🇵🇱📰(+)GW: окончание интервью русского дезертира в мексиканском изгнании (перевод с польского)

🇵🇱📰Обзор польских медиа

🗞(+)Gazeta Wyborcza в продолжении интервью русского дезертира в мексиканском изгнании, рассказывает ужасы про российскую армию. Не ужасы, а прямо УЖАСЫ-УЖАСЫ. Рассказывает «свободной» российской прессе, которую перепечатывет не менее свободная польская. Огромный лонгрид, который выйдет в нескольких частях. Верить всему рассказанному я бы поостерёгся, ибо очень неправдоподобно и реально упорото. Но с другой стороны, над Павлом Филатьевым мы тоже смеялись, а потом случились Балаклея и Херсон. Уровень упоротости: плащ Сарумана 🟤

Автор: перевод материала «Новая газета. Европа», перевод на польский: Патриция Эйдука. Перевёл: «Мекленбургский Петербуржец».

Часть IV (читать сначала Часть I)

Медуза: Что вы делали во время допросов?

Константин Ефремов: Я просто стоял в оцепенении. Я боялся, что Шопага убьет этого снайпера. Я не хотел, чтобы этот пьяница в звании полковника стрелял в него. Ведь он живой человек, он уже сдался в плен, а его мучают за то, что он защищал свой дом.

Медуза: И никто не попытался остановить полковника?

Константин Ефремов: Как...

Медуза: Как другие относились к этой пытке?

Константин Ефремов: Это как на стройке: один замешивает раствор, другой кладет стену, третий трамбует. Всё очень приземленно.

Медуза: Неужели никто не хотел как-то утихомирить полковника, запереть его где-нибудь, пока он не протрезвеет?

Константин Ефремов: Офицеры боялись привлечь внимание пьяного офицера с пистолетом. Он легко мог их застрелить. А к пленным у них не было ни жалости, ни сострадания. С чужими мальчишками мы иногда пытались дать им хотя бы сено, чтобы им не приходилось спать на сыром полу. Иногда ночью мы приносили им еду. Один мой земляк, тоже из Владикавказа, пришёл к повару. Сначала повар отказался: «Ты что, с ума сошел? А вдруг Шопага узнает!». Тогда земляк спросил, кого он больше боится: его - указывая на кабинет полковника - или его - указывая пальцем на небо. Повар смутился, молча поставил еду.

Медуза: Что стало со снайпером после допросов?

Константин Ефремов: Полковник прострелил снайперу руку и ногу, сломал кость в правой ноге. Ночью ко мне пришли охранники, спрашивали, что делать с раненым мальчиком. Мы наложили ему повязки и отнесли в гараж. Я пошёл к офицерам и уговорил их отправить его в госпиталь, так как до утра он не дожил бы. Они одели его в русскую форму и сказали, чтобы он не признавался, что он военнопленный. Все боялись, что Шопага его расстреляет. В больнице ему наложили гипсовую повязку, а затем, опасаясь Шопаги, снова поместили в гараж. Его снова допрашивал пьяный полковник, только на этот раз в гипсовой повязке.

Медуза: Когда вы были в зоне боевых действий, вы сделали много фотографий. На них вы не выглядите подавленным и разбитым.

Константин Ефремов: Я посылал эти фотографии маме, поэтому не хотел стоять с несчастным лицом. Я постоянно писал ей: ешь нормально, спи нормально, держи спину, не волнуйся.

Медуза: На фотографиях вы в основном в гражданской одежде. Почему?

Константин Ефремов: Ведь я ехал на учения; я всегда беру с собой гражданскую одежду на все учения. В некоторых случаях, например, при разминировании, я надеваю удобную спортивную обувь, потому что так безопаснее. Иногда форма изнашивается, намокает, пачкается. Все взяли гражданскую одежду. А половину предметов униформы я покупал сам. Например, когда мы знали, что во Владикавказ едет КАМАЗ за двигателем, мы давали водителю деньги, просили друзей и родственников купить, и он привозил нам. Командование ничего не выдавало, даже бронежилетов и касок. У нас был один прибор ночного видения на 70 человек.

