В это время, пока мы жили на Жуковской, мама мне на ужин варила манную кашу, а чтобы я ее ел и всю съедал, она мне в это время читала интересные книжки. Многие истории из этих книг и журналов я помню до сих пор. Даже картинки, которые были в тех журналах у меня прямо сейчас перед глазами.
Папа иногда приходил ко мне тогда, когда я уже лег спать в постель, и рассказывал очень интересные истории, но не сказки. Эти истории были настолько интересными, что я ими заслушивался и их запомнил. Каково же было мое удивление, когда я те же самые истории, которые мне рассказывал тогда папа, стал сам вычитывать в книгах, которые мне подарил мой дедушка! Я никак не ожидал, что папа не выдумывал рассказываемые мне истории, а просто пересказывал книжки.
Играя дома, я зачем-то залез под кровать и неожиданно обнаружил там кукол, в которые играют девчонки. Куклы были красивые и в красивых платьях. Я залюбовался этими куклами, а потом попробовал с ними играть. Я их не стал ни раздевать, ни одевать, не качал и не баюкал, а стал разговаривать с этими куклами, а они мне отвечали. Все это было в моем воображении. Я это понимал, но это мне нравилось. Вдруг этих кукол не стало. Мне было этого очень жаль, но я никому не мог на это пожаловаться, так как не мог сознаться в постыдном для мальчишки чисто девчоночьем занятии.
Потом я узнал, что этих кукол приобрела мама задолго до моего рождения, так как она очень хотела девочку, и была уверена по многим признакам, что у нее непременно будет только девочка! Вдруг родился мальчик. Это было для всех таким неожиданным ударом, что меня очень долго во всех своих разговорах все взрослые называли не по имени, а мальчишкой. Я это иногда слышал. Например. Я сижу под кроватью и играю с куклами. В комнату входит папа и спрашивает: «Где мальчишка?»
Мама, убираясь в квартире, увидела кукол под кроватью, и отдала их девочке, так как у нее родился мальчик, а других детей у нее уже быть не может. Мама мне постоянно говорила, что очень жалеет, что я мальчик, а не девочка и расписывала мне золотые горы удовольствий и массу развлечений, если бы я был девочкой. Но мне быть девчонкой не хотелось, а эти разговоры только усиливали мою неприязнь к девчонкам, которым почему-то очень сильно везет! Везет во многом и в том числе и в том, что им хорошо с их мамами. Это, на мой взгляд было несправедливо по отношению к мальчишкам.
Папа лечился в санаториях, но тетя Зоя настаивала, чтобы мы летом непременно жили в деревне. Организовывать деревенский летний отдых надо было маме, так как кроме нее этого было сделать некому. Мама отправилась в пешее длинное путешествие по деревням. В результате к нашему дому подкатила подвода, запряженная лошадью, так как автомобилей тогда еще не было, а лошади пока (1929 год) еще были.
Эта подвода была полностью загружена вещами, и мы с этой подводой отправились в деревню, которую облюбовала мама. Для этого пришлось переплыть Волгу на пароме и через город Бор добраться до деревни Телятьево. Дом, который мама облюбовала, стоял близко от маленькой речки Везлома, впадающей в Волгу. Мы сейчас по дороге на дачу переезжаем через эту речку по мосту. Речка была сразу за небольшим огородом.
Эта речка стала любимым местом папиных прогулок вместе со мной. Сначала мы шли огородом, срывали и ели малюсенькие огурчики прямо с грядки и другие вкусные овощи. Потом мы приходили на берег речки, которую по выражению мамы «курица вброд перейдет». В некоторых местах так это и было, но были и глубокие места. Меня папа тогда в этой речке учил плавать и очень быстро этому научил. Я и одни гулял вдоль берега этой речки. Эти прогулки мне очень нравились. Я чувствовал себя при этом исследователем нового. Меня тянуло уходить все дальше и дальше вдоль берега речки, чтобы узнать, что там!
В тот год каждый день был хорошим и солнечным. Во все время не было ни одного не только дождичка, а даже ни одного пасмурного дня. Это было хорошо для нашего отдыха, который в этой деревне проходил в точности как на южном курорте. Но там есть шикарное обслуживание, а у нас с папой оно было еще более шикарное. Мы ничего не делали, кроме того, что гуляли, сколько хотели, питались вкусно и вовремя, а все это обеспечивала мама.
Она для этого пешком ходила в город Бор за продуктами и целый день простаивала за примусом, готовя нам еду. В нашем распоряжении был целый большой деревенский дом. Хозяина в нем не было, а хозяйка жила в каком-то маленьком сарайчике, отдав нам дом в наше полное распоряжение. Вследствие такой хорошей и даже прекрасной погоды стали гореть окружающие леса.
Местная власть сильная и бесцеремонная мобилизовывала всех мужчин на борьбу с лесными пожарами. Папе пришлось срочно уехать, а то и его бы тоже мобилизовали. То, что мы не местные деревенские, никакой роли не играло. Мы с мамой пока остались, так как со всеми нашими вещами быстро не уедешь!
На новой квартире, которая была на Почаинской улице, папа почти год или два провел лежа в постели, так как сильно болел, и к нему приходили врачи. Но потом ему стало легче, он поднялся с постели, и больше так сильно уже не болел. В это время ему было уже не до меня. Он только брал меня с собой, когда отправлялся на кладбище к моим дедушке и бабушке, а его папе и маме. Мы с ним поливали цветочки и смотрели, как вырастают посаженные ранее деревья.
В доме было электричество и центральное отопление (кочегарка этого отопления была на первом этаже этого же дома). Папе его ученики сделали хороший радиоприемник, но в доме была и радио точка, которая вещала и днем, и ночью. Всегда можно было включить радио и слушать музыку. Приемник был нужен для приема других программ, по которым тогда транслировали много спектаклей, специальных радиопостановок и оперы. Для этого, чтобы слушать целую оперу по радио к нам иногда приходили тетя Зоя с дядей Левой, так как у них не было ни радиоприемника, ни радиоточки. Приемник у них появился только тогда, когда я им его привез из Ленинграда, будучи в командировке в этом городе. Тетя Зоя с дядей Левой все свои культурные потребности удовлетворяли путем чтения, и им ничего иного не требовалось.
Папе его радиоприемники делал видный инженер ЦВИРЛа Бетин. Он часто бывал у нас дома. Папа учил его математике, а он совершенствовал папины приемники. В годы репрессий этого Бетина арестовали, и судьба его неизвестна. Папа, сильно рискуя, но игнорируя этот риск, навещал оставшуюся обезглавленной семью Бетина. Иногда он брал меня с собой в этот благотворительный поход. Много знакомых, бывавших в числе гостей у тети Зои мужчин были арестованы и их судьбы также неизвестны, но их жены продолжали приходить к тете Зое, которая их утешала, как могла.
Страшное было тогда время! В нашем доме на Почаинской никого не посадили, и это было хорошо. В те годы по ночам по городу разъезжала машина и горе тому, у чьего подъезда она останавливалась. Каждую ночь кто-то исчезал, и было неизвестно, кто будет следующим, но было хорошо известно, что им в эту ночь кто-то будет. Это касалось сильных и умных влиятельных людей, которые, в принципе, могли как то противостоять существующей власти.
Потом это закончилось также неожиданно, как и началось. Придумали другой способ господства, основанного на страхе. Влиятельного начальника, заподозренного в чем-то, не сажали в тюрьму, не расстреливали, не судили, а просто снимали с работы, и никуда больше не принимали. Живи, если сможешь! Этого оказалось вполне достаточно для создания абсолютной власти, основанной на устрашении.
Я был в полном смысле настоящим маменькиным сынком, так как мама все время работала дома, и заботилась обо мне. Забота обо мне была для нее главной. Поэтому я жил как у самого Христа за пазухой. Этим Христом и его пазухой была мама. Я ее любил всеми своими силами так, что крепче любить было уже нельзя.
Она из-за своего слабого здоровья, так как у нее, кроме ее туберкулеза был еще и порок сердца и что-то очень нехорошее с желудком и кишечником, не могла просто пойти работать по полученной ей специальности, хотя она успешно закончила курсы кройки и шитья, и у нее были все полагающиеся при этом бумаги. Она решила работать, как и бабушка, предпринимателем, а так как честно в открытую с патентом и налогами это было тогда невозможно, то работать на дому тайно.
Это у нее получалось и неплохо получалось, так как она умела все то, что надо, чтобы точно выполнить на заказ выбранный заказчицей любой фасон платья. Она могла и скроить это платье, и очень аккуратно сшить его, подогнав при этом под фигуру заказчицы. Это было очень важно, так как никакой даже самой маленькой крохотной рекламой воспользоваться нельзя. Нельзя было даже разрешать заказчицам говорить, кто им сшил их красивые наряды, так как известность и слава в то время могли быть губительны для исполнительницы. Поэтому оставалось одно. Это иметь достаточно много постоянных заказчиц. Наш дом в этом смысле очень подходил, так как в нем много семей жили отдельно, но имели общий коридор, в котором все женщины готовили еду на примусах и керосинках.
В каждой квартире была женщина, которая охотно становилась маминой заказчицей, а потом уже, получив прекрасно выполненный заказ, становилась постоянной заказчицей. Поэтому у мамы постоянно было много работы. Заказов было больше, чем мама могла исполнить, но заказчицы были согласны ждать. Особенно удачно все это сложилось уже на другой квартире, когда нас и всех остальных жильцов дома расселили. При этом все старые верные заказчицы ушли, но каким-то образом появились новые. Каким образом они появились я не знаю. Я в эти мамины дела не влезал, а только видел, как она работала, как проходили примерки, как она кроила и с каким трепетом она резала материю. Ей же надо было все рассчитать, чтобы принесенной материи хватило на этот фасон платья. На другой квартире мамиными заказчицами сначала были случайные модницы, а во время войны ими стали директора магазинов.
Это было не совсем уж случайно. Дело было в том, что во время войны маминым обычным заказчицам стало не до новых платьев. Им и шить их стало не из чего, так как материя продавалась тоже по карточкам. А у директоров магазинов, которыми были женщины, так как мужчин не было в военное время, все было. У них была и нужная материя, и возможность оплачивать заказ частной портнихи отовариванием ее карточек. Поэтому эти директора сами искали частных хороших портних, и находили мою маму. Далее слава моей мамы, как выдающейся портнихи разносилась по всей торговой сети. Эта сеть умела хранить секреты и не выдавать никому лишней информации. Те, кто плохо это делал в торговой сети долго не задерживались.
Мама работала с утра и до вечера без выходных и праздников. В магазины отоваривать карточки мама не ходила. Это делал только папа, который был замечателен тем, что ничего не боялся. Перед магазином всегда стояла длинная и очень злая и дотошная очередь, так как в магазине по карточкам что-то давали. Получить это можно было только выстояв очередь и то товар может закончится, когда до тебя очередь не дойдет. Папа заходил в магазин с черного хода, что уже составляло трудность, но он знал, как ее преодолеть. Далее он шел к директору, отдавал ей карточки и получал необходимые ему продукты, которых в магазине для продажи не было. Далее его директриса сама выводила через постоянно запертые двери, через которые никто не ходит. Так было надо, так как с сумками выходить через обычный черный ход слишком опасно.
Во время войны у моих родителей вместо меня жила девушка из Вятки, которая училась в каком-то вузе в нашем городе. Она помогала родителям, как только могла. В частности, она носила дрова из сарая в дом, чтобы топить печь. С этим связана смешная история. Девушка уехала, папа собрался за дровами, а ключа от сарая нет. Сообщили об этом в Вятку. Как сообщили не знаю, но девушка, зная, что ключ очень нужен срочно, ответила телеграммой: «Ключ в кармане». Телеграмма не дошла, так как не была пропущена военной цензурой.
