Начало здесь
Такая история, которая задается целью дать обзор продолжительных периодов или всей всемирной истории, должна в самом деле отказаться от индивидуального изображения действительности и прибегать к сокращенному изложению путем применения абстракций, – это сокращение производится не только в том смысле, что пропускаются события и действия, но и в том смысле, что мысль резюмирует богатое содержание. Сражение, великая победа, осада перестают быть самими собой, но резюмируются в простых определениях. Когда Ливий повествует о войнах с вольсками, он иногда говорит очень кратко: в этом году была война с вольсками.
A history which aspires to traverse long periods of time, or to be universal, must indeed forego the attempt to give individual representations of the past as it actually existed. It must foreshorten its pictures by abstractions; and this includes not merely the omission of events and deeds, but whatever is involved in the fact that Thought is, after all, the most trenchant epitomist. A battle, a great victory, a siege, no longer maintains its original proportions, but is put off with a bare mention. When Livy, e.g., tells us of the wars with the Volsci, we sometimes have the brief announcement: “This year war was carried on with the Volsci.”
***
Когда мы говорим об абстракциях, мы обычно имеем в виду формы, в которых мы пытаемся понять сложные вещи, иначе недоступные нашему мозгу. Например, что такое Германия? Мы представляем расплывающиеся контуры на карте, и не задумываемся над тем, что контуры четкие и имеют изощренную линию, что в Германии живут совершенно определенные люди со своими характерами, каждый из которых участвует в укреплении или ослаблении единства своим собственным образом и т.д. А у нас просто пятно на карте. Это и называется абстракцией. Можно назвать абстракцией просто элементарное сокращение? Можно. Одно большое яблоко и пять мелких. Абстрагируемся, и получаем одно большое яблоко.
Так вот, первое и главное понимание абстракции совершенно неприменимо здесь. А второе звучит лишь как "масло масленое".
Что он понимает под "индивидуальным изображением действительности"? Я не нахожу никакого конструктивного смысла в этой фразе.
Попробуем понять, что здесь хотел сказать Гегель. Ему, вероятно, кажется, что когда человек пишет о событиях более близких к нему, это можно называть "индивидуальным изображением действительности", а когда он пишет о более далеких, он должен извлечь из своего арсенала иной метод изображения действительности. Нет, никакой иной метод здесь не извлекается. Здесь у Гегеля просто очередная подножка читателю или исследователю его труда, не несущая ничего кроме убийства времени.
bb) Затем вторым подвидом рефлективной истории является прагматическая история . Когда мы имеем дело с прошлым и занимаемся далеким от нас миром, духу открывается такое настоящее, которое, являясь собственною деятельностью духа, вознаграждает его за усилия. События различны, но общее и внутреннее в них, их связь едины. Это снимает прошлое и делает события современными. Таким образом прагматические рефлексии при всей их абстрактности в самом деле являются современностью, и благодаря им повествования о прошлом наполняются жизнью сегодняшнего дня.
A second species of Reflective History is what we may call the Pragmatical. When we have to deal with the Past, and occupy ourselves with a remote world, a Present rises into being for the mind — produced by its own activity, as the reward of its labor. The occurrences are, indeed, various; but the idea which pervades them — their deeper import and connection — is one.
This takes the occurrence out of the category of the Past and makes it virtually Present. Pragmatical (didactic) reflections, though in their nature decidedly abstract, are truly and indefeasibly of the Present, and quicken the annals of the dead Past with the life of to-day.
***
Совершенно ненужная болтовня, причем формально абсурдная, и смысл которой можно понять только в случае, если прежде прочитать то, что написано ниже (очень удачное построение!) Смысл в том, что авторы пользуются прошлым для извлечения уроков в их настоящем. Вот и все, что надо было здесь написать. А комментируемые нами выверты являются лишь характеристикой, как это укладывается в голове Гегеля, и для читателя не представляют никакой ценности. Просто издевательство. Читатель ломает голову и ничего не понимает.
От духа самого автора зависит, будут ли такие рефлексии в самом деле интересны и жизненны. Здесь следует в особенности упомянуть о моральных рефлексиях и о моральном поучении, которое следует извлекать из истории и для которого история часто излагалась.
Whether, indeed, such reflections are truly interesting and enlivening, depends on the writer’s own spirit. Moral reflections must here be specially noticed — the moral teaching expected from history; which latter has not infrequently been treated with a direct view to the former.
