Юношеский роман,
или Десять встреч длиною в жизнь
Глава третья
Часть первая
На зимних каникулах Лёнька приехал в отпуск к родителям.
Папа с мамой были вне себя от счастья, что он дома. Братья тоже были рады и приставали с постоянными расспросами об училище, учёбе, о спорте.
А самому Лёньке нравилось тепло, уют дома и спокойствие в нём. Не было этой постоянной муштры; команд: становись, равняйсь, сми-ирна, подъём, отбой; панцирных сеток на двухъярусных кроватях; вечно недовольного старшины и вездесущего командира, от которого только и сыпались наряды вне очереди. Хорошо, что он был в спортроте. Там дисциплина была помягче, но зато приходилось полностью выкладываться на тренировках и участвовать в многочисленных соревнованиях. Плюс ко всему, и учёбу никто не отменял. Никто не обращал внимания, отдохнул ли ты, хочешь ли ты спать. Всё это было неважно. Главное — чтобы были успехи в учёбе, спорте и дисциплина во всём. Даже в мелочах. Форма обязательно должна быть всегда аккуратно выглажена, сложена и развешена, постель убрана, и на ней чтобы не было ни единой складочки. Сам ты умыт, начищен и наглажен. Неважно, где ты возьмёшь на это время, но если что-то не понравится старшине, то это два наряда вне очереди, ну а если от командира, то тут уже четыре. Злостных нарушителей и тех, кто считал себя умнее заведённых в училище правил, безжалостно отчисляли. За эти полтора года, что Лёнька провёл в училище, за различные прегрешения было отчислено больше двадцати человек.
Это была борьба за выбивание из мозгов маменькиных сыночков привычки держаться за материнские юбки и становиться сильными, выносливыми и приспособленными к преодолению трудностей мужчинами. Недаром у первокурсников был лозунг — «Приказано выжить». У второго курса — «Они не пройдут». А вот стойкие и выносливые третьекурсники назывались «весёлые ребята».
Откуда брались силы, чтобы преодолеть всё это, Лёнька не знал. Но он успешно проходил эти этапы мужского воспитания, которые порой воспринимались как глупость или тупость, но внутри себя он осознавал, что без соблюдения этих правил жизни в училище нет.
Но когда-то надо было и отдохнуть от всего этого. Ведь нет ничего вечного. Любая нить имеет предел прочности. Вот поэтому сейчас Лёнька и наслаждался ничегонеделанием.
Из-за смены часовых поясов он целыми днями спал или полусонный валялся перед телевизором. Первые восторги от его появления дома прошли, и теперь он был предоставлен сам себе. Когда хотел, тогда и вставал. Когда хотел, тогда и ел. И ел он всё, что было в холодильнике или на плите. За время обучения в училище разбираться в премудростях еды его отучили. Закон был прост. Не хочешь — не ешь. Значит, ходи голодный. Не любишь «шрапнель» — не надо, за тебя её умнут такие же, как и ты, твои друзья. Не нравится рыба или вонючий рыбный суп — красота! Корефаны моментально вместо тебя его заглотят. Тут зевать не приходилось. Тут надо было есть всё то, что появлялось на столах. А в спортроте на завтрак добавочно давали котлету, на обед — лишний кусок мяса, а на ужин через день небольшую шоколадку. Так что через пару месяцев такой «диеты» Лёнька сметал из тарелки до последней крошки всё, что там находилось. Потому что всё это была еда, а особых денег, чтобы питаться в буфете, у него не было.
Зато сейчас — красота! Можно было есть всё, что приготовила мама, и ещё добавочно те дефициты, что откуда-то приносил папа.
Но такой диванный отдых ему вскоре надоел. Кипучая энергия, которая бродила в нём, требовала выброса, поэтому в один из дней, когда на боку уже чуть не появился пролежень, он решил обзвонить одноклассников.
На телефонный звонок Жуку ответил его брат, сказав, что тот на работе и приедет только поздно вечером, а на Лёнькину просьбу перезвонить, доброжелательно ответил:
— Обязательно передам.
Сестра Шугара недовольно изрекла:
— Чего это ты забеспокоился о нём? То все пропали, а тут всё звонят и звонят.
— Так я только приехал, — попытался объяснить ей Лёнька.
— А-а, — протянула она. — А я-то думала, что ты его совсем забыл. Он тут в школу недавно ходил, да никого из вас не нашёл, так с горя и напился. Ты там смотри, выпить ему не предлагай, а то он дурной становится.
— Де не будем мы пить, — попытался успокоить её Лёнька, — мне бы только повидаться.
Верка немного подумала и неохотно согласилась:
— Ладно, передам. — Но потом неожиданно вспомнила: — Так сегодня же в школе какой-то вечер. Витька на него собирался. Вот и приходи туда. Он говорил, что многие из ваших туда придут.
Такой новостью Лёнька был обрадован и горячо поблагодарил Верку:
— Ну спасибо тебе! Ты меня выручила! Приду обязательно!
— Да что уж там. Мне не трудно, — довольно пробормотала она и повесила трубку.
Так! Значит, сегодня Лёнька встретит своих друзей, по которым за последние полгода изрядно соскучился. Так хотелось узнать об их успехах и о том, кто и чем занимается.
Когда мама пришла с работы, то он ей сразу же объявил:
— Сегодня вечер в школе. Я иду туда. Там все наши встречаются.
Мама восприняла такую новость совсем не так, как ожидал Лёнька. Хотя она и была рада, что он ожил и такой бодрый и весёлый, а не вялый и сонный, каким был последние дни.
— Встречаться с одноклассниками — это хорошо. Только вы там спиртным особо не увлекайтесь. А то у вас что ни встреча, то попойка. И пахнет от тебя нехорошо, когда выпьешь, — мама от этих воспоминаний даже поморщилась.
— Ты что, мам? Ведь это только встреча и никто не собирается ничего пить, — Лёнька попытался хоть что-то объяснить маме, но если она что-то задумала, то словами это объяснить было невозможно, это надо было доказывать только делами.
— Знаю я твои обещания, — печально произнесла она и ушла к себе в комнату.
Хотя Лёньке и было обидно такое слышать, но он знал, что мама права, потому что репутация у него была подмоченной. И, махнув на все эти вздохи и ахи рукой, он сел у телевизора в ожидании времени, когда можно будет идти на вечер.
Школа светилась всеми своими огнями. Зайдя в неё, Лёнька огляделся. Раздевалка была закрыта, и с верхнего этажа слышалась танцевальная музыка. По всей видимости, она неслась из спортзала, в котором в своё время периодически устраивались танцы.
Не раздеваясь, только распахнув полушубок, Лёнька прошёл на второй этаж.
Перед дверями спортзала толпилась кучка девчонок и парней. Знакомых среди них он не увидел, а когда заглянул в зал, то увидел несколько знакомых лиц. Они, собравшись в кружок, о чём-то весело и громко, стараясь перекричать магнитофонную музыку, переговаривались.
Протолкнувшись через двери, он сразу направился к одноклассникам.
Увидев его, кружок раздался, и его принялись обнимать и тискать друзья, которых он так долго не видел.
— Ты смотри, кого к нам занесло?! — радостно прокричал Жук.
— Привет. Здоро́во. Как ты там в своих морях? — слышалось то тут, то там.
Ребята с радостью пожимали ему руки и обнимались, а девчонки с интересом рассматривали его.
Всё это было как какой-то калейдоскоп. Всё крутилось и вертелось вокруг Лёньки, и он только успевал отвечать на вопросы и сам задавать их.
Из всех собравшихся только Жук с Шугаром да несколько девчонок остались в Свободном, а остальные были студентами, поэтому долго не виделись и сейчас не скрывали радости от встречи.
На поставленных в уголке зала скамейках Лёнька скинул полушубок и, вернувшись к разгорячённым беседой одноклассникам, влился в общую беседу.
Каждый рассказывал о своём.
Жук с важностью рассказывал, что он исколесил почти всю Амурскую область и где только не побывал.
Шугар говорил о важности профессии токаря и о том, что он готовится повысить разряд, и о предстоящих экзаменах по этому поводу. Лёнька был полностью с ним согласен, потому что во время последней практики понял, что хороший механик без навыков токарного дела из него не получится. И они зацепились с Шугаром на теме разных сортов стали и правильности заточки резцов.
Их бесцеремонно прервала Галка:
— Чё это вы тут о своих железяках разболтались? Тут, понимаешь ли, музыка играет, танцы танцуют, а эти умники резцы затачивают. Пошли лучше потанцуем, — весело предложила она им.
Тут как раз заиграла весёлая бодрая музыка, и все ребята, выстроившись в кружок, принялись выдавать танцы, кто на какие был способен. Сейчас в моде был шейк, поэтому все тряслись и изгибались кто как мог.
Развеселённые задорной музыкой и криками, они в недовольстве остановились, когда мелодия закончилась, в ожидании следующего танца.
Но вместо повторения шейка заиграла плавная музыка, и Ободзинский принялся спрашивать у какой-то Наташки, что же ему делать.
Лёнька осмотрелся. Рядом с ним стояла Галка, и он предложил ей:
— Станцуем, Галь? — надеясь, что она ему не откажет в просьбе, потому что, ещё в школьные времена, они несколько раз танцевали на различных вечеринках.
На его просьбу Галка задорно, сверкнув глазами, пошутила:
— А пошли, вспомним молодость, — за что Лёнька был ей благодарен.
Они вышли на середину круга, Лёнька положил правую руку Галке на плечо, а левой обнял за талию. Под печальные слова чуть ли не плачущего Ободзинского они начали танец.
Когда он ощутил под руками упругость Галкиного плеча и изгиб талии, Лёньке стало как-то не по себе, но, преодолев это минутное замешательство, он сделал первые шаги танца и спросил у Галки:
— Ты так в Харькове и учишься?
— Да, — приблизившись почти вплотную к Лёньке, тихо ответила она.
От её близости и запаха волос у Лёньки перехватило дыхание, и песня страдальца Ободзинского куда-то сама собой исчезла. Перед ним была только Галка, и только её он слышал, даже несмотря на то, что она почти шептала ответы ему на ухо.
— И давно ты приехала? — продолжал задавать ей вопросы Лёнька. Ведь надо же было о чём-то говорить, не топтаться же просто так посреди зала?
— Неделю уже как дома, — Галка отклонила голову и посмотрела Лёньке в глаза. — А ты?
— А я уже четвёртый день бездельничаю, — улыбнулся он.
— А чего так? Чего не позвонил, не узнал? — в её негромких словах даже почувствовалась обида.
— Сам не знаю, — пожал Лёнька плечами. — Отдохнуть захотелось.
— Вот и я тоже первые дни только отсыпалась, — уже задорно рассмеялась Галка своим бархатным смехом, который иногда вспоминался Лёньке.
И пока не закончилась печальная мелодия, они, переговариваясь, делились впечатлениями о своей жизни и о том, что увидели дома.
Но много ли можно рассказать за короткие пять минут песни о том, что накипело и произошло за прошедшие полтора года? Лёнька частенько в школьные времена с Галкой и Томкой болтал часами, да и то им тогда не хватало времени обсудить всё, что хотелось, а тут всего лишь пять минут.
Резко оборвавшаяся музыка прервала их только завязавшуюся беседу, и они в недоумении стояли посередине зала. Галка первой пришла в себя и, взяв Лёньку под руку, как телкá, отвела к одноклассникам, сгрудившимся в углу.
— Чё, Лёнь, — ехидно спросил Адам, — старые связи не теряются?
От его шутки ребята рассмеялись, а сам Адам расправил плечи, гордясь выданной шуткой. Он учился в танковом училище в Благовещенске и пришёл на вечер в курсантской форме с двумя лычками на погонах и тоненькой лычкой на рукаве, говорящей о том, что он хоть небольшой, но начальник в их роте на первом курсе.
Петров тоже был в форме курсанта общевойскового училища. Они особо выделялись среди всех гражданских лиц, окружающих их, чем, судя по их виду, были очень горды.