Любимое развлечение моих родителей было пить чай из кипящего самовара, стоявшего на столе. Это они делали всегда, не помню только было ли это в квартире на Жуковской, как-то не могу себе сейчас представить, как это могло выглядеть в той квартире, но дальше это точно было каждым вечером. Это была длинная чайная церемония, так как самовар все время кипел, заварной чайник, стоящий на самоваре все время был горячим, и чай в нем хорошо заваривался. Никаких пакетиков тогда еще не было.
На эту чайную церемонию иногда приходила веселая племянница тети Зои Ирочка. Это бывало, когда она училась на химфаке, а жила у тети Зои в той самой комнате, в которой она со своей подругой Олей были прописаны еще будучи девочками. Ирочка отличалась тем, что всегда вносила веселье. Мой папа говорил, что Ирочке для того, чтобы ее рассмешить достаточно даже не палец показать, а только маленький кончик пальца, и она уже хохочет. Мне в то время, когда Ирочка заливалась хохотом не всегда было тоже смешно, но весело и даже очень весело было всегда. Мне был очень по душе этот девичий иногда кажущийся беспричинным, но всегда веселый хохот.
Папа читал французские романы, которые он брал у тети Зои. Потом он пересказывал эти романы маме, а мама пересказывала их своим заказчицам во время примерок платьев. Примерки происходили в комнате, которая была маминой пошивочной мастерской и моей комнатой одновременно. Меня никогда не выгоняли из комнаты во время примерок, а я занимался в это время своими делами и никогда не пялил глаза на маминых заказчиц. Но все разговоры я слышал, и мне были очень интересны французские романы в мамином пересказе. Чего только там не было. Были невероятные приключения и очень интересные. Кроме этого папа слушал радио на французском языке и на русском языке, на котором вещали за бугром. Все то, что по-русски, сильно заглушалось, но не на всех частотах, и папа всегда находил канал, который был или без заглушки или так слабо заглушен, что все можно было разобрать. Меня эта информация не интересовала совсем, но родители ей упивались.
У папы было и еще одно любимое занятие. Он купил в комиссионном магазине старинную пишущую машинку, освоил ее и писал на ней учебные пособия по математике для студентов заочников. Эти материалы никто не хотел издавать, но они пользовались успехом у студентов.
Мы приобрели один из первых телевизоров, появившихся в продаже в нашем городе. В нем был крохотный черно белый экранчик, на котором было довольно четкое изображение. Я помню выступление академика А.И. Берга по этому поводу. Он говорил, что наша промышленность изготовляет телевизоры на вот эдаких трубках, сводя обе руки почти вместе, и на вот эдаких лампах, раздвигая руки далеко в стороны. Нам с Неличкой очень быстро надоел этот телек, и мы его подарили моим родителям. Вот от этого подарка мы оба получали много удовольствия.
Оказалось, что мои родители оба и папа и мама с упоением смотрели хоккей. Когда мы приходили к родителям, то мама могла встретить нас такой фразой: «Научились подправлять!» Услышав эту фразу не сразу сообразишь, что к чему. Оказывается, что это про наших хоккеистов, которые подправляли шайбы, пущенные в ворота, так, чтобы они проскакивали мимо вратаря и попадали в сетку.
Ну, что же я еще не написал про мамочку, папу и себя? Не написал о том, насколько дружно жили мои папа с мамой. Мне казалось сначала, когда мы жили еще на Почаинке, что мои папа с мамой живут очень дружно и им замечательно друг с другом. Я даже принял еще тогда для себя решение. Если у меня появится жена (это представлялось мне тогда невозможным событием), то я буду стараться жить с ней точно так, как живут мои папа с мамой. Но в другой нашей третьей квартире я понял, что отношения моих родителей друг к другу не такие уж безоблачные.