Медуза: Командование тоже ходило в гражданской одежде?

Константин Ефремов: Нет, они носят форму, но они же не копают окопы, в конце концов. Они сидят в тех, которые для них вырыли другие, или вообще не рыли, и в тепле, дистанционно наблюдают за теми, кто там грызёт землю и валяется в грязи.

Медуза: В плену были только военные?

Константин Ефремов: Нет, там было трое гражданских лиц. Одного пожилого человека подозревали в том, что он выдал координаты наших артиллерийских войск. Только у него был кнопочный телефон! Как он мог дать координаты! Они его изводили, а потом посадили в гараж вместе с остальными.

Был еще мальчик лет 14-16. Его тоже подозревали в передаче координат. Он был ещё ребенком! Он весь дрожал. Его тоже допрашивали. Они не причинили ему особого вреда, но он был избит.

Третий заключенный был весьма необычен. Его поймали на контрольно-пропускном пункте. Эти блокпосты установлены вдоль разветвленных дорог между селами по всему Запорожью, и украинским гражданам требуется целый день, чтобы пройти через них. Там стоят ополченцы Донецкой и Луганской народных республик, подробно обыскивают машины, каждый раз берут телефоны, читают все сообщения, просматривают всю галерею, проверяют документы и только потом отпускают. На это уходит очень много времени. Конечно, они не передают, кто какую машину уже проверил. В каждой точке они начинают все сначала.

Так, они остановили 40-летнего мужчину и его мать и стали смотреть его телефон. У него был совершенно новый iPhone. Донецкие заявили: «Ваш телефон подозрительный, оставьте его здесь, заберёте на обратном пути». Короче говоря, они украли телефон. Парень сопротивлялся, поэтому его отобрали и доставили в управление.

Оказалось, что он из Донецка и работает анестезиологом. В 2015 году он оперировал детей, солдат российской армии, людей из ДНР. Он всем спасал жизни. А они пытаются его ограбить.

Его привезли с завязанными глазами, с крестиком на шелковой нитке на шее. Когда его допрашивали, повязку сняли и решили его отпустить, но он заметил, что креста нет. Подошел к старшим офицерам и спросил: «Вы не видели его крест?». Они посмотрели на меня как на сумасшедшего и ответили: «Вам он нужен больше, чем нам?».

Время от времени на нас нападали действительно законченные идиоты. Мужчина лет пятидесяти, местный житель из Бильмака. Он пришел к сотрудникам и сказал: «У меня есть информация, которая может заинтересовать вашего командира». Я передал сообщение, обыскал его и показал, куда идти. Он пришёл к полковнику и начал продавать своих, имея в виду украинских солдат. Прошло какое-то время, слышу крики - Шопага его уже бьет.

Медуза: За что? Ведь он доносил на своих!

Константин Ефремов: Он подумал, что если он его ударит, то тот скажет что-то более интересное. В итоге дед провёл ночь в гараже с заключёнными, а утром его выгнали. Он ушёл избитый и ни с чем [нда... Очень правдоподобно — прим. «МП»].

Медуза: Других заключенных отправляли в лагеря в России?

Константин Ефремов: Нет, КАМАЗЫ отвезли их в Мелитополь, где были собраны все заключенные. Там их тоже допрашивали и пытали, только не полковники, а контрактники.

Медуза: Вы знаете их судьбу?

Константин Ефремов: Нет, но я надеюсь, что они живы.

Медуза: Откуда берется жестокость военных типа логистов и других тыловых профессий? Ладно, я могу представить, что солдаты в окопах бьются и теряют всякое сочувствие. Но почему офицеры тыла так жестоки?

Константин Ефремов: Они просто разношёрстная команда. Даже простые рядовые и унтер-офицеры, которые служили в тылу и никогда не приближались к линии фронта ближе чем на 20 километров, собирались вокруг гаража и шептались, что они могут войти туда и всех... Склонить к противоестественной близости.

Однажды на страже стоял молодой солдат, они оттолкнули его и вошли внутрь. Я подошёл и увидел, что снайпер сидит в скрюченном состоянии, со сломанным носом, в луже крови. Я прогнал их и пригрозил, что если еще раз увижу что-то подобное, то они присоединятся к пленным. Другим офицерам, по сути, было наплевать.

