Нашли место, откуда просматривались, кроме заднего двора, площадь перед домом, пруд и часть крепостной стены далее, метрах в ста пятидесяти. На помосте у стены поставили и зажгли свечку. Для стрелка принесли упор – почти метровую чурку – и установили в выбранной точке. Незабудько зарядил карабин, прислонил его к чурке и отошёл в сторону. Маковей вопросительно посмотрел на него.
– Не! – шёпотом закричал тот. – Я нэ сможу! От, як бы з автомата, тоди…. Исмаилова б сюды!
Владимир Михайлович посмотрел на Рахмонова и солдат. Те в лад молча замотали головами. Гриша Колодкин аж присел под взглядом Маковея и испуганно замахал руками.
Пётр, заметив заминку, спросил Владимира Михайловича:
– Что не так, губернатор? Больно тёмно, будто?
– Нет, нет, ваше величество. Сейчас!
Из подобного оружия полковник Маковей не стрелял лет пять. Правда, его любимым видом всегда была стрельба из автомата, а когда служил в войсках – из пушки БМП. Но когда это было? В последнее время каждые полгода военных комиссаров заставляли сдавать зачёты по стрельбе из пистолета – огневая подготовка в комиссариатах почему-то считалась основным предметом обучения. Как будто военком, при необходимости, не смог бы застрелиться и без тренировки!
А попасть нужно было сейчас. Не попадёшь – начавший, было, расти, рейтинг может в один момент обрушиться.
«Эх, знать бы – хоть потренировался! И Исмаилова отослал. Тот бы точно попал! Отказаться, сославшись на темноту? Пожалуй, ещё хуже будет».
Маковей снял шляпу и парик, бросил их подбежавшему Незабудько, подошёл к карабину, опустился на левое колено и положил карабин на бревно. Найдя огонёк сквозь прорезь прицельной планки, он удивился, как тот мал. С высоты роста свеча выглядела внушительней и просматривалась чётче. Теперь же её почти не было видно, и если бы не огонёк – полностью растворилась бы во тьме.
«Абсурдная затея! – запоздало покаялся Владимир Михайлович. – Надо было хоть тарелку за ней поставить».
Мушка полностью закрывала собой огонек, и только слабый ореол вокруг неё говорил о том, что оружие наведено правильно.
«Вот это да! – Владимир Михайлович даже похолодел от своего открытия. Верхнюю горизонталь прицельной планки разглядеть в наступившей темноте было уже невозможно. – Как же теперь по высоте определиться? Всё, приехали!»
Он уже хотел встать и положить карабин, так как стрелять без подсветки или фосфорных насадок в таких условиях действительно было невозможно, но в это время сзади, метрах в трёх от позиции кто-то зажег свечу и поднял её над собой. На улице от этой одинокой свечи не стало светлей, но этого оказалось достаточно, чтобы Владимир Михайлович полностью увидел прицельную планку.
«Слава, больше никто не догадался бы!» – тепло подумал он о старшине и начал плавно нажимать на курок, одновременно выравнивая мушку по верхнему краю прицельной планки.
Выстрел получился резкий, но не звонкий. Удар приклада в плечо отвлёк Маковея от цели, и он никак не мог понять, туда ли он смотрит, где стоит свеча, или просто потерял направление. Лёгкий звон в ушах не позволял определить результат по реакции публики, соблюдавшей мёртвую тишину. Ощущение времени и пространства вернулось, только когда на плечо легла тяжёлая царская рука.
– Ну, что, сама потухла или попал?
Владимир Михайлович понял, что попал. Это было почти невероятно, но огонька на крепостной стене действительно не было!
Когда подошли к «мишени», оказалось, что пуля попала не в свечу, а в доску-«сороковку» под ней. От удара свеча упала и погасла.
Увидев её, Пётр достал зажигалку, зажёг и стал осматривать доску. Заметив маленькую дырочку прямо под тем местом, где стояла свеча, он отщипнул от доски тонкую лучинку и сунул её в отверстие. На глубине 25 сантиметров щепка уткнулась в твёрдое. Пётр вытащил лучину, отметив большим пальцем расстояние, на которое она углубилась, и поднёс её к глазам.
Больше показов не было. Пётр отказался смотреть всё остальное. Кивнув Меньшикову, он пошёл к себе, ни с кем не попрощавшись.
Во время ужина в столовую вошёл Меньшиков и сказал, что рано утром он едет в Романов вместе с гостями.
– Государь повелел вам забрать с собой всё, что привезли, а тож коновала и дезертира. Выезжаем до петухов! – строго и официально объявил он и вышел.
----------------------------------------------------
Данилыч
Александр Данилович Меньшиков ехал в своей карете и со своим конвоем в середине обоза. Два дня ехали, почти не останавливаясь. На три часа впереди обоза скакали порученец Меньшикова и ординарец Орлова, поэтому лошадей на часто встречающихся станциях меняли чуть ли не со скоростью света. Только к исходу вторых суток случилась заминка – на одном из постоялых дворов не нашлось столько сменных лошадей, пришлось остановиться на ночлег.
Владимир Михайлович, пока Незабудько и Рахмонов готовили палатку и ужин, пошёл к карете Меньшикова, чтобы попытаться наладить с ним контакт.
