Я знаю, что мало кто это прочтет. Я устала. Это так сложно - жить. А не жить я не хочу. Все дальше и дальше от начала моей жизни. Все больше зим и весен сменяют друг друга. Иногда мне кажется, что время стоит на месте, только чередуется вот это бесконечное: лето, осень, зима, весна, лето...
И наперед уже все известно, и каждый раз как в первый раз только еще ярче, и как будто год от года все больше солнечных дней, все острее запахи и звуки, все болезненнее расставание с каждым прошедшим месяцем года. И любишь все сильнее год от года тех, кто с тобой с самого начала. И еще больше начинаешь любить тех, кто остался, когда умирают те, кого любишь ты и кто любил тебя.
Мне их не достает и с годами это не зарастает. Это все так же остро, стоит лишь на мгновение перестать душить в себе боль утрат.
Я поняла, что больше и глубже привязываюсь к этому. К весенним ручьям, к тихим и безудержно теплым летним закатам, к осенней влажности и прелым листьям в конце октября. И к снегу, который так дорог моему сердцу своей чистотой и убаюкивающим уютом медленного падения за холодными стёклами окон...
Нет, опять весна и я не выдерживаю всей этой красоты, а горечь воспоминаний приходится комкать и рвать словно исписанные листы бумаги. Мир меняется, но мой мир не меняется. В этом его защищенность, его сила и его же слабость. Я слаба, а мне нельзя ослабевать настолько, чтобы все выходило из под контроля. Нет. Нельзя. Я не вернусь на дно пропасти. Там темно и ничего нет, кроме бесполезных и страшных видений.
Странно. Странно вообще, что я существую именно такой, какая я есть. А те, кто вокруг меня? Они настолько талантливы так потрясающе работоспособны и при этом добры, что я при всем желании не смогу сделать и сотой доли того, что они совершают ежедневно. Раньше меня раздражали какие- то их привычки и маленькие странности или особенности характеров, но после смерти Вали... Боже мой! Я теперь понимаю, что вот если папа из за плохого зрения иногда просыпает на стол сахар из сахарницы и не замечает этого, то это вовсе не повод сердится на него. Наступит день, когда его не станет, и я буду готова что угодно на свете отдать за то, чтобы он был рядом со мной живым, пусть даже больным и каким угодно, и плакать я буду, хотя бы мысленно, если увижу этот просыпанный кем-то сахар, потому что стану вспоминать папу и, как говориться, всю кротость его. Он же невероятно, непостижимо добрый человек, такой заботливый, такой благородный, сильный (и ранимый при том), что у меня не хватает слов, чтобы описать вам это.
Нет. Мне нельзя так много себе позволять. Нельзя грустить и нельзя так сильно бояться. Нельзя думать и чувствовать до конца. Лучше просто посмотреть рассвет.