Медуза: Какой в этом был смысл? В конце концов, они ведь не получали жизненно важную разведывательную информацию, не так ли?

Константин Ефремов: Скорее всего, они хотели поиздеваться. Например, пнуть человека, которому завязали глаза. Когда ты не видишь удара, в конце концов, это ещё больнее.

Однажды ночью Шопага снова напился, чтобы пытать заключенных. Я не мог больше терпеть и разбудил коменданта [прикомандированный к части офицер ФСБ] нашей 42-й дивизии. Это тяжеловес, который контролирует около 20 000 контрактников, всю дивизию. Он проснулся и пошёл его успокаивать.

Медуза: Чем на самом деле занимаются на войне начальники ФСБ?

Константин Ефремов: Этот конкретный, вместе с Шопагой, разрабатывал схемы запугивания отказников от службы. Например, в 71-м мотострелковом полку: 21-летний парень стал свидетелем того, как ATGM [противотанковая управляемая ракета] попала в его друга, разорвав его на куски. Парень сошёл с ума и отказался, он не хотел больше воевать. Шопага доставили в наш штаб материально-технического обеспечения.

С начальником они придумали такую хитрость: перед штурмом зачитали приказ, что в бой могут идти только те, кто хочет, а те, кто отказывается, могут остаться. После боя, конечно, появились убитые и раненые. Тех, кто отказывался, преследовали Шопага и ФСБ со следующим обоснованием: «ослабляет боеспособность подразделения и несёт ответственность за гибель одного или нескольких солдат». За самовольное оставление в беде и последующую гибель солдат. Это полная чушь! Бойцы отказались идти не потому, что они были трусами, а потому, что в атаку были посланы необорудованные подразделения. Командиры знали о недостатках, но тем не менее послали в атаку. Они умывают руки. Виноватыми оказываются те, чьи товарищи погибли.

Естественно, никто там не знал законов, все им верили. Шопага и его начальник печатали эти красивые указы на листах бумаги, заставляли солдат читать их, а потом демонстративно рвали.

Солдаты смотрели на них как на спасителей, возвращались в свои ряды и шли на смерть.

По «солдатскому радио» прошёл слух, что через три месяца после начала войны произойдёт ротация, мы все получим отпуск и сможем уйти без последствий. Сейчас я понимаю, что это была уловка, чтобы все молчали, но тогда я верил в это и просто ждал 24 мая.

Многие хотели уволиться. В нашем батальоне было 380 человек, 70 из них сбежали. Сейчас все гораздо сложнее: когда в сентябре началась мобилизация, законных способов уехать не было. Мои друзья сказали мне, что сейчас можно уволиться, заплатив 100 000 рублей [около 5600 злотых]. С другой стороны, за увольнение с возможностью вернуться на работу вы заплатите 150 тысяч рублей [около 8400 злотых].

Капитан Дмитрий Потапов и начальник отдела кадров занимаются такими увольнениями по серости. Капитан провел на войне всего несколько недель, а потом старался во что бы то ни стало дослужить в Ханкале. Сейчас он служит начальником штаба батальона.

Раньше в батальоне продавали должности. С должностью зарплата увеличивается на 10 000 рублей [около 560 злотых], но покупка должности стоит 40 000 [около 2200 злотых].

Например, один солдат купил должность оператора машины разминирования УР-77 - это гусеничная машина, которая запускает снаряд с гексогеном в минное поле и создает проход шириной 6 метров и длиной 100 метров. Этот человек так и не сел на машину, всю свою службу он провел в штабе в Ханкале, где обшил здание гипсокартоном. Когда началась война, его поставили командовать нефтяной вышкой, а он даже не знал, какие кнопки нажимать. А потом, как этот оператор, он должен был приехать и организовать дорогу для наших танков. И пока он разбирался, как работает эта машина, украинцы начали обстрел противотанковыми управляемыми ракетами. Наши танки заехали на минное поле. Три сожгли вместе с экипажами.

Медуза: Разве на учениях перед войной не проверялись навыки и хотя бы базовая боеготовность?

Константин Ефремов: Не было никаких учений! Там отдельные подразделения что-то делали. Мы собирали палатки для батальона соединения. Нам выдали новые палатки, мы должны были поставить только четыре. Нам сказали поставить шесть, мы так и сделали. Две стояли пустыми.

Я спрашиваю командира батальона, зачем нам столько палаток. Он показывает пальцем на небо и говорит: «Со спутника все видно! Это шоу - смотрите, сколько нас, и бойтесь».

Даже люди, ведущие обстрел, были не очень хорошо подготовлены. Мы сидели в палатке, вдруг слышим адский свист. В 300 метрах от нас, на краю палаточного городка, упал снаряд из противотанковой артиллерии. Они стреляли управляемой ракетой, и оператор просто потерял её.

Медуза: Никого не убили во время учений до войны?

Константин Ефремов: Ха, если бы они действительно проводили учения, там погибли бы десятки людей. В 2016 году во время учений в Астраханской области троица пьяных солдат-контрактников выкатилась из вагончиков отлить и была разбита. Пьяный прапорщик подрался с бензопилой с сержантом, который хотел украсть его дрова. Результат: покалеченного сержанта эвакуировали на вертолете, а прапорщика отправили в тюрьму.

Даже на войне случались смерти из-за алкоголя! Пьяный водитель разбивает «КАМАЗа». Приезжает командир, устраивает ему взбучку, приказывает снять всю кабину с другого подорвавшегося на минах КАМАЗа и бросить ее в свою развалюху. Он возится с машиной и одновременно напивается. Утром он просыпается пьяный, берёт бутылку лимонада и жадно пьёт его. А в бутылке с лимонадом - охлаждающая жидкость. Ближе к вечеру он умирает.

Медуза: Как вы думаете, чем закончится война?

Константин Ефремов: Я уверен, что победой Украины, что они вернутся к своим исконным границам. Будет большой ошибкой, если они пойдут на какие-либо переговоры с каннибалами. А сколько это займет времени - я не знаю. Надеюсь, что месяцы, а не годы.

Медуза: Вооружённые силы и России, и Украины были построены на базе советской армии и имеют схожие пороки. В социальных сетях украинские солдаты также часто жалуются на организационные проблемы. Как вы оцениваете боевую мощь обеих армий?

Константин Ефремов: Той силы, которая была у России в начале войны, больше нет. И сколько бы поваров, водителей и слесарей ей ни удалось мобилизовать, она уже не восполнит свои потери. С другой стороны, украинские вооруженные силы получают хорошую технику, и эффект от этого виден. Для меня, человека, который жил там, охотился на зайцев и замерзал, их преимущество очевидно: аптечки, форма, стрелковое оружие, приборы ночного видения. Это не менее важно, чем артиллерия и танки. На этом фоне российская армия - это нищие, которым бабушки вяжут носки.

Медуза: А украинцы недавно обсуждали, что называя российских солдат «4мошниками» [уничижительное прозвище, образованное от «частичной мобилизации», официального названия срочной службы], они умаляют усилия своих солдат, потому что в России есть вполне подготовленные и опасные в бою подразделения.

Константин Ефремов: Да, такие есть. Но на всём фронте 30 000 человек, или десятая часть всех частей, представляет собой хоть какую-то боевую силу.

Медуза: Как вам удалось уволиться из армии?

Константин Ефремов: Конечно, все время меня пытались заставить передумать: были ежедневные собрания, где меня делали предателем, взывая к патриотическим чувствам. Многие после такого, в конце концов, возвращались служить. Но это тоже работает в краткосрочной перспективе - тех, кто достаточно глуп, чтобы не понять, что дело не в верности присяге или трусости, пожалуй, треть. Другие возвращаются на войну, возвращаются в часть и снова пытаются демобилизоваться.

Мне не дали возможности добровольно уйти в отставку, сказали, что это несовместимо с занимаемой должностью. Они заставили меня написать рапорт от руки о том, что я отказался выполнять приказ командира части отправиться на спецоперацию в Украину. На основании этого рапорта меня обязали явиться в аттестационную комиссию. После комиссии меня отпустили.