Лёнька же специально не надел на вечер форму. Он здорово соскучился по гражданке, и ему не хотелось выделяться чем-то на общем фоне.
— Дурак ты, Адам, хоть и в форме, — отреагировала Галка на замечание Адама и отвернулась к хихикающим девчонкам.
Заиграла энергичная мелодия, и все ребята гурьбой кинулись вытанцовывать в центр зала. У Лёньки после замечания Адама всё настроение пропало. Вот бывает же так, что только одно пакостное слово может выбить человека из колеи, хотя на пару десятков матов можешь и не отреагировать.
Он отошёл к стенке и, прислонившись к деревянному ограждению батареи, бесцельно наблюдал за танцующими парнями и девчонками, тупо глядя куда-то в одну точку и ничего не замечая вокруг.
— Лёня, — неожиданно услышал он рядом девичий голос.
Повернув голову в сторону голоса, он, к своему глубочайшему изумлению, увидел Светку.
«Оба-на, — неожиданно ударило его кувалдой по башке, — вот это да!»
От полученного шока он с широко открытыми глазами припечатался задом к деревянной защите, за которой находилась пышущая жаром батарея, и, не замечая её жара, в недоумении уставился на хрупкую Светкину фигурку.
Он даже немного потряс головой, чтобы скинуть неожиданное видение. Вот кого он меньше всего хотел увидеть здесь, так это её.
Но видение не проходило. Перед ним и в самом деле стояла Светка. Она, как бы извиняясь, в ожидании смотрела на него широко раскрытыми глазами. Скромная улыбка, как бы потревожившая её узенькие губки, выдавала всю стеснительность, которую она с таким трудом сейчас поборола, а пальчики рук, скрещённые под невысокой, едва заметной грудкой, нервно теребили маленький платочек.
— Привет, — еле шевеля языком от неожиданного видения, промямлил он.
— Здравствуй, Лёня, — Светкины глаза чуть ли не вспыхнули от радости, когда она поняла, что он признал её.
— А ты чё тут делаешь? — задал он первый нелепейший вопрос, который пришёл ему в голову.
— Так вечер выпускников же, — как бы извиняясь, Светка ласково улыбнулась и наклонила вбок голову. — Наши вон тоже собрались, — кивнула она в сторону другого угла зала, откуда точно так же неслись крики и смех. — Вот я и пришла. — И тут же спросила: — А ты, когда приехал?
— Вчера, — без запинки соврал Лёнька. Ну не хотелось ему объясняться перед Светкой в том, что он ей не позвонил по приезде.
Он знал, что она ждала его звонка, но он непроизвольно откладывал этот разговор всё дальше и дальше. Ну не хотел он его. Может быть, даже и опасался.
После отъезда на второй курс после стройотряда, Светка завалила его письмами. Их он получал чуть ли не каждую неделю. Это были восторженные и полные любовной ереси письма. Светка в секундах перебирала их встречи и кто и что сказал. Он их устал читать и по прочтению с ожесточением рвал. Товарищи по кубрику подтрунивали над ним и его несчастной любовью, а помощнику старшины за плоские шутки он даже так врезал, что после этого командир роты дал ему четыре наряда вне очереди и пригрозил в приватной беседе, что объявит строгий выговор с предупреждением о последующем отчислении.
Потом письма стали приходить всё реже и реже, а в последнем письме Светка просила его позвонить ей, когда он приедет домой. Но он этого не сделал. Ну просто не хотел звонить. А почему? Вот он и сам этого не знал. Ну не хотел — и всё. Других дел было невпроворот.
— А я подумала, что ты забыл позвонить, — с сожалением в голосе вырвалось у неё.
— Ты что? Да ни в жизть! — горячо возразил он на её слова. — Я же обещал! — он постарался изобразить искренность в своих словах, и, наверно, это у него получилось, потому что Светкин взгляд потеплел, и она радостно, как ребёнок, воскликнула:
— Я так и знала, что ты ничего не забыл! — и, осмелев, приблизилась к Лёньке, взяв его за руку.
Если от прикосновения к Галке у Лёньки в мозгу разливалась розовая поволока, то тут его как будто сковали цепями или облили ушатом ледяной воды. Каждая мышца у него задеревенела, но, набрав побольше воздуха, он попытался преодолеть это неожиданное оцепенение:
— Конечно, не забыл. Я всё помню, — и он, притянув к себе Светку, крепко обнял её.
Светка, как ветка лозы, податливо прислонилась к нему и, приподняв голову, чуть ли не прошептала:
— А я всё помню. У меня всё это здесь, — и она прижала свой маленький кулачок к груди.
Лёнька понял этот жест. Это значит: в сердце.
«Мне бы так», — невольно промелькнула мысль, но вслух он произнёс:
— Я тоже помню.
Вскоре должна была закончиться очередная мелодия, под которую в экстазе тряслись одноклассники, и при их возвращении все бы увидели его со Светкой. Но Лёньке этого не хотелось, поэтому он наклонился к ней и, пересиливая звук магнитофона, громко сказал Светке на ухо:
— Пошли на улицу. Нам есть о чём поговорить. Тут нам не дадут. Мне надо тебе сказать многое.
Светка в благодарности подняла на него влажноватые глаза и молча кивнула головой.
Он прошёл в угол, где были свалены пальто и шубы одноклассников, нашёл свой полушубок и пошёл к выходу из зала, где его уже ждала Светка.
Выйдя в коридор, он помог ей накинуть шубку на её худенькие плечики и смотрел, с какой грацией она повязывала голову большим белым пуховым платком поверх небольшой шапочки.
Посмотрев на него, она мило улыбнулась и негромко, мягко произнесла:
— Я готова.
От её проникновенного голосочка, похожего на колокольчик, и обрамлённого в пушистое облако личика у него даже что-то ёкнуло в груди, отчего захотелось прижать Светку к себе, и он, взяв её под локоток, с каким-то трепетом посмотрел на неё, предложив:
— Пошли?
Она молча подчинилась, и они вышли во двор школы, где когда-то, давным-давно, вон на тех скамейках, под теми деревьями Светка терпеливо ждала, когда этот обормот Лёнька проснётся, держа его голову у себя на коленях.
Вспомнив это, Лёнька горько усмехнулся и крепко прижал к себе сейчас такую податливую Светкину руку. Промелькнула мысль: «Как же она смогла такими ручонками тащить меня?», но он тут же откинул её, глубоко вдохнув морозный воздух.
На улице ветра не было. Небольшой морозец пощипывал щёки. Утрамбованный на тротуарах снег громко скрипел под ногами, а с безоблачной черноты высокого неба ярко помигивали мохнатые звёзды.
В этот поздний вечерний час вокруг стояла такая тишина, что даже изредка проезжающие машины не могли потревожить её. Уличные фонари давали достаточно освещения, чтобы различать окрестные кусты и деревья, приваленные высокими сугробами снега. Торопиться было некуда, поэтому можно было обо всём поговорить.
Лёнька молча шёл рядом со Светкой, не зная, как начать непростой разговор, который созревал в его голове. Зато та щебетала о своих подругах, об учёбе в техникуме, о домашних делах и о том многом, что он пропускал мимо ушей, занятый своими мыслями, хотя был немного удивлён.
Та Светка, которая всё время молчала и исподтишка наблюдала за ним, та Светка, из которой и слово-то клещами не вытянешь, сейчас с ним разговаривала как обычная девчонка, болтая обо всякой всячине. Его даже заинтересовало, что же с ней такого особенного произошло. Но пока ответа не находил и из-за этого отвлёкся от чернухи, раздиравшей его.
Заметив, как она неожиданно поскользнулась, он интуитивно поддержал её и, крепко взяв за руку, неожиданно для себя прижал к себе. От такого жеста Светка резко прервала очередной рассказ о какой-то Нинке, у которой скоро будет свадьба, и о том, как они ей шьют платье, и её лицо неожиданно оказалось рядом с Лёнькиным.