Меньшиков ходил взад-вперед вдоль кареты, заложив руки за спину, а у переднего колеса на коленях стоял сельский староста и ждал своей участи.
Остановившись возле старосты и нависая над ним, Александр Данилович спросил, стараясь себя сдерживать и выделяя в словах звуки «р» и шипящие:
– Так что, говоришь, сказал тебе Толстой этот, боярин хренов?
Староста сделал плаксивое лицо и бухнулся им прямо в дорожную грязь. Поднявшись, он сделал по этой грязи полшага на коленях и произнёс, рыдая и дрожа горлом:
– Ваша милость, Александр Данилыч! Помилуй, не можу я это повторять, не казни ты меня!
Меньшиков резко нагнулся, схватил старосту за грязную бороду и прошипел:
– Говори, пока бороду по волоску не выщипал! Да всё точно говори, слово в слово!
Мужик закрыл глаза и заголосил:
– О-ой, лихо мне, лихо, лихо, лихо! Не увижу я боле детушек своих малых!… А сказал тот боярин, Александр свет Данилыч, што дышло в ж… он этому выскочке загонит, а не лошадей оставит. А ещё сказал… ой-ой ой, детушки мои бедные, сиротки вы мои! А ещё сказал, што не долго пирожнику этому клятому кашеварить осталось, отольются ему, мол, боярские слёзы! И лошадок всех с собой увёл, и тебе, сокол наш ясный, ни одной не оставил!
Меньшиков усмехнулся зло, отпустил бороду и вытер руку о полу камзола.
– Ладно, встань, чего разлёгся в грязи, яко хряк! Не бойсь, увидишь ты своих детушек: не сам же ты это придумал!
Начавший, было, вставать мужик снова хлюпнулся в грязь и засеменил на коленях к Меньшикову, но тот отпрыгнул в сторону, испугавшись быть испачканным.
– Ну-ну, верю, верю! – поспешил успокоить он мужика. – Ты лучше давай-ка наших лошадей покорми, да чтоб к утру они отдохнувши были!…
– Может, это и к лучшему, Александр Данилович? – Маковей подошёл вплотную и встал рядом. – Заодно и люди отдохнут – ведь двое суток едем без остановок!
Меньшиков повернулся на голос, и Владимир Михайлович увидел усталое, осунувшееся лицо, покрытое сетью мелких морщинок, казавшихся неестественными у столь молодого человека.
– Есть хочешь? – неожиданно, улыбнувшись, спросил Меньшиков.
– Я как раз хотел пригласить вас в нашу палатку – там уже заканчивают приготовления.
– Нет, Михалыч, пойдём-ка ко мне! Побалакать надо. Вели вина своего шипучего принести, а остальное и у меня найдётся!
После второго бокала, а вернее – серебряного стакана шампанского, Меньшиков бросил в рот маленькую очищенную репку и откинулся в угол дивана, почти спрятав лицо за свисающим с потолка кареты тонким пологом. Послышался хруст разгрызаемой крепкими здоровыми зубами репки.
На другом таком же диване, напротив, Маковей пытался справиться с куском копчёной оленины. Поняв, что это ему явно не по зубам, он отложил мясо в сторону и запил то, что удалось откусить, глотком вина.
– Государь решил…. – раздалось из-под полога и тут же последовал надсадный грудной кашель. – Чёрт, снова, кажись, жар начинается! – виновато произнёс Александр Данилович, откашлявшись. – Вот лихо-то, и откуда берётся-то, чтоб ему!…
– У вас ноги мокрые, а сапог вы не снимаете. Немудрено и простыть, с мокрыми-то ногами. – Владимир Михайлович сочувственно посмотрел на Меньшикова – тот и правда выглядел неважно, и на щеках загорался нездоровый румянец.
Меньшиков глянул вниз на свои сапоги и сказал с усмешкой:
– Эх, мил человек! Знал бы ты, как я в детстве босым по снегу днями бегал, и никакая бóлесть меня не брала. А ты говоришь – ноги мокрые!
Маковей достал из кармана тюбик с таблетками растворимого аспирина, вытряхнул один кругляшок на ладонь и положил его возле стакана Меньшикова.
– Проглотите вот это. Болезнь она, может, и не прогонит, но жар снимет – это точно.
– Что это? – Меньшиков взял таблетку в руки и поднёс к глазам. – А сам?
Юрий Михайлович засмеялся и достал ещё одну таблетку.
– Я сегодня уже пил – тоже, знаете ли, неважно себя чувствую, но для профилактики можно и повторить. А вообще-то, Александр Данилович, я думаю, вы уже могли понять, что, если бы мы хотели вас отравить, то сделали бы это давно и незаметно.
Маковей плеснул в бокал воды из деревянной фляги, бросил туда таблетку, подождал, пока она растворилась, и выпил воду.
Меньшиков махнул рукой и сделал то же самое.
– Да не обижайся ты! – сказал он, морщась от бьющего в нос газа. – Это я так… по привычке. Ты верно говоришь: захотели бы – так давно уж извели бы. И не только меня….
– Вы сказали, что государь что-то решил… – напомнил Владимир Михайлович, открывая вторую бутылку шампанского.
-----------------------------------------------
Подписывайтесь, друзья, – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно! Не подпишетесь – всё равно, откликайтесь!
-------------------------------------------