Мне повезло, что меня отправили на Украину рано, до осенней мобилизации. После мобилизации было бы еще сложнее.

Медуза: Как выглядит такая комиссия?

Константин Ефремов: Офицеры собираются в палатке, и один из них играет роль «церемонемейстера». Теоретически он должен задавать вопросы о моих обязанностях как командира взвода и о приказах, которые я отдавал подчиненным. В действительности же вопросы были не по теме и довольно глупыми: «Вы уверены в своей решимости? Вы всё хорошо продумали?». В принципе, одно и то же с десятью вариациями. «Товарищи офицеры, вы это слышали?». Все кивают, подписывают и, наконец, штампуют приказы: уволить из рядов Вооружённых сил РФ и сдать положенное имущество.

Проблема в выделенных средствах. В мирное время бывший начальник инженерной службы выделил мне экскаватор. Его повысили, и нужно было распределить всю имеющуюся в наличии технику. Никого не волновало, что взводу разминирования экскаваторы не нужны. Конечно, на бумаге экскаватор был работоспособным, в реальности - сам скелет.

В итоге с меня взяли компенсацию за этот экскаватор - 89 000 рублей [около 5050 злотых] в пользу Вооружённых сил Российской Федерации. Я должен был заплатить, чтобы иметь возможность покинуть Россию. Мне удалось выехать только 28 октября.

Медуза: В течение этого времени между комиссией и вашим отъездом вы оставались в своей части в Чечне?

Константин Ефремов: В части в Грозном и дома во Владикавказе. У меня закончились деньги, мне перестали платить.

Медуза: Считаете ли вы себя дезертиром?

Константин Ефремов: Дезертир - это тот, кто отказывается защищать свой народ и Родину. На мою родину никто не нападал. Невозможно защищать страну, физически находясь на территории другой страны. Те, кто так не считает, - заблуждающиеся люди. Но я уже не знаю, как с ними рассуждать. Ведь что сказать офицеру, который в мирное время злится, что ему приходится служить четыре раза в неделю, но не возмущается, что его посылают убивать невинных людей?

Я - офицер, который четко понимает слова присяги: «Защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество». Где была вся армия, где были генералы и полковники, когда Путин менял конституцию? Получается, что все они нарушили присягу, не выполнили свой воинский долг и стали предателями народа. Да, я тоже должен был встать и защищать конституцию. Но, в конце концов, я выполнил свой воинский долг. Может быть, криво и косо, но я его выполнил.

Многие российские военнослужащие, и контрактники, и мобилизованные, и наемники, не трусы и не подлецы, они могут быть порядочными людьми. Я не знаю, как объяснить, что они так легко и дешево дали себя одурачить и смогли пойти убивать.

Медуза: Я помню, что вы говорили о бедности и деньгах, но не могу не вспомнить, что до войны вы читали независимые СМИ и понимали, к чему все идет, и все же тоже оставались в строю.

Константин Ефремов: Я участвовал в разминировании и не считал себя нахлебником. Я уже говорил: мне платили зарплату, потому что каждый день я мог взорвать себя.

Медуза: Однажды война закончится, и ваши товарищи по оружию вернутся с фронта. Смогут ли они снова функционировать в обществе?

Константин Ефремов: Будет рост преступности. Кто-то собьет кого-то на дороге и будет застрелен, будут поножовщины в очереди за хлебом. После возвращения оттуда невозможно оставаться полностью в здравом уме.

Медуза: Тогда давайте пофантазируем: сменится правительство, начнутся нормальные реабилитационные программы, как в цивилизованном мире. С помощью специалистов разве не станет лучше?

Константин Ефремов: Даже если и так, отдельные люди вернутся к нормальной жизни.

Медуза: А сделала ли война вас более жестоким и агрессивным? У вас развился синдром посттравматического стресса?