***
Отмечает, что, на его взгляд, можно найти здесь позитивного
Хотя можно сказать, что примеры хорошего возвышают душу и что их следует приводить при нравственном воспитании детей, чтобы внушить им превосходные правила, однако судьбы народов и государств, их интересы, состояние и переживаемые ими осложнения являются иною областью. Правителям, государственным людям и народам с важностью советуют извлекать поучения из опыта истории. Но опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее.
It may be allowed that examples of virtue elevate the soul, and are applicable in the moral instruction of children for impressing excellence upon their minds. But the destinies of peoples and states, their interests, relations, and the complicated tissue of their affairs, present quite another field. Rulers, Statesmen, Nations, are wont to be emphatically commended to the teaching which experience offers in history. But what experience and history teach is this — that peoples and governments never have learned anything from history, or acted on principles deduced from it.
***
Вот мы и подошли к известному гегелевскому афоризму. И он блестяще прошел бы в жанре стендап, а здесь категоричность неуместна. Нам интересны исключения
В каждую эпоху оказываются такие особые обстоятельства, каждая эпоха является настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния. В сутолоке мировых событий не помогает общий принцип или воспоминание о сходных обстоятельствах, потому что бледное воспоминание прошлого не имеет никакой силы по сравнению с жизненностью и свободой настоящего. В этом отношении нет ничего более нелепого, как столь часто повторяемые ссылки на греческие и римские примеры в эпоху французской революции. Нет ничего более различного, как природа этих народов и природа нашего времени.
Each period is involved in such peculiar circumstances, exhibits a condition of things so strictly idiosyncratic, that its conduct must be regulated by considerations connected with 0
itself, and itself alone. Amid the pressure of great events, a general principle gives no help. It is useless to revert to similar circumstances in the Past. The pallid shades of memory struggle in vain with the life and freedom of the Present. Looked at in this light, nothing can be shallower than the oft-repeated appeal to Greek and Roman examples during the French Revolution.
Nothing is more diverse than the genius of those nations and that of our times.
***
И здесь мы видим, насколько упомянутый афоризм вырван из контекста. Нам кажется, что Гегель укоряет нас, призывает нас наконец-то учиться из истории. А оказывается, что он сам придерживается точки зрения, что из истории никаких уроков извлечь нельзя. Более того, его неуместная для серьезной работы категоричность режет глаз. Действительно нет ничего более различного, и обращались к ним, именно потому, что не найти было ничего более абсурдного?
Ставя себе такие моральные цели, Иоганн фон Мюллер имел в виду преподнести в своей «Всеобщей истории» и в своей «Истории Швейцарии» такие поучения для государей, правительств и народов, в особенности для швейцарского народа (он составил особый сборник поучений и размышлений, и в своей переписке он указывает точное число размышлений, формулированных им в течение недели), но эти поучения нельзя считать лучшим из того, что им сделано. Лишь основательный, свободный и всеохватывающий взгляд на положение дел и понимание глубокого смысла идеи (например в «Духе законов» у Монтескье) могут сделать размышления истинными и интересными.
Johannes v. Müller, in his “Universal History,” as also in his “History of Switzerland,” had such moral aims in view. He designed to prepare a body of political doctrines for the instruction of princes, governments, and peoples (he formed a special collection of doctrines and reflections — frequently giving us in his correspondence the exact number of apophthegms which he had compiled in a week); but he cannot reckon this part of his labor as among the best that he accomplished. It is only a thorough, liberal, comprehensive view of historical relations (such e.g., as we find in Montesquieu’s
“Esprit des Lois”) that can give truth and interest to reflections of this order.
***
Наконец-то мы дождались демонстрации способности выделять исключения.
Когда такие рефлективные истории приедались, часто возвращались к такому описанию какого-нибудь события, при котором исходили из всех точек зрения.
Disgusted by such reflective histories, readers have often returned with pleasure to a narrative adopting no particular point of view. These certainly have their value; but for the most part they offer only material for history.
***
До этого момента я находил, что русский перевод более осмысленный. Здесь же стройность рассуждений сохраняется только в английском переводе. Конечно, не "к описанию какого-нибудь события", а к описательному жанру истории, и не "из всех точек зрения", а, наоборот, там, где они отсутствуют, и вместе с ними отсутствует морализаторство.
Такие описания конечно имеют некоторую ценность, но в большинстве случаев они представляют лишь материал. Мы, немцы, довольствуемся этим, французы, наоборот, остроумно создают для себя настоящее и относят прошлое к современному состоянию.
We Germans are content with such. The French, on the other hand, display great genius in reanimating bygone times, and in bringing the past to bear upon the present condition of things.
***
Опять разделение на черное и белое.