... Я думал будет легче, но оказалось ни фига не легко. Я очень переживаю за тебя. Я чувствую, что ты не послушала моей просьбы и не избегаешь опасных мест? Так?» - Шелест кивнула - едем, куда пошлют... «Тогда я попрошу ещё раз, пожалуйста, береги себя.
Шелест, по прошествии времени, все события воспринимаются спокойнее, и я часто пытаюсь представить себе, что ты думаешь о нашей встрече. Что ты думаешь теперь... Ведь то, что ты испытывала со мной, для меня не тайна. Я хорошо тебя чувствую... Не знаю, как сказать... Ты сама мне себя открыла... А теперь, я боюсь, ты пытаешься представить в своей памяти все иначе... Распределяя роли, где было твоё настоящее, а где случайное, ты склонна считать тот вечер слабостью, мороком. А то, чем ты занята теперь - настоящим и единственно верным. Ну признайся, что-то типа того?» - Шелест кивнула и перевела взгляд в окно, прикусив ноготь. Она и правда старалась меньше вспоминать те события. Запрещала себе. Почему? Просто потому, что это мешало. Мешало жить и хорошо делать своё дело. Да, он был прав - отвлекало от важного. И она действительно пытаясь отмахнуться от воспоминаний, как от назойливой мухи. Не то что бы совсем забыть, разве это возможно? Но хотя бы взять под контроль. И когда она была на «работе» и ждала подходящего ветра, что бы весенний воздух не приносил вдруг древесного аромата, так похожего на духи Яра. И эта постоянная борьба выматывала, а отстранённые мысли делали её рассеянной, а значит профнепригодной. Да, в минуты спокойствия и одиночества, она позволяла себе немного повспоминать, но «немного» не получалось. Память уносила её в прошлое и услужливо ярко вырисовывала каждую деталь, каждый жест и слово. А однажды она рискнула посмотреть на него в интернете и с удивлением поняла, что просто физически не может досмотреть короткий клип. У этого видео оказалось 50 миллионов просмотров и 100 тысяч восторженных комментариев, от чего она вдруг увидела себя в этой огромной толпе. И он стал таким далёким от неё, таким недоступным. Он как будто бы перестал быть её «мальчишкой», а превратился в достояние общественности. Но Шелест включила клип, и диссонанс в её восприятии достиг критических размеров. Она смотрела на него и видела глазами тех многих, отписавшихся под видео. Да, он был невероятный, ослепительный в своём творчестве, потрясающий. Но... Шелест видела его и своими глазами тоже, и знала, как пахнут его волосы, и какова его кожа на вкус... Она захлопнула ноутбук. Ей было неприятно в этой толкотне, среди его фанаток. Фу! Что это? Что за мерзкое ощущение необъяснимого раздражения? Она ревновала?
Шелест продолжила чтение, - «Так вот я тоже думал об этом. И у меня было ощущение помешательства. И мои насыщенные трудовые будни, не позволяют мне бесконечно придаваться воспоминаниям о тебе. О, если бы я 24 часа в сутки был в студии - сочинял и записывал песни. Но, к сожалению, я вынужден заниматься кучей скучных, но необходимых дел. Мои дни распланированы по минутам, и мой концертмейстер, часто кормит меня бутербродами в машине по дороге со съёмок телепередачи на концерт. Поверишь ли, я не был на улице с нашей встречи, если не считать дороги от гостиничных дверей до автомобиля. И мне сложно сосредоточится на тех делах, которые я раньше делал быстро и с лёгкостью. И я тоже думал, что может стоит вернуться к нормальной жизни из мира грёз? Но я не могу. И ничего не изменилось за месяц. Я не могу отпустить тебя, Шелест. Ни из мыслей, ни из сердца. И я даже на секунду боюсь предположить, что мы больше не встретимся. Где настоящее и важное, а где мимолётное в нашей жизни покажет только время. А я каждую минуту жду тебя. Я уверен, что так или иначе ты будешь рядом. А пока... Вспоминай меня, пожалуйста.
Люблю тебя, Яр»
Странное, двоякое чувство осталось у неё, после прочтения этого письма. Он, кажется, слегка намекнул, что тоже пытался забыть её? Господи, как же это обидно! Да, она делает то же самое, но даже представить не могла, как это может быть больно, когда кто-то пытается вытравить твой образ из своей души! И она обрадовалась, что у него не получилось. Серьёзно? Значит она как последняя эгоистка, хочет, что бы воспоминания не тревожили и не усложняли ей жизнь, но тем не менее ему желает помучиться ещё? Класс! Что говорить, как бы не относилась к нему Шелест, хоть бы вообще была холодна, как айсберг (а это, конечно, было не так), привязанность такого парня не могла не тешить самолюбие. Даже будь он менеджером среднего звена или водителем автобуса, за постоянный доступ к его телу сразились бы многие. А он, блин, звезда!
Шелест заваривала кофе и злилась на себя. Какого лешего, она так млеет от его признаний? Что дальше? Зачем ей это всё? Просто чтобы было? Рассказывать на старости лет, что такой мальчишка по ней с ума сходил? Кому рассказывать то будешь, дура?
Она ошпарила пальцы кипятком, и чуть не швырнула кружку от злости. Было очевидно, что с этим надо заканчивать, а заканчивать не хотелось, и это бесило. Тысячи километров разделяло их теперь, а она умудрялась продолжать греться об него. Это уже входило в привычку: утро и день - война, вечер - теплые, а иногда горячие воспоминания. Естественно, как вернуться домой и отогреться у камина. Но камин должен потухнуть, а Ярослав не давал ему этого сделать, постоянно подкидывая дрова. Никак не исчезал из её жизни. Обнадёживал. Никогда не настаивал и не толкал Шелест отказаться от того, что ей казалось важным. Как и не отказывался сам. Просто был уверен, что само всё разрешится. Яр, на что ты надеешься? Если я не уехала с тобой прямо после секса, то что может измениться сейчас, полтора месяца спустя? Что измениться через три?
Шелест, облокотившись плечом о холодильник, смотрела в окно, пила кофе и думала о грустном. Она вспомнила весенний лес, по которому они бродили, это было в начале марта. В воздухе сильно пахло весной, но природа ещё спала и солнце грело не уверенно и робко. Мартовская погода в её родном городе не сильно отличалась от питерской по градусам, но сильно по настроению. В питерском марте, в плюс пять мог валить снег, и безусловно это был четвёртый месяц зимы. А здесь март - предвестник наступающего лета. Пронзительный, звонкий, с запахом дыма и трепетом в груди. А нынешний конец апреля в Мариуполе уже был средненьким летом по меркам Петербурга. Листва уверенно набирала соки, а температура порой доходила днём до восемнадцати градусов тепла. Шелест открыла окно и подставила лицо тёплому ветру. Скоро на город упадёт жара. А она ответит на следующее письмо Ярослава. И ответ ему не понравится. Должен же кто-то покончить с этой бесперспективной историей? Что же, «я сильная», сам знаешь... И это решение не добавляло позитива в её мысли. И в глубине души, она хотела, чтобы он сам прекратил ей писать. А ещё глубже - что бы не прекращал.
На сабантуй она пришла с полным раздраем в душе и понадобилось время, чтобы сосредоточится на происходящем. А происходила, тёплая душевная пьянка. Народу было много, вся бригада именинника (5 человек), бригада Шелест в полном составе и доктор из местной больницы. Доктора все хорошо знали, только не помнили, как его звать, потому что знакомых врачей у них больше не было, и «Доктор» стало его позывным. Шелест знала его уже больше года, с тех пор как он вытащил пулю из её бедра, когда они попали в передрягу у завода Азовсталь. Тогда Мариуполь сражался за своё существование и в городе творился сущий ад. Они работали с армией РФ и здесь было много ребят из отряда Рамзана Кадырова, которые вели уличные бои на недостижимо высоком уровне. Они же зачищали и Азовсталь, но тогда город нуждался в каждом человеке и все, кто мог выкладывались по полной. Мало кто умудрился пройти это пекло без ранений. Было очень много потерь. Шелест считала себя везучей, она поймала лишь одну пулю, которая не задела ни паховой артерии, ни костей. Но эту боль, забыть невозможно. При прошивании на сквозь мышцы сверхзвуковой пулей, сначала кажется, что тебя ударили кувалдой и свалили с ног. Потом место немеет, а боли нет. А вот позже, когда онемение проходит, начинаются истинные мучения. Именно доктор тогда и спасал её. Он сделал всё быстро и красиво, так, что даже шрам был едва виден. И после, участвовал в её реабилитации. Так они познакомились. Позже, она много раз привозила других раненых и сдавала в его профессиональные руки.