От её взгляда, которым она обдала его, он вообще опешил. Такого счастья и радости, которым светились её глаза, он никогда и ни у кого не видел до этого.
Светка была счастлива! Она крепко ухватилась за его руку, и из её губ непроизвольно вырвалось:
— Лёнечка, я никогда тебя не отпущу. Я так тебя хотела увидеть. Я так тебя ждала…
«Нет! Не буду я ей ничего говорить!» — сама собой пронзила его мозг мысль, когда он всмотрелся в её разрумяненное морозом личико в обрамлении пухового платка.
Ну не мог он разрушить то счастье, которое светилось в этом ореоле. Не мог. Не имел права. Не в его это было правилах — обижать людей ни за что, поэтому он улыбнулся и ласково спросил:
— Это из-за того, что я тебя под ручку взял?
— Да!.. Нет!.. — запуталась Светка в ответах, а потом, опустив глаза, тихо произнесла: — Это из-за того, что ты это сделал первый раз, — а потом, как бы в оправдание своих слов, добавила: — Я так давно этого хотела, я так давно об этом мечтала, — и, обхватив Лёньку обеими руками, уткнулась лицом в разворот его полушубка.
— Глупенькая, — усмехнулся он, пытаясь обеими руками поднять её голову и посмотреть ей в лицо.
Но не тут-то было, Светка плотно уткнулась в шерсть полушубка и не хотела вынимать из неё лицо.
Он не стал применять силу, чтобы заглянуть ей в глаза, а только гладил её по плечам.
— Перестань, перестань, — ласково уговаривал он застывшую Светку, — всё будет хорошо. Всё будет замечательно. Мы ещё обо всём поговорим. Мы ещё всё обсудим. У нас же уйма времени. Не так ли? — он вновь попытался приподнять склонённую Светкину голову.
От его жеста она приподняла лицо, и только тут он увидел, что на него смотрят невероятно счастливейшие глаза.
— Да, Лёнечка, да. Мы обо всём поговорим. Я всегда буду с тобой, — и, стараясь скрыть невольно накатившие слёзы, украдкой смахнув их, она радостно рассмеялась. — Пошли, — и уже сама крепко ухватила его под руку.
Теперь и Лёньку покинула скованность, теперь и он принялся рассказывать Светке различные случаи из свой курсантской жизни, и они долго и задорно смеялись над проделками Лёнькиных друзей и Светкиных подруг.
Они ещё долго бродили по заснеженному ночному городу, не замечая мороза и того, как он стремится прекратить их свидание, а когда Лёнька заметил, что Светкины губы начли синеть и трястись, он понял, что пора было попрощаться и ей срочно нужно в тепло.
Хорошо, что они находились поблизости от Светкиного дома.
Зайдя в подъезд, он попытался обнять её и поцеловать, но та что-то засопротивлялась и, выставив перед собой руки, неожиданно попросила:
— Давай не сейчас, Лёнечка. Я очень замёрзла. Мне надо погреться. — И уже твёрдо посмотрела на него.
— Как знаешь, — пожал плечами не ожидавший такого окончания свидания Лёнька. — Тогда до завтра? — начал он прощаться, потому что сам уже хотел оказаться в тепле и немного отогреться.
— Давай, — тут же согласилась она и уточнила: — Я тебе завтра после занятий сама позвоню.
— Звони, — безразлично ответил он.
— Хорошо! — уже радостно воскликнула она и, неожиданно приблизившись к нему, чмокнула в губы и тут же отскочила.
Поцелуй получился смазанным и пришёлся только в самые краешки губ.
От произошедшего Лёнька вообще перестал что-нибудь понимать и только тупо смотрел вслед Светке, упорхнувшей вверх по лестнице.
Дождавшись, когда после звонка захлопнется дверь на втором этаже, он вышел на улицу.
Мороз не на шутку покрепчал, так что после тепла подъезда его пробил озноб, и чтобы хоть немного согреться, он чуть ли не бегом припустил домой.
Конец первой части главы третьей
Полностью повесть «Юношеский роман» опубликована в книге «Сокровища»: