За годы работы в интернате я неоднократно слышала от друзей и знакомых: "как ты там работаешь", "их же так жалко". Действительно. Если задуматься о том, что они здесь навсегда, несчастные, покинутые, впереди тупик - жалко до ужаса.
Однако сами больные так не воспринимают свою жизнь. Даже для самых тяжелых из них это - их жизнь, и ни один человек не в состоянии постоянно находиться в тоске и печали. Кроме, конечно, определенных психических заболеваний, но на это есть психиатры и спец.препараты.
Я вам расскажу про Лёшу. Он был детдомовский отказник, кахексия, тяжелейшая неврология - ДЦП, тетрапарез и контрактуры (для тех, кто с третьего раза только смог прочитать - это когда руки и ноги не двигаются и из-за этого постепенно скрючиваются в определенном положении, обычно сгибательном). После 18 лет детские интернаты переводят больных во взрослые. Так, много лет назад, Лёша попал к нам. В общем-то умереть он должен был еще во младенчестве - отказник, дом малютки, далёкие 70е... но выжил, да и потом неоднократно случались разные болезни, в том числе с операциями - и выкарабкивался. Очень уж воля к жизни была велика. У Лёши интеллект пострадал незначительно - он всё понимал, знал всех сотрудников по именам, неплохо говорил. И вот представьте - живёт человек запертый в беспомощном, обездвиженном теле, нуждается в постоянном постороннем уходе. И всё равно оптимист. Я как-то спросила его, как так? Знаете, что он ответил? "А я не знаю, как бывает по-другому. Вот я вижу, что вы ходите, двигаетесь, но это как в телевизоре - сам я не знаю, как это было бы. Как море или горы - тоже только по телевизору видно".
Он никогда себя не жалел. И прожил полноценную жизнь, умер в 53 года. Кто-то сейчас поперхнулся кофе, наверное - разве же можно счесть такую жизнь полноценной? Без путешествий, семьи, материальных благ, даже без возможности почесать там, где зачесалось? А оно всё в голове.
И другой пациент был когда-то, перевели его с отделения реабилитации после обширного инсульта. Тоже тетрапарез, речи не было, но всё понимал и мог отвечать глазами (закрывал когда "да"). Отделение реабилитации - это относительно крепкие, молодые проживающие, самые сохранные и способные к самообслуживанию, помощи другим и даже к работе в городе. И вот он утратил разом эту способность, оказался заперт в себе. Он отказывался от еды - сжимал зубы, отворачивался. Плакал, когда спрашиваешь, не болит ли чего - душа болела. Мы пробовали приглашать его друзей из отделения реабилитации, но им было неловко, странно видеть его таким, пообщаться нельзя из-за отсутствия речи, и они перестали приходить. А он продолжил угасать, как прогоревшая свечка. С психологом работать тоже отказывался, отворачивался. Так за три месяца и сгорел. Вот его было очень жаль, но сделать было ничего нельзя - когда человек сдаётся и отказывается бороться, никто не сможет помочь.
Жалость к нашим больным не занимает все наши чувства. Иногда наоборот, гораздо больше жаль их родных или вообще одиноких старичков в своих квартирах. Наши больные просто живут, а мы просто работаем, здесь, для них. И у нас не прирабатываются люди, которым так жаль, ну так жаль брошенного котенка на улице, что потом еще три дня надо всем о нём рассказывать и плакать. У нас остаются те, кто возьмёт котенка домой, обсушит, накормит и пристроит к знакомым или в волонтерскую передержку приюта.
Берегите себя, и будьте здоровы.