"Однажды где-то под кустом свалила зайца... черепаха" -- так называлась первая статья о том, как я стала актрисой. Последующие перечислять не буду -- найти их можно по тэгу с упоминанием Иркутского театрального училища. В них шла речь о вступителных экзаменах, нашем студенческом быте, занятиях по специальности, интересных моментах обучения. Я продолжаю.
С первого курса нас стали занимать в массовых сценах постановок Иркутского драматического театра им.Охлопкова. К стыду своему я и сегодня смутно представляю, кто этот замечательный человек и чем отметился в истории театра. А тогда, 54 года назад, и подавно. Мы были ленивы и не любопытны, такие мелочи нас не интересовали, главное было -- оказаться на сцене, ощутить запах кулис и причастость к святому искусству.
Однако святость театрального действа, о которой нам твердили педагоги, разбилась вдребезги, едва мы к ней прикоснулись. Произошло это на спектакле "Пепел Клааса" уже не помню какого автора. Тема -- революционная борьба, героическое сражение с самодержавием. Мы изображали то толпу крестьян на вокзале, то дворянское собрание, то рабочих. Был занят в спектакле и актер, которого мы хорошо знали -- он преподавал сцендвижение. Мы смотрели на него, открыв рот. И вдруг в ходе массовой сцены на вокзале, где его герой скрывается от ищеек и поворачивается спиной к зрительному залу, он подмигивает нам, и вполголоса, так, чтобы слышали только мы, произносит что-то несусветное, совершенно далекое от текста. Мы сначала оторопели, а потом затряслись от смеха. Через секунду он повернулся к преследователям и, как ни в чем не бывало, разразился гневным монологом, будто не он только что хохмил с массовкой. Боже, как пылали его глаза, сколько в нем было экспрессии, когда "сатрапы" скрутили ему руки и поволокли в тюрьму! Значит, так можно? А как же перевоплощение? Великое служение? Трепет перед искусством? Увы, они слетели с пьедестала, на который их водрузили великие деятели театра. И обрушил эти идеалы не кто иной, как Виталий Константинович Венгер, легенда театрального Иркутска!
Правда, тогда он еще не был увешан почетными регалиями, как впоследствии. Мы лишь позднее узнали, что помимо славы замечательного характерного актера, он имел и другую -- непревзойденного театрального хохмача и юмориста. Причем, тянулась она за Вилей, как звали Венгера и в глаза, и за глаза, еще со студенческих времен. Его однокурсник по Щукинскому училищу Михаил Ульянов считал артиста вечным дитятей и скоморохом.
Скоморошничали в то время все. Считалось хорошим тоном постоянно юморить, прикалываться друг над другом, а уж "расколоть" коллег во время спектакля, рассмешить, было делом чести. Но мы-то об этом еще не знали, и восприняли Вилину выходку как святотатство! А он еще и не такое откалывал. Одну свою студентку, которая по роли должна была постоянно повторять " дайте мне эту куриную ножку", Виля неизменно наставлял перед выходом на сцену: " Смотри не скажи "дайте мне эту куриную жопку"...
Театральная хулиганка
...Это был серьезный урок нигилизма. Я заразилась театральным хулиганством. Каюсь, мне ничего не стоило выйти в сцене бала в дворянском собрании в сапогах, которые остались на ногах после сцены на вокзале, и пройтись так в мазурке. Было лень гримироваться, чтобы под софитами лицо не превращалось в белую маску, -- ограничивалась темной пудрой. А однажды на занятиях по мастерству актера чуть не довела педагога до инфаркта, появившись на сцене в валенках...
Нигилизм, обрушившийся на неокрепший ум, оказался настолько токсичным, что у меня возникла другая проблема -- стеклянная стена между мной и образом, как назвал ее один из преподавателей актерского мастерства. Другой определил ее как формализм. Я не хотела верить в серьезность того, что делаю. Лишь на третьем--четвертом курсе мне удалось избавиться от этой проблемы.
Тайна за семью печатями
... Нашему курсу не повезло -- педагог, который его набирал, уехал в другой театр, и мы остались "безхозными". К нам пришел новый мастер, Ювеналий Александрович Калантаров, выпускник московских гончаровских курсов, молодой, амбиционый режиссер, ищущий свой путь в искусстве.
Весь его облик был необычен для провинции того времени. Небольшого роста, худощавый, в джинсах, заправленных в ковбойские сапожки, в модном свитере, с гривой волнистых волос, он, казалось, дышал столичной свободой, обещавшей разрушить провинциальную рутину. Необычными были глаза -- один серый, второй карий. Разноглазие придавало особый шарм его изящному восточному лицу.
В "москвича" влюбилась почти вся женская часть курса. Однако, от любви до ненависти...Мастер был постоянно недоволен нами, во время репетиций искал новые решения, и, похоже, не понимал, что с нами делать. Наверное, он был хорошим режиссером, но не все режиссеры способны быть хорошими педагогами. Тут нужен особый талант. И прежде всего -- заинтересованный взгляд по отношению к каждому студенту. Но вот этой заинтересованности часть из нас и не ощущала. К тому же, как нам казалось, мастер был нацелен на быстрый результат, а не на воспитание профессионализма. А ведь владение ремеслом -- большая половина успеха в работе актера!
Это, сам того не желая, продемонстрировал нам Виталий Константинович Венгер своей актерской техникой -- она дополняет процесс сопереживания, которому учит Станиславский. Там, где актер полностью погружается в роль, проходит зыбкая грань между нормой и психическим расстройством. Техника -- лекарство от быстрого износа актерского организма. А вот как к ней прийти, оставалось тайной за семью печатями.
Бунт на корабле
...Исподволь на курсе зрел протест, который вылился в обращение к руководству училища с просьбой убрать "москвича". Нас услышали. К нам пришел новый педагог, Виктор Борисович Мерецкий.
Он был великолепным актером-невростеником, как написали о Мерецком в одной статье. Мне это определение не нравится, в нем есть что-то болезненное. Хотя нашего нового мастера действительно отличал острый, взрывной темперамент, близкий к невростеническому. Это был Зевс-Громовержец, извергающий во время занятий на наши бедные головы громы и молнии. Раздражительный до крайности, Мерецкий не выбирал эпитеты и сравнения. Это к нему я пришла по сильному морозу на репетицию в валенках, забыв взять сменную обувь. Ко мне у него был особый счет. Надо было слышать, с каким сарказмом он отчитывал меня за мои прегрешения. "Цветок душистых прерий" в его устах звучало, как приговор суда. Однажды я с удивлением узнала, что меня и в самом деле нужно судить как малолетнюю преступницу. Для других наших девочек у него были готовы не менее лестные определения.
-- Олька, -- говорил он нашей соловушке Оле Кадниковой ( читайте о ней в статье "Главное -- не петь мимо нот"). -- Что ты ходишь, как лахудра? Посмотри на себя -- волосы не убраны, одета как бабка! Вон, бери пример с Ананьевой -- у нее и причесочка, и платьице, и туфельки, и маникюр...
Вот так, то кнутом, то пряником... Никогда не знаешь, чего ждать... Самое интересное, что дядя Витя, как звали Мерецкого наши ребята, был добрейшей души человек и излив на нас свой гнев, был способен отправить Бориса Шитикова в магазин за едой для всей нашей вечно голодной братии.
Я видела его только в одной роли -- графа де Гиша в "Сирано де Бержераке" Ростана. Это был фурор! Он переиграл всех, рядом с де Гишем даже Сирано выглядел бледно. Но чего это стоило! Наш мастер был болен гипертонией -- вот расплата за то, что он безжалостно тратил себя на площадке в течение 20 лет! Не умел иначе! В родной Иркутск Мерецкий приехал на излете своей актерской карьеры, в 43 года, и остался здесь навсегда... Летом 1973 года нашего мастера не стало... Емубыло всего 46 лет... Курс опять осиротел... Полетели наши планы на дипломный спектакль -- "Мещане" Горького, который мы репетировали с Виктором Борисовичем. Впереди экзамены, а что мы представим госкомиссии -- Бог весть!
Обыкновенное чудо
Случилось чудо -- нас взял под свое крыло Владимир Израилевич Симановский, худрук училища.
О таком педагоге можно было только мечтать. Высокий, стройный красавец с изящными манерами, немногословный, сдержаный -- это был настоящий интеллегент от театра. Сима, как звали его студенты, обладал бесценным качеством -- педагогическим талантом. Он умел раскрыть даже самого невзрачного студента. Каждый дипломный спектакль, поставленный Симановским, был маленьким шедевром. А какие работы у него были в театре! Сима научил нас думать, самостоятельно работать над ролью. Туман, который стоял у меня в голове относительно техники актерского мастерства, стал постепенно рассеиваться. Жаль, слишком мало времени нам было отпущено для работы с таким великим мастером. Но даже за малое время ему удалось выпустить три дипломных спектакля, которые получили высокую оценку государственной комиссии.
Спасибо судьбе за то, что она подарила мне встречу с такими замечательными людьми, как Симановский, Мерецкий, Венгер. И еще со многими другими, о которы я расскажу.
