Глава 4
Суббота началась со звонка телефона. Томаш глянул на номер и тотчас отклонил. Потом вскочил, стараясь не разбудить Аню, и вышел на задний двор. Он перезвонил по номеру.
— Томаш? — голос был резкий и повелительный.
— Да?
— Помнишь моё предложение?
— Вася, я отказался. Я больше не хочу с этим связываться.
— Ты передумаешь.
Из телефона донёсся звонкий девичий голосок.
— Папа, прости меня!
Томаш закусил губу, стараясь не сорваться. Несколько минут он молчал, потом спросил:
— Когда? Где? Посмеешь тронуть один волос на её голове, я убью тебя, ясно?
Всё утро Аня не могла понять, что творится с мужем. Он ел завтрак молча и старательно избегал её взгляда. Только днём, когда младшие дети заснули, а Эдик поехал покататься на новой машине — Томаш купил ему на день рождения подержанный Форд Бронко — ей удалось задать ему вопрос.
— Кто тебе звонил?
— Помнишь того парня из кафе? Звонил его хозяин.
— Я думала, ты отказался?
— Я передумал и возьмусь за дело.
Аня знала, что Томаш необычайно быстро принимал решения и уже их не менял. Что могло заставить его сделать это сегодня?
— Что они тебе сказали?
— У них Ася.
Ася была младшей дочерью Томаша и Агнешки, она училась в университете.
— Господи, Томаш, кто они, эти люди?
— Обычные люди. Они только не привыкли слышать «нет».
— Ты боишься, что они что-то с ней сделают? — Анин голос дрожал, так она волновалась за девушку, хотя никогда её не видела. Но она знала, что Ася была любимицей мужа.
— Специально — ничего. Они знают, что я не прощу. Не говоря уж об Андрее. Он меня терпеть не может, но это дело чести семьи. Он отомстит за племянницу так, что виноватые и невинные кровью умоются. Но в такой ситуации всё может случиться, поэтому я должен ехать.
— Что они от тебя хотят? — в отчаянии спросила Аня. Ей надоели все эти загадки.
— Им нужно помочь договориться. В своём роде разделить сферы влияния. Друг другу они не доверяют. Вообще никому не доверяют. Кроме меня.
— Почему они доверяют тебе?
— Потому что знают, что я сделаю всё по чести и по совести, не продамся ни одной стороне, всё, как думаю, рассужу. Моё решение они примут, даже если оно им не по нраву.
— Где будут происходить эти переговоры?
— Завтра я полечу в Монако.
— Всё состоится там?
— Нет. На яхте, в Средиземном море.
— На чьей яхте, они же друг другу не доверяют?
— На моей.
Тут Аня уставилась на мужа в изумлении.
— У тебя есть яхта? Большая? О существовании которой ты не удосужился мне сказать?
— Ну, есть. И что с этой яхтой? Нам без неё плохо жить было?
— Нам было очень хорошо, — Аня погладила его колено, — только странно так узнать о её существовании. Где она была всё это время?
— Стояла в сухом доке.
— А почему ты её не продал?
— Не знаю, — Томаш задумчиво покачал головой. — Это был подарок на юбилей свадьбы, мне и Агнешке. Мы думали, дети вырастут, поплывём в кругосветное путешествие, мир повидаем. Да не довелось. Но продавать всё равно не хотел. Вот и к делу пришлась.
— Когда у тебя самолёт?
— Завтра днём, мне надо Беллочке сказать, она расстроится.
— Ты прав, ей будет тебя не хватать, мне тоже, — и Аня подняла на мужа глаза.
— Не плач, любовь моя, ты же знаешь, что со мной ничего не случится, всегда к тебе вернусь! — он поцеловал её в нос.
Всё в Ане взбунтовалось против его отъезда, несправедливости всего этого, она повисла у него на шее и завыла странным, совсем не своим голосом:
— Томашек, не уезжай, пожалуйста! Сделай что-нибудь, только не оставляй меня!
Ей было жутко стыдно и противно самой себя, но она продолжала рыдать. Томаш, казалось, испугался этого её порыва. Аня обычно не выражала свои чувства вслух, даже если ей было плохо. Он обнял её, начал целовать в лоб, в глаза, в щёки, осушая поцелуями горячие слёзы.
— Аня, любимая, я не могу остаться, я должен ехать, но я вернусь к тебе. Не плач, я не хочу, чтобы ты плакала, никогда.
— Я не знаю, что со мной, — всхлипывала Аня, беспомощно глотая слюну и слёзы. — Конечно, ты прав, но мне так тяжело без тебя!
— Ты знаешь, Аня, почему я не могу не поехать?
Аня на секунду застыла и замолчала.
— Почему, Томашек?
— Ася не моя дочь.
Аня перестала плакать и на мгновение перестала дышать.
— Томаш, я не понимаю...
— Агнешка изменила мне, и Ася не моя. Но я простил мою жену и поклялся, что буду любить её дочь, как свою, больше, чем свою. А потом я оставил Асю, не взял с собой. Это мне наказание. Это моя вина.
— Расскажи мне всё, — Аня взяла его руку в свои ладони, прижала к груди. Её боль отступила, она готова была принять на себя его.
— Нечего рассказывать. Я уехал по делам тестя в Лондон почти на полгода, и у меня там была связь… сама понимаешь. Нашлись доброжелатели, рассказали Агнешке о моей измене, вот она и решила мне отомстить. Хотела, чтобы мне было так же больно, как и ей.
— Так кто Асин отец?
— Парень молодой, на меня работал. Сейчас на Андрея работает.
— Он знает, что Ася его дочь?
— Нет. Агнешка не хотела ему говорить. Все думают, что она моя. Я тоже так думал, да видать, как до дела — оставил её у Андрея, как собаку приблудную.
— Томашек, любимый мой, — Аня положила руки на плечи мужа и с нежностью заглянула в глаза. — Ты всегда всю вину и заботу на себя принять хочешь, чтобы другим легче было. Нет на тебе вины перед Асей. Ты её оставил, потому что она в школе училась, не хотела переезжать в последний год. Это было её решение, а не твоё.
— Может ты и права, но я всё равно не успокоюсь, пока не узнаю, что она в безопасности.
Они сели рядом на диван, Томаш обнял жену, а она прильнула к нему, прижалась всем телом, ловя каждую минуту своего счастья. Так, молча, они и сидели, когда в комнату со слезами ворвался ураган «Белла».
— Папа, папа, я боюсь, мне сон плохой приснился! — девочка, с размаху запрыгнув на диван к родителям, зарылась в отцовские объятия.
— Ничего не бойся, моя ласточка, папа никому не даст тебя обидеть, никому и никогда, — Томаш прижал к себе дочку, которая свернулась в дрожащий комок, и нежно гладил по растрепавшимся белёсым кудряшкам. — Что тебе приснилось?
— Не помню, по-моему лошадь, с огромными жёлтыми зубами, она пасть разевала! Она хотела меня съесть!
— Лапочка, лошади не едят маленьких девочек, они совсем не страшные. Это она тебе улыбалась! Что поделаешь, если у неё зубы большие? Вот я вернусь, и ты попробуешь покататься на пони. Тебе понравится!
Белла заметила папину уловку и настороженно подняла головку:
— Вернешься? А где ты будешь? Я с тобой хочу! —она сморщила носик, уже собираясь опять зареветь.
— Я в командировку, ненадолго. Тебе нельзя, туда только взрослых дядь пускают. Там совсем скучно будет. Но зато я приеду и привезу тебе новое платье, волшебное!
— А в чём волшебство? — недоверчиво спросила Белла.
— Когда ты его наденешь, папа исполнит три твоих желания! Всё, что захочешь!
— Хорошо, папа — волшебник! Мама, а что на обед?
Аня, с тоской наблюдавшая за мужем и дочкой, встала с дивана:
— Суп, гороховый. Я сейчас согрею. Томашек, сложить твои вещи?
— Не беспокойся, я налегке поеду. Сумку сам соберу. Там на месте всё, что надо, будет.
***
Томаш вышел из ворот прибытия в аэропорту Ниццы и сразу увидел молодого парня в чёрном костюме и фуражке водителя с табличкой «Евелевич».
— Вы ждёте меня?
— Мистер Евелевич?
— Ага.
— Пойдёмте.
Томаш кинул кожаную сумку на заднее сидение Ролс-Ройса и забрался вслед за ней. Он погрузился в размышления о предстоявшей ему задаче, не замечая, куда его везут, и очнулся только когда Ролс въехал в ворота роскошного особняка в барочном стиле, окружённого изысканным английским парком, объехал цветущую клумбу и остановился у подъезда.
— Что мы тут делаем? — нахмурился Томаш.
— Вас хотели здесь видеть до перелёта. Я только выполняю указания.
— Ладно, жди меня.
Томаш поднялся по мраморным ступеням к тяжёлым резным дверям, которые автоматически отворились при его приближении. Он вступил в овальный зал с колоннами. Сквозь разноцветный стеклянный купол пробивались и преломлялись причудливыми бликами лучи солнца, и в этом трепещущем свете к нему подошла женщина и протянула руку. Томаш поклонился, слегка сжал унизанные бриллиантами тонкие пальцы с безукоризненным алым маникюром, и поцеловал пахнувшее знакомыми дорогими духами запястье.
— Зачем я здесь, Серафима? — он выпрямился и спокойно встретил взгляд чёрных глаз.
— Мы давно не виделись, Томашек. Я соскучилась, пойдём.
«Как странно, — отметил Томаш. — Она почти совсем не изменилась. Безупречная кожа, белокурые локоны, точёная фигура. А ведь она моя ровесница. Она всегда была похожа на Грейс Келли».
Продолжение следует...