Утром Петр проснулся от дикой головной боли. Больно было даже глаза открывать. Солнце уже светило прямо ему в глаза, Петр быстро вскочил: неужели проспал? Он быстро натянул брюки, вышел в кухню.На столе стоял кушин с молоком, лежал хлеб, накрытый белой тряпочкой. Матери не было.
Он вышел во двор. Утро было в самом разгаре. Озабоченно разгребали землю куры, между ними сновали воробьи, стремясь ухватить то, что уже оказалось на поверхности, другие оглушительно кричали на фронтоне.
Петр не мог понять, где мать и почему она не разбудила его – он опоздал на работу. Наскоро выпив молока с хлебом, он быстро пошел в мастерскую. Его встретили радостными возгласами:
- Привет папаше!
- С сыном тебя, Петро!
- А мы думали, что ты укатил к Зое в роддом вместе с матерью. Тетя Дуся утром шла на автобус сегодня.
«Так вот она где! К Зое поехала, а ему даже не сказала! Ничего себе мамаша! Что теперь Зоя подумает?» - эти мысли пронеслись в его голове, вызвав и обиду, и раздражение.
- Да я решил, что поеду завтра, а сегодня мать одна пусть поедет. Все равно к ним не пустят, только в окно посмотреть...
- Ну ты даешь, Петя! – воскликнул Лешка. – Когда моя родила, я под окнами ходил, пока мне не сказали, кто родился. А Светке сразу не рарешили вставать – что-то у нее там было не так – так я ей письмо целое написал! И каждый день бегал к ней по вечерам.
Петр чувствовал себя одновременно и обманутым, и обманщиком. Он молча отошел в свой угол, где стоял трактор, почти готовый к работе. Он уже выезжал на нем в поле во время посевной, тогда сеяли яровую пшеницу, и сейчас готовил для посева кукурузы, свеклы.
Из головы не выходила мать. Как она с ним поступила! А еще мать называется! Конечно, где-то в глубине души он чувствовал, что мать сделала правильно, но все-таки...
Евдокия вошла в приемное отделение. Медсестра спросила:
- Вы к кому?
- Так невестка у меня тут, Зоя.
Она спохватилась и добавила:
- Мищенко, Зоя Даниловна. Как она? Как внучок?
Медсестра показала на листки на стене:
- Вот здесь про всех написано. В какой она палате?
- Да не знаю я. Мищенко ее фамилия.
Медсестра встала, подошла к этим листкам, просмотрела их и сказала:
- В четвертой ваша невестка. У нее все в порядке.
- А передачку ей передать можно?
- Вы же понимаете – ей не все можно.
- Так я ж понимаю. Тут вот, - Евдокия стала вынимать из сумки баночки, - сметанка, творожок, молочко сегодняшнее, парное. Блинчики утром испекла. Я ж понимаю, ей дите кормить...
- Женщина, молоко заберите, неизвестно, какое оно. Вы ведь его не кипятили? А некипяченое нельзя.
- Да оно ж парное. Я только подоила и сразу сюда приехала.
- Понимаете, не положено. А остальное я передам.
- А как бы ее увидеть?- спросила Евдокия, заглядывая в лицо медсестре.
- Подойдите с той стороны, - она показала рукой, - покричите, она выглянет в окно. На втором этаже она.
- Спасибо, - ответила Евдокия и засобиралась. – А молочко-то – возьми себе, дочка! Оно хорошее, не везти ж мне его обратно!
Она вышла на улицу, обошла здание, увидела, что под окнами стоят люди, разговаривают с женщинами, стоящими у окон. Она собралась с духом и негромко крикнула:
- Зоя!
Мужчина и женщина, стоявшие неподалеку от нее, взглянули на нее:
- Вы громче кричите, чтоб услышала. У вас какая палата?
- Четвертая, - ответила Евдокия.
- Так это тут, - показала женщина, рядом с нашей. У нас пятая.
Евдокия крикнула громко, и через несколько минут в окне появилась Зоя. На ней был байковый халат неопределенного цвета, на груди выглядывали тесемки от рубашки, тоже неопределенного цвета. Зоя помахала рукой Евдокии, оглядела двор роддома, потом, приоткрыв форточку, спросила:
- А где Петя?
Евдокия сделала вид, что не расслышала.
- Как ты? Как сынок? Все хорошо?
Зоя закивала головой и снова спросила:
- А Петя где? На работе?
Евдокия тоже закивала головой. На работе! Знала бы ты, на какой он работе! Но, конечно, ничего такого она Зое не сказала.
Через несколько минут Евдокия уже спешила на рынок, откуда отправлялся автобус в село.
Петр после обеда должен был выехать в поле. Бригадир направил его пробороновать поля, которые завтра будут засеваться кукурузой. Петр поехал без охоты: во-первых, он дурно себя чувствовал, постоянно пил воду, а во-вторых, за такую работу платили меньше, чем за сев. Он приехал домой на тракторе, чтобы сразу после обеда ехать в поле. Евдокия уже была дома. Она возилась в сарае, когда Петр вошел во двор. Услышав трактор, она вышла к нему.
- Ты где была? – спросил Пётр, стараясь говорить как можно беспечнее.
- Там, где должен был быть ты, - отрезала Евдокия и вошла в дом.
Петр пошел за ней.
- Ты была у Зои? Как там она?
- Нормально, спрашивала, почему ты не приехал.
- И что ты сказала? – встрепенулся Пётр.
- Сказала, что ты пьянствуешь, не ночуешь дома. Что еще я могла сказать ей?
Петр видел, что мать не намерена говорить с ним.
- Обедать будешь? – спросила Евдокия. – Мойся!
Она собрала на стол, но сама не села. Петр наскоро поел и уехал в поле.
Евдокия, услышав, что сын уехал, села на лавку у стены и задумалась. Ей было жалко его, запутался он, и если сейчас отвернуться от него, то неизвестно куда он повернет. С женой ему повезло, конечно, но сколько она сможет терпеть это? Евдокия вздохнула: может, и правда – пусть едут! Хоть не на глазах все будет. Вон у Николая – пишет, что все хорошо, а как там на самом деле – кто знает? Вроде и спокойно сердце.
Заехав в поле, Пётр стал привычно гонять трактор от края до края, разбивая комья уже просохшей и почти согревшейся земли. Настроение было хуже некуда. Внезапно он увидел, будто в лесополосе кто-то ходит. Петр направил трактор туда. Когда он подъехал, то никого не увидел, однако он заметил среди прошлогодней травы в кустах терновника что-то вроде норы. Он осторожно раздвинул колючие ветки и увидел банку из-под кильки, бутылку из-под пива, несколько печеных картофелин. Видно было, что в этом убежище кто-то живет. Петр огляделся. Никого не было, но он чувствовал присутствие кого-то. Петру на мгновение стало не по себе. Он потер виски, голова болела нестерпимо. Петр пошел к трактору, оглядываясь по сторонам, потом быстро уехал.