И сегодня он смотрел на неё радостно и явно был не против пообщаться. Впрочем, будучи единственной дамой в коллективе, она привыкла, что все смотрели на неё тепло и приветливо. В редкие минуты совместного отдыха, её коллеги, будто снова обнаруживали в ней женщину и пытались по возможности быть галантными и учтивыми в обращении с ней. Ведь эти мужские качества были трудно применимы в условиях боя. Там она была сослуживцем, товарищем. Убегающий солдат, показавший свою спину, — лучшая мишень. Поэтому отступление, как и наступление, должно осуществляться по принципу «один прикрывает — другой бежит». А как можно оставаться джентльменом, убегая под прикрытием Шелест? Или ползти по-пластунски под плотным огнём, оставляя её за спиной отстреливаться? Поэтому в условиях боя всем плевать на половую принадлежность напарника, лишь бы у него была твёрдая рука и меткий выстрел. А нечастые посиделки были отдушиной для нормального, привычного до войны межполового общения. Мужчины скучали по женскому обществу. За исключением троих, кого ждали жёны, Шелест могла бы при желании выбрать любого из этой комнаты и забрать себе. Никто бы не возражал, а наоборот сочли бы за честь и великую радость. Кроме Визы, конечно! Шелест представила, как бы он хохотал, предложи она ему нечто подобное! Нет, отношения с Визой были настолько большой ценностью для них обоих, что никто не рискнул бы свести их в вульгарную горизонтальную плоскость. Шелест знала, как к ней относятся, но не понимала за что. Она не слишком следила за своей внешностью, одевалась просто и удобно. Она полагала, что в её случае действует поговорка, что на безрыбье и рак - рыба. До войны красоткой тоже не была - обычный середнячек. Она не брала в учёт своё натренированное биатлоном, подтянутое тело с длинными ногами. Это было естественно для спортсменки, по-другому и быть не могло. Её простые вещи, чаще всего брюки хаки, майка с курткой, высокие берцы - сидели на ней потрясающе, но этого она тоже не замечала. Волосы, просто вымытые, закидывала назад, или убирала в хвост под каску. В парикмахерскую не ходила и косметикой не пользовалась. Зато знала, что у неё не красивые руки, и слишком большой для женщины, сороковой размер обуви. В глазах окружавших её мужчин, у Шелест было ещё много неоспоримых преимуществ, о которых она не подозревала. Во-первых, безупречная репутация. Она ни разу не была замечена ни в каких близких контактах с кем бы то ни было. Во-вторых, она была приветлива, мягка и тактична со всеми. И в-третьих - (она никогда бы не поверила) сослуживцы считали её профессионалом. Она со всеми могла найти общий язык. Была аккуратна и щепетильна в своей работе, умела держать эмоции в узде, и быть собранной в экстремальных ситуациях. Ещё она никогда не смогла бы понять, что притягательного для мужчины может быть в женщине на мужской работе. Она отзеркаливала ситуацию и представляла, как допустим работает в маникюрном салоне. И среди женщин, есть хороший мастер маникюра - мужчина. Он делает работу не хуже, ну и что? Разве этот образ может привлекать коллег женщин? Так почему сослуживцы видят в ней этакую Лару Крофт с винтовкой вместо лука, вместо бабы, залезшей не в своё дело?
Так или иначе, она знала заинтересованность в своей персоне многих, но даже сейчас, когда было выпито уже большое количество алкоголя, она не боялась их компании. То, что никто здесь не даст её в обиду она была уверенна. Стоило только посмотреть на насупленного огромного Мишу, который как будто всегда контролировал, что за движения происходят вокруг неё. Кстати, Миша был один из трёх женатых коллег. Но за Шелест он бы растоптал любого, это она знала точно.
В большом помещении со двинутыми в центр столами было тесновато и душно. Это был самый большой кабинет в штабе, со стеной в три окна. Комнату наполнял гул голосов, взрывы хохота и плотный табачный дым. Шелест выбралась из-за стола и поочерёдно распахнула все окна. Остановилась у последнего, вдыхая свежий воздух. В комнате было очень сильно накурено и её уже мутило от этого дыма. Пила она не много, курить в таком тумане тоже было не комфортно. Она просто наслаждалась ночным воздухом, когда к ней пробился Доктор.
-Как дела, дорогая, как здоровье? - он был в приподнятом настроение и явно рад встрече, - Выглядишь усталой...
-Так и есть. Мы два дня, как из Угледара.
Доктор был примерно её ровесником, он был крепкий и приземистый, с очаровательной улыбкой, которая дарила тепло и спокойствие его паникующим подопечным.
-Тебе не хватило свинца в Мариуполе в прошлом году? - усмехнулся он, и Шелест протяжно вздохнула, — Вот не начинай только....
- Хочешь, пойдём прогуляемся?
- Слушай, забыла, как тебя зовут? - улыбнулась Шелест
- Влад.
- Влад, точно. Извини. Не хочу гулять, спасибо. Хочешь что-то сказать?
- Хочу, но ты же просишь не начинать...
Она рассмеялась, - Я поняла. Старая песня об отдыхе и не женском деле?
-Да, песня старая, но не об этом. Не думала над моим предложением?
-Подумала. Но не соглашусь, не обижайся.
-Тебе хорошо одной?
-Вполне... - она прислонилась веском к оконной раме. Совсем не было желания поднимать старый вопрос об их предполагаемых отношениях. Сказать точнее, она такого варианта никогда и не предполагала, зато Доктор уже раньше поднимал эту тему.
Сзади окрикнули её, выкручивая ручку на радиоприёмнике «Шелест, тут твой спасёныш сейчас будет петь!» Историю со звездой, вытащенной из подбитой машины, знали все в их кругу. Шутили над Шелест по-доброму. Обещали медали и особую благодарность от звёздного фан сообщества. Она обернулась с улыбкой и показала жестом, что внимательно слушает. Это было некоторым спасением от разговоров с Доктором, который явно настроился залезть ей в душу. Он ещё продолжал втолковывать её про важность мужского плеча рядом, но она уже отвлеклась
«Ночь прошла, - и не осталось и следа
О тебе- всё скроет тёмная вода» услышала она голос Ярослава. Доктор продолжал что-то говорить, но ей не мешал ни его трёп, ни шум праздника за спиной
«Сколько бед она с тобой нам принесла
-Боль моя, боль моя...»©
Шелест со страхом покосилась на собеседника и обернулась назад, ей показалось, что все понимают, о чем поётся в песне, но естественно, никто не вслушивался в текст и не смотрел на неё.
«А сердце плачет и болит, плачет и болит душа!
Она расскажет о тебе, криком вдалеке, любовь моя!
Ангел мой... ангел мой...»©
Шелест отшатнулась от окна и рассеяно извинившись, пошла к двери. Незаметно выскользнула из комнаты. Она спускалась по пустой лестнице, когда услышала окрик сверху. Виза стоял на втором этаже и перегнувшись через перила попросил подождать его. Ладно, Виза — это не страшно...
-Я хочу покурить на улице, - объяснила она, когда он догнал её. У вас топор можно вешать.
-Я так и понял, - Виза кивнул на скамейку у входа в здание, когда они вышли во двор.
Она закурила и глубоко задумалась, вспоминая слова песни. Тут варианта было три. Или у неё тихонько съезжает крыша, что она склонна воспринимать его творчество, как обращение к себе. Или с ней все в порядке, а Яр просто нашёл ещё один способ передавать ей свои послания. Или он просто пишет песни о том, о чем у него болит, и это самый вероятный вариант, ведь в письме он говорил о том же...
-Шелес!
Она вздрогнула, поняв, что Виза обращается к ней уже не в первый раз. Взглянула на него
-Песня понравился? - он смотрел внимательно и в его взгляде читалась тревога. И у Шелест сердце словно ухнуло в пустоту. Он что-то понял, заметил. Сейчас придётся выкручиваться... Она как можно равнодушнее повела плечом, - Хорошая...
-Шелес, я говорить, как друг, можно? - его чёрные проницательные глаза смотрели печально
-Говори...
Он подумал, пытаясь подобрать нужные русские слова
-Этот любовь не сделать тебя лучше, как солдат.
Она поспешно отвела глаза, -О чём ты?
-Об артист.
-С чего ты взял?
Он пожал плечами, -Вижу. Тебе стало трудно.
-С чего ты взял про артиста? -усмехнулась она
-А... ну ты носить его украшение...
Шелест непроизвольно коснулась пальцами крестика на шее
-Это не просто украшение, - продолжил Виза, - это украшение - связь с Богом, я понимал, что это не подарить случайно и если ничего нет между вас.
Она посмотрела на него вопросительно, и он пожал плечами, - У меня хороший внимание. Я тащить артист в грузовик, - Виза указал пальцем ей на шею, - Я запоминать это. Я подумал: у артист много шанс не умереть - он с Богом.
Шелест молчала и смотрела в землю. Был ли тут смысл пытаться разубеждать его? Внимательный он, блин. Интересно много ли ещё таких внимательных в её окружении?
-Потом он и ты писать письма, - продолжил Виза, - И, наверное, быть встреча. Ведь артист сильно хотеть сказать тебе: «Спасибо». И, наверное, он очень сильно хорошо сказал...
-Виза, заткнись! - прыснула Шелест, - Ты ужасно выражаешь мысли
-Прости, я только так уметь... Но смысл понятно?
-Понятно. И что дальше? Я стала сильно хуже?
-Ты стать хуже солдат, но лучше женщина. Ты стать очень красивый...
-Это, конечно, крайне важное качество в нашем деле... - вздохнула Шелест
-Зачем ты не ехать в Россию с ним?
-Я и так в России.
-Он не звать тебя?
Шелест было не уютно говорить об этом. Но Виза давно был её единственным конфидентом, да и пытаться обмануть его, было, пожалуй, бессмысленно...
-Он звать... - вздохнула она, и снова закурила
-Ну?
-Что ну? Что мне делать в Москве? Я спортсменка, но даже туда мне уже не вернуться из-за возраста. Что мне там делать, Виза? Здесь я понимаю что... Здесь я нужна.
-Шелес, этот город уже отбитый. Мы отвоевать его. И ты тоже. За Угледар могут сражаться другие. Твоя совесть должен быть чистый... Твоя история теперь другой... У вас есть связь?
-Ты о чем?
-Ну... вы говорить друг с другом сейчас?
-Он пишет
-Что пишет?
-Тебе прочитать письма?
-Шелес, ты не спокойная...
-Слушай, Виза, ты хотел бы отправить меня к нему в Москву? Я стала такой плохой напарницей? - угрюмо спросила она.
-Совсем не так. Я хотеть и дальше работать с тобой. Но мой сердце больно, когда тебе нехорошо. Я хотеть, чтобы ты была счастливый. Пусть и в Москва.
Шелест долго на него посмотрела, и он выдержал взгляд спокойно. Он был честен с ней. И искренне желал добра. Шелест придвинулась к нему и положила голову на плечо, прикрыв глаза
-Спасибо, дорогой. Спасибо за заботу. Выплыву как-нибудь...
-Угу, - она услышала, что он щёлкнул зажигалкой, - Доктор в окно пялиться на нас, - протянул он, выпуская дым, - Теперь, если мне к нему под нож попасть - зарежет, на*уй!
Шелест тихо рассмеялась, не открывая глаз - Кстати, Виз...Это... Ты один такой догадливый или...?
Он пожал плечом, под её щекой.
-Не думаю, что кто-то замечать ещё. Они так близко с тобой не работать. Надо спросить у Тобол - он помнит, что на шее у артист было?
Шелест снова рассмеялась, - И что он ответит?
-На хрен пошлет, думаю. И артист и нас, - хохотнул Виза.
Они посидели ещё.
-Ну что, поднимемся обратно? А то правда подумают чего-нибудь...- Шелест поднялась со скамейки
-Ты выдержать ещё Угледар? - спросил Виза, подняв к ней лицо.
-Скоро?
-Сейчас там Порамон со своими - дней на 10, за ним Тигурёв - так же. Потом мы.
-За 20 дней может приду в себя. Но это был ужас...
Виза кивнул, -Да, я думать, как мой девочка выдержать такой работа? Когда Миша с Тобол падать от усталость
-Так и я падала... Только давай без предложений мне остаться...- Шелест закатила глаза, понимая к чему он ведёт, - Я зато там на отвлечённые темы не думаю...
-Хорошо. Тебе или Угледар или Москва, или война или любовь, какой ты женщина -огонь просто!
Виза рассмеялся, получив удар в плечо и поспешил за ней к дверям.
Остаток вечера прошёл хорошо. Доктор больше к Шелест не подходил, на Визу
косился хмуро. Шелест смеялась, когда Виза обречённо провёл себе по горлу большим пальцем, поймав её взгляд.
(конец четвертой части)
***
Все события и персонажи вымышлены.
© Ярослав Дронов