Иногда вдруг папа сильно, очень сильно обижался на маму. Я не знаю почему это происходило. Все это зарождалось и было почему-то всегда мимо меня. Я видел только лишь заключительный результат крупной ссоры родителей. Этот результат всегда был один. Папа уходил из дома. Он, как он сам впоследствии говорил, шел на нижний базар и долго гулял по улицам. Потом он возвращался. Возвращался всегда, и всегда эти ссоры заглаживались полностью. Не знаю, чего это стоило маме. Внешне она вела себя спокойно, не жаловалась, не плакала, а продолжала заниматься своим делом будто бы ничего и не произошло. Чего ей это стоило не знаю.
Эти сцены, которые мне приходилось наблюдать неоднократно, не оставили меня к ним равнодушным. Я с тех пор сказал сам себе. Если у меня когда-нибудь будет жена, то так я вести себя с ней, как это делает папа, я никогда не буду!
Еще я не написал ничего про отношение к спиртному. Вроде бы просто не было этого в доме и никто ничего крепче чая никогда не пил. Но это было не так. Спиртное все-таки употреблялось по праздникам, но его было мало, и это проходило как-то незаметно, так что я из этой серии не помню ничего.
Я точно помню то, что стояло на полках буфета нашего дома. Там много всего стояло, но вина точно не было. Вот сейчас у нас в нашем доме тоже выпивка редкое явление, но у нас стоит в комнате красивый шкаф, наполненный почти весь целиком бутылками, содержащими спиртное и при этом всеми видами алкоголя в таком количестве, что всего никак не выпьешь! Но при этом большинство этих бутылок открыты и в некоторых из них уже мало чего осталось!
Что же я пишу? К какому жанру это можно отнести. Это не роман, но какие-то элементы его есть. Это повесть романтического содержания. Романы принято кончать непременно хэппи эндом. Что он означает для романа? Известно что, свадьбу его героев. В этой повести три героя мама, папа и я. Свадьбы мамы с папой я здесь не касаюсь, и повесть начинается уже после этой свадьбы с ее последствий в виде моего рождения. Поэтому хэппи энд в данном случае это моя свадьба и надо закончить именно этим.
Я везде уже писал о том, как я буду стараться вести себя с супругой, если вдруг она у меня появится. Почему вдруг, причем тут вдруг и как супруга может у меня не появиться. Вполне может не появиться и именно к этому все дело шло, как по маслу. Я на всех этапах общался с девочками и с девушками. Но почему-то я считал, что навряд ли найду себе супругу.
Дело в том, что на всех этапах этого общения я вел себя не так, как это надо. При всех моих общениях с противоположным полом инициатива этого общения, его уровень и даже все его содержание не зависело от меня, не мной определялось, а представителем противоположного пола. В этом случае жениться даже много труднее, чем девушке выйти замуж, что немыслимо трудно, и далеко не все девушки, вполне этого достойные, эту задачу удовлетворительно для себя решают.
Но девушки ее все-таки решают, так как природа наградила их соответствующими способностями решать эту задачу, чего у мужика нет. У него все это заменяют другие качества, обеспечивающие ему господство в этом деле. А у меня эти качества где? Не знаю даже есть ли они у меня или их нет вовсе. Поэтому и сомнения у меня возникли. Наконец, получилось так, что судьба связала меня с девушкой, вполне достойной, и даже весьма достойной, но я не хотел и не мог ей ничего навязывать. Я считал, что ей светит и хорошо светит гораздо лучшая пара для ее жизненного пути и не хотел ей в этом мешать. Здесь большую роль сыграл папа, но только не мой папа, а папа этой девушки.
Это был величайший человек, очень умный и сильный. Он недаром попал под репрессии. Тогда репрессировали не преступников, не людей, нарушивших закон, а людей могучих и сильных, которые могут составить конкуренцию власть имущим. Благодаря ему наша дружба с этой девушкой завершилась нашей свадьбой!
А что теперь? Теперь мне уже 91 год, а моей супруге 88 лет! И вот подходит моя супруга ко мне и говорит: «Витенька! Как хорошо мне с тобой! Как хорошо мы с тобой живем! Подольше бы так!» Вот Вам и долгожданный Хэппи Энд!
Предыдущая серия: