Коньяк царю понравился. Понравилось ему и то, как отвечали на его вопросы Федя Костров и Гриша Колодкин. Вопросы Пётр задавал самые общие; тем проще на них было отвечать. До главного разговор всё не доходил. Владимир Михайлович, видя, как Пётр на него то и дело поглядывает, понимал, что царь хочет что-то сказать, но не может или не хочет этого делать – то ли из-за присутствия Ромодановского, то ли из-за слишком большой компании.
Часов в семь царю доложили, что бояре ждут, как условлено. Пётр скривился, как будто у него всё ещё болел зуб, и три раза громко хлопнул в ладоши. На пороге появился парень в цивильном кафтане и парике, из-под которого торчало гусиное перо. Весь вид его был невозмутим, но поза говорила о готовности метнуться, куда прикажут.
Пётр мельком взглянул на него и приказал, явно с сожалением:
– Васька, проводи гостей в палаты рядом с моими. Дай умыться и спать.
«Спящий» Фёдор Юрьевич мгновенно проснулся и выпрямился в кресле, выпучив глаза на Петра. Как? В свои палаты? Неизвестно кого?
Пётр сделал вид, что не замечает грозного дядюшкиного взгляда и сказал ему:
– Пойдём, дядя, государевы дела вершить! И то, смотри, с обедни из-за стола не выходим.
------------------------------------------------------------------
«Номер» в царской «гостинице» скорее был похож на келью в монастыре. Вместо кроватей в нём стояли две широкие лавки, покрытые несколькими шкурами и грубой холстиной; одеялами служили здоровенные медвежьи шубы, от которых пахло, почему-то, псиной, и из которых шерсть лезла так, будто перед кончиной мишки побывали в Чернобыле. У двери на неуклюжей табуретке стояла бадья с водой и деревянным полуведёрным ковшом. В кривом трехпалом подсвечнике на поставце оплывала единственная толстая свеча. Потолок был так низок, что Владимир Михайлович был вынужден ходить как по льду, чтобы не задевать его при каждом шаге макушкой. Его и Маслова, действительно, разместили недалеко от опочивальни царя. Остальные расположились в огромной комнате на таких же лавках в противоположном конце большого, но бестолкового дома, построенного явно без какого-либо проекта, как сказал профессор.
Оставшись одни, Маковей с профессором стали подводить итоги прошедшего дня. Оба сошлись во мнении, что, несмотря на удачный, в целом, исход дела, за которым они приехали в Москву, и даже на обед с самим, удовлетворения этот день не принёс.
– Что-то не то! – сказал Александр Андреевич. – Понятно, мы – чужие, и больших откровений с поцелуями взасос с его стороны ждать не приходится. Однако, и до конца с нами вопрос не решили. Не задавали вопросов о наших возможностях, не ставили никаких задач. Я заметил, что, прежде чем меня сопроводить в туалет, офицер, которому это поручалось, выгонял из коридора и со двора всех, кто там был. Зачем?
– Что-то осталось за кадром, Александр Андреевич. Только вот – что? То, что мы, в прямом смысле слова, не придёмся ко двору, мы знали. Но вы правы, что-то ещё, кроме этого, было не так! Нас не хотят показывать большому количеству людей. Почему? Потому что хотят использовать втайне от всех, или потому, что не хотят дразнить гусей?
– И разместили нас отдельно… А вы, кстати, видели, куда загнали наш обоз? Куда-то в самый дальний угол; с крыльца не видно ни карет, ни кухни….
– И правда, надо бы старшине дать знать, что у нас всё в порядке, а то, как бы он не начал боевых действий по нашему освобождению. С него станется… Пойду-ка схожу «до ветру», может удастся их разыскать.
– Будьте осторожны, Владимир Михайлович! Народ здесь пуганый, как бы не помяли.
Но выйти на улицу Маковею не удалось. Как только он открыл дверь из кельи, в полосе света появился незнакомый офицер и спросил неприветливо:
– Подать чего?
– Мне бы на улицу, по нужде… – Владимир Михайлович хотел обойти офицера вдоль стенки, но тот заступил ему дорогу и показал рукой в противоположную сторону.
– Вон за теми дверями – бадья. Пожалуйте…
Владимир Михайлович вернулся в комнату и сел на лавку.
– Та-ак! Ясненько! Домашний арест…
– Что бы это значило? – встревожено спросил профессор.
– Значит это одно, Александр Андреевич…. Нам не доверяют, и решение по нам ещё не принято. Не думаю, что охранники, если даже и согласятся отвечать на наши вопросы, что-то смогут нам пояснить. Убежать, конечно, можно попробовать, но…
– Нет! – возразил Маслов, не дождавшись, пока Маковей закончит. – Нет, нет и нет! Даже если мы никого при этом не повредим, что проблематично, всё наше предприятие, все наши усилия в таком случае пойдут насмарку! И тогда даже в глазах Петра мы останемся верблюдами.
– Вы правы, Александр Андреевич, бежать нельзя! Поэтому всё, что нам в этой ситуации остаётся – ждать. А поскольку ждать лучше лёжа, чем сидя, давайте-ка попробуем поспать!
Заснуть пытались долго и добросовестно. Оба ворочались на жёстких лавках, устраиваясь поудобнее, но привычка есть привычка – бока долго не выдерживали твёрдости незнакомого для них ложа. Как только кряхтенье сменялось похрапыванием одного из постояльцев, другой тут же просыпался и снова принимался ворочаться.
Так прошло несколько часов, после чего Маковей не выдержал, сел на лавке и потянулся за сигаретами. С тех пор, как он вышел из кареты, покурить не удалось ни разу. За столом немного гасил желание курильщика дым из царской трубки, теперь же Владимир Михайлович решил, что пора бы и затянуться пару раз. Часы показывали час тридцать ночи.
Прикуривать пришлось от почти догоревшей свечи, так как зажигалка осталась у царя. Затянувшись, Маковей дунул на трепещущий огонек и откинулся к стене, слушая, как нервно похрапывает профессор.
Вдруг из коридора послышался шум и топот нескольких пар сапог. Владимир Михайлович услышал, как от их двери сорвался офицер и побежал навстречу вошедшим. Раздались голоса, среди которых Маковей узнал и царский. Затем дверь без стука отворилась, и на пороге появился Пётр, освещаемый из-за спины свечой, которую держал в руках Меньшиков.
Пётр повернулся, бросил назад «Ещё свечей!» и вошёл в комнату, согнувшись чуть ли не пополам.
– Спите, што ли? – бодро спросил царь. – Небось, и правда, зла не умышляете….
В комнатушке сразу стало тесновато. Александр Данилович укрепил на поставце свечу и сел рядом с профессором. Царь к Маковею садиться не стал. Он подошёл к двери, шутя снял с табуретки огромную бадью с водой, поставил табуретку у окна и сел так, чтобы всех было видно.
Владимир Михайлович быстро надел штаны и с трудом натягивал отсыревшие на нём за день хромовые сапоги.
Пётр впервые увидел гостей без париков и теперь с любопытством их разглядывал, поджидая, пока Маковей закончит возиться с сапогами.
– Табак, однако, у тебя какой-то… пахучий! – Он помахал ладонью возле лица и втянул носом не успевший рассеяться дым от маковеевской сигареты.
Запасы «Нашей марки» у Владимира Михайловича давно закончились, а среди табачных изделий, обнаруженных в контейнерах, таких сигарет не нашлось, поэтому он давно уже курил лёгкие американские сигареты «Мальборо», ароматный запах которых и уловил сейчас царь.
– Это сигареты, ваше величество. Табак в них можно курить без трубки. – Владимир Михайлович, подумал немного и, заметив, что царь ждёт продолжения, достал из кармана и протянул ему пачку сигарет. – Он завёрнут в очень тонкую бумагу, а вместо мундштука приклеен фильтр из ваты, чтобы не глотать разные вредные смолы…
– Хм… – Пётр разглядывал сигарету со всех сторон. – А на что тогда вообще курить, коли дым не глотать? А ну-ка, покури вот эту!
Владимир Михайлович взял протянутую сигарету и вновь прикурил от свечки. Затянувшись, он демонстративно выпустил дым к потолку и показал, как обычно держат сигарету.
– Ха! – сказал Пётр. – Чудно! А ну, дай я испробую!
Он потянул воздух из сигареты, как привык это делать с трубкой, и чуть не заглотил её полностью.
Меньшиков от неожиданности выплюнул соломинку, которой всё это время ковырялся в зубах, и схватился за живот:
– Ох-хо-хо хо! Пётр Лексеич!… Да с ней же, видать, поласковей надо, поласковей, а ты….
Петру самому стало смешно. Он взял сигарету снизу двумя пальцами, поднёс ко рту и осторожно втянул в себя дым, спалив одной затяжкой чуть ли не половину. Выдохнув, он пожевал губами, как бы пробуя дым на вкус.
– Баловство! – сказал уверенно. – Ничего не чую, разве ж это табак?
– А если так, ваше величество?… – Маковей взял несколько сигарет и раскрошил их в свой носовой платок. – Где ваша трубка?
Пётр пожал плечами, достал из висевшего на поясе кисета трубку и принялся набивать её табаком. Раскурив трубку с помощью зажигалки, вынутой из того же кисета, он глубоко затянулся, медленно выпустил дым и удивлённо поднял брови.
– Хорош! Зело хорош! Данилыч, на, испробуй! А у тебя ещё есть такой? Фунта три-четыре пришлёшь? Я им послов угощать буду.
– Конечно, ваше величество, непременно пришлю! – Маковей встал, чтобы поклониться.
– Садись! – Нейтральный тон Петра превратился в сосредоточенно-строгий. – Не за табаком к тебе пришёл!
Владимир Михайлович напрягся и выпрямился на лавке. Профессор, так до сих пор и сидевший в нижнем белье, потянулся за штанами.
– Не стану я тень на плетень наводить, скажу прямо. – Пётр забрал у Меньшикова трубку и снова глубоко затянулся. – Я знаю про тебя больше, чем ты думаешь! Удивляешься? Ну-ну! Мне ведомо, что под Воронеж ты попал ещё зимой, и город уже там построил, и губернатором зовёшься. Слыхал и про машины твои громадные, самоходные. И пушки, и бомбы, и ружья у тебя есть невиданные. А ещё мне ведомо учинилось, что со всем этим ты хочешь царя и бояр извести и сам, заместо них, царём стать и всем владеть!
– Какая чушь! – не выдержал Маслов. – Но откуда?…
– Чушь? – Пётр натянуто улыбнулся. – Сам ведаю, что – чушь. Чтоб затею эту до ума довести, не токмо пушки и бомбы надобны. Много ещё чего…. Однако, на правду она похожа!
– Но, ваше величество! – Маковей развёл руки в стороны, показывая своё крайнее удивление. – Откуда у вас эти сведения и выводы о наших намерениях?
– А что – не так? – криво усмехнулся Пётр.
– Ну, по части пушек, бомб и машин – всё верно! И ещё есть много чего интересного. Но как бы я стал царём? Роду я, мягко говоря, не знатного. Кто же мне поверит, и кто за мной пойдет?
– Димитрию поверили!…
– Ах, да! Вы правы, ваше величество, можно, конечно, распустить слухи, что я или, скажем, Александр Андреевич – незаконные правнуки Филарета, а то и – законные потомки Иоанна Васильевича…
– Да уж были такие! – согласно кивнул Пётр и насторожился.
– Но ведь это – смута! Причём, смута ещё более великая, чем сто лет назад!
– Уж это так! – сказал Меньшиков.
– А в мутной воде рыбку-то сподручней ловить, – то ли спросил, то ли подытожил Пётр.
– Ну, хорошо, ваше величество: как же нам убедить вас, что злых умыслов мы не вынашиваем? – Маковей поднял руки, как бы сдаваясь.
– Попервоначалу – не врать! – Пётр опёрся спиной о стену и стал выбивать трубку в ладонь.
– Но почему вы решили…
– Потому и порешили, что ведаем, что ни с каких гор вы не спустились, и никаких мудрецов на свете не было! – зло сказал Меньшиков. Он встал и вопросительно посмотрел на царя.
– Веди! – кивнул тот.
Меньшиков вышел, кому-то за дверью отдал команду и снова вернулся.
Две минуты прошли в молчании. Пётр снова принялся набивать трубку, а Меньшиков вынул откуда-то новую соломинку и снова принялся ковырять в зубах.
Через две минуты дверь распахнулась, и в комнату подтолкнули мужчину со скрученными сзади руками. Волосы на нём были свалявшиеся и давно не мытые, щетина переросла в неаккуратную бороду и местами покрылась кровавыми коростами. Правый глаз целиком затянулся багрово-синей гематомой.
Но не это заставило Маслова и Маковея вскочить со своих мест. На мужчине сквозь грязь, прилипшие стебли соломы, клочки шерсти и запёкшуюся кровь угадывались остатки вельветовой рубашки с оторванными рукавами и синих джинсов, а на левом бицепсе красовалась татуировка в виде русалки, спускающейся на парашюте. В том, что перед ними – не местный тать, сомнений быть не могло. Но тогда кто же это?
-----------------------------------------------------------------
Подписывайтесь, друзья, – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно! Не подпишетесь – всё равно, откликайтесь!
-------------------------------------------