Константин Ефремов: У меня развился синдром крайней жестокости по отношению к собственным командирам, к политикам в моей стране, к целой куче лакеев власти. Я прожил в своей стране 33 года, и все эти годы я боялся. Я боялся, что меня подставят, что я скажу что-то не то, что на меня донесут и начнут шантажировать.

16 лет я ходил по нужде в общественный туалет в центре Владикавказа. Моя мама, проработав 40 лет, имеет пенсию 10 000 рублей [около 560 злотых]. В конце концов, я начал делать ремонт. Когда я заменял прогнившие полы, я высыпал перед домом щебень и опилки. Тут же пришел какой-то неадекват из префектуры и пригрозил мне штрафом в 5 тысяч рублей.

Что я должен думать о главе моей республики, о моих судьях, о моих милиционерах, о моих генералах? Они пьют нашу кровь.

Медуза: Вы покинули Россию легально?

Константин Ефремов: Да, сразу после освобождения я написал правозащитнику Владимиру Осечкину, вкратце рассказал ему о своей ситуации и приложил свои документы. До последнего момента я не верил, что получу паспорт, ведь у меня третья категория допуска. Но ФСБ, видимо, на это клюнула.

Медуза: Почему вы выбрали именно Мексику, а не что-то более близкое?

Константин Ефремов: Я хочу получить убежище в США. У них длинные руки, где-нибудь поближе за всё, что я сказал публично, мне ничего не грозит, кроме молотка [Ефремов вспоминаетза казнь дезертира, которого вагнеровцы забили молотком] или той швабры, которой Шупага угрожал снайперу. Нигде больше у меня не будет спокойной жизни. В Штатах я могу купить себе пистолет и сказать ребятам из ФСБ: «Добро пожаловать!». В Европе я этого делать не буду.

Медуза: Сейчас, когда Вы вернулись с войны, хотели бы Вы сказать что-нибудь украинским солдатам и гражданам?

Константин Ефремов: Я хочу попросить у всех прощения. За то, что я ступил на их землю с оружием в руках. Я не надеюсь на прощение, но я обязан его попросить.

Медуза: Вы наверняка встретите украинских беженцев. Как вы будете себя вести?

Константин Ефремов: Ну, если они узнают меня и будут вести себя неприятно или агрессивно, я отвечу: «Бог нас всех рассудит». Но я не могу испытывать обиду или объяснять, что они несправедливы ко мне. Они пострадали гораздо больше, чем я и люди, которых я знаю.

Люди пишут мне в комментариях в социальных сетях, что никогда не простят меня, проклинают меня. Я не в состоянии возмутиться. Да, они ослеплены гневом, но праведным гневом.

Медуза: У вас нет детей?

Константин Ефремов: Нет.

Медуза: И никаких планов, даже когда ваше положение улучшится?

Константин Ефремов: Я не могу заглядывать так далеко в будущее. Я гражданин России, который находится в Мексике с видом на жительство на 180 дней и дает интервью с подробностями, за которые в России пытают людей. О детях не может быть и речи.

Медуза: А в будущем?

Константин Ефремов: Конечно, я хочу создать семью, родить детей и жить в нормальной стране, а не убегать от каннибалов.

Медуза: Вы бы позволили своим детям служить в армии? Даже не в России, а, скажем, в Европе или США?

Константин Ефремов: Нет. Нигде и никогда. Я сам не хочу быть солдатом.

Медуза: А чем бы Вы хотели заниматься?

Константин Ефремов: Я бы хотел продолжать заниматься разминированием. Я надеюсь, что война скоро закончится, и я знаю, что для сапера будет много работы. Я хочу сделать что-то, чтобы компенсировать тот факт, что я вошел в чужую страну как незваный гость с оружием в руках. Чтобы хотя бы частично компенсировать это. Я приду со своим миноискателем и спрошу, чем я могу помочь.

@Mecklenburger_Petersburger

P. S. от Мекленбургского Петербуржца: «Ох, уж эти сказочки!.. Ох, уж эти сказочники!» ©

Мекленбургский Петербуржец в:

Telegram

Яндекс.Дзен

Sponsr.ru

🎚Об упорометре канала «Мекленбургский Петербуржец» 🟤🔴🟠🟡🟢🔵