Глава 16
Маша рассуждала так: в отношениях, и не важно, друзья это, муж с женой или отец с сыном ли мать с дочерью и тому подобное, – всё должно быть прозрачно. Вот как это было у неё с родителями. Она никогда ничего от них не скрывала. Когда впервые поцеловалась с мальчиком, – это было, в десятом классе на дне рождения одноклассника, то тем же вечером во всём призналась маме. Та лишь улыбнулась в ответ, а папа уже на следующий день стал по-доброму подшучивать: «Ну что, Маша, скоро у нас будут внуки?» Девушка смущалась, но понимала: родители по-хорошему подтрунивают над ней.
Вот если в отношениях всё мутно, и люди правды друг другу не говорят, то такие связи, была уверена Маша, требуется немедленно разрывать. Что она и доказывала, бросая парней одного за другим. Потому как если уже теперь, когда еще ничего нет, кроме постели, начинаются какие-то заморочки, что дальше будет? Только хуже. Значит, надо рвать, пока не закрепилось, пока не возникла дурацкая сердечная привязанность.
«Иначе вот что бывает, когда кого-то сильно любишь, – думала Маша, глядя на счастливых Витю с его любовницей. – Ты будешь сидеть дома с ребёнком, гладить распашонки с пелёнками, а твой муж – наслаждаться жизнью в обществе красивой девчонки, тебе изменять». Такой судьбы Маша для себя не хотела. Хотя, если уж очень глубоко в душе, то немного и завидовала той девушке, что была теперь рядом с Витей. Не потому, что с НИМ. А потому, что лицо ее светилось от счастья.
Подобных эмоций Маша никогда не испытывала. С некоторыми молодыми людьми ей было хорошо в постели, нравились их подарки и ухаживания. Но чтобы вот так, смотреть на парня полными радости и счастья глазами – такого ей ощущать никогда не приходилось. И девушка не знала, в чём причина. Вероятно, она просто не нашла ещё такого, перед кем бы распахнула широко своё сердце. Так, как делал это Витя 1 марта, в день начала весны: раскрывал окно, брал гитару и пел на весь двор какую-то песню о смене времён года. Орал так, чтобы все соседи услышали, – об этом однажды Катя рассказала. «Чудак на букву М», – прокомментировала Маша. Мысленно, чтобы не обидеть подругу.
***
– Ты сама должна ему изменить! – твердо сказала Маша, когда Катя немного успокоилась и перестала плакать. Все-таки подруга, получив доказательства измены Вити, не стала ничего скрывать. Пока неверный муж миловался со своей пассией, Маша помчалась к Кате. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она было остановилась. Задумалась: может быть, все-таки не стоит ей ничего говорить? Пусть живет в неведении. Сказать, что Витя на самом деле в библиотеке штаны просиживает, и дело с концом. Если вдруг выяснится что, то пусть как-нибудь после. А может и вообще никогда. Бывало же такое, что мужья и жены лишь на смертном одре признавались друг другу в изменах. Но большинство и вовсе уносило эти тайны с собой в могилу.
Пока Маша стояла и раздумывала, глядя в пыльное окно между этажами, где-то наверху хлопнула дверь, и раздался женский голос:
– Пошел вон отсюда, бабник проклятый!
– Да пошла ты сама! – прогремел в ответ мужской. Спустя несколько секунд вниз загремели тяжелые шаги. Мимо Маши, на ходу застегивая рубашку, промчался высокий мужчина лет сорока. Взъерошенный, в мятых джинсах.
– Я тебе никогда не прощу твоих баб! – раздалось снова сверху.
– Сначала со своими мужиками разберись! – прозвучало в ответ снизу. Затем громыхнула металлическая дверь подъезда. Вообще ее сдерживал доводчик. Но мужчина в ярости, видимо, так хлопнул, что и механизм не справился и сломался.
Маша поняла, что стала невольной свидетельницей типичной семейной драмы. Жена узнала об измене мужа и выгнала его из дома. Этот фрагмент чужой биографии и решил всё. Маша твердыми шагами направилась домой к Кате. Она позвонила в дверь, и когда та открылась, сказала прямо с порога:
– Пошли на кухню. Есть серьезный разговор.
Спустя пять минут Катя тихо плакала, роняя слезы в чашку с чаем. Маша грустно смотрела на нее. В комнате висела тяжелая тишина. Только воробьи весело орали на ветках большого тополя, растущего прямо возле дома. Маша посмотрела в окно. «Да уж, пейзажик тот еще», – подумала она.
Он и в самом деле был угрюмый: прямо пустырь, за ним – автозаправка. Еще дальше – унылые обшарпанные блёклые пятиэтажки спального района. Справа – сплошные камыши и тухлая речка. Слева – длинный бетонный забор и за ним – морг. Да, дом, в котором жили Витя с Катей, внутренним двором выходил на заднюю часть большой больницы. На краю огромного участка и располагалась самая мрачная его часть, которую можно было наблюдать из окна кухни.
Возможно, если бы родители Вити и Кати, покупая эту квартиру, знали об этом, то, наверное, не стали бы тратить на нее деньги. Но такое мрачное обстоятельство выяснилось позже. Равно как и многие другие. Например, полы были ужасно холодные: не доски, как обычно, а бетон, покрытый дешевым линолеумом без подкладки. Батареи зимой едва прогревались, поскольку котельная неподалеку не справлялась с нагрузкой; старые деревянные рамы пришлось многократно заклеивать малярным скотчем, чтобы через них не сквозило.
А еще наверху жила глухая бабка, которая слушала громко телевизор, и с ней приходилось часто ругаться. Но и это не все – прямо за стеной, в такой же однокомнатной квартирке, жили двое молодых людей. Они снимали это жилье. Эта парочка периодически по ночам устраивала спектакли: сначала раздавалось глухое сопение, а после приглушенные голоса, тональность которых выдавала, чем там занимались. Ну, а хуже всего было то, что иногда парочка напивалась и занимались своими делами слишком громко. Однажды Витя даже был вынужден постучать им в стенку, чтобы прекратились эти истошные вопли.
Одним словом, по мнению Маши, этот дом не выдерживал никакой критики. Молодая семья могла радоваться лишь одному: у многих собственного жилья нет вообще, живут на съёмном.