30 июля 2022 года на фестивале Гуляй-Город я снимал эту программу о Битве при Молодях. Это был последний раз, когда мы виделись с Дашей Дугиной, модерировавшей площадку, на которой я выступал. Вскоре она погибла, убитая украинскими террористами. Посвящаю этот текст и программу её памяти.
450 лет назад под Москвой состоялось сражение при Молодях. Одна из судьбоноснейших битв в русской истории.
В этом сражении развернувшемся с 29 июля по 2 августа 1572 года воеводы Ивана Грозного среди которых особенно выделялись Михаил Воротынский и Дмитрий Хворостинин нанесли поражение войску крымского хана Девлет-Гирея, за год до того сжегшего Москву и теперь пришедшего, чтобы добить русского царя и заставить его по меньшей мере отдать Крымскому ханству завоеванные два десятилетия назад Казань и Астрахань.
В эти дни на полях под Москвой решался вопрос – быть Русскому государству великой империей, раскинувшейся через всю Северную Евразию от Дуная до Камчатки, или небольшим государством, загнанным в северные леса, или, быть может, не быть вовсе.
Сила русского оружия, отвага и стойкость русских воинов, мужество и мудрость воевод, трудолюбие и организаторский талант дьяков разрядного приказа, предусмотрительность и целеустремленность царя Ивана Васильевича решили этот вопрос однозначно в нашу пользу.
Пересмотреть итоги Казанского похода никому не удалось. Движение России на восток - за Волгу и Урал в Сибирь и на юг – в Дикое Поле стало неостановимым. Несмотря на все испытания внутри страны и неудачи в войнах на Западе, эпоха Ивана Грозного вошла в мировую историю как время изменения самого масштаба России, наша страна превратилась в планетарную, всемирно-историческую силу.
Почему, несмотря на свое исключительное значение битва при Молодях оказалась забыта? Её не изучают в школах, она почти неизвестна нашим современникам? Она, в известном смысле, попала в тень исторических споров об Иване Грозном.
Историки на долгие столетия оказались в плену у созданной Николаем Михайловичем Карамзиным концепции «двух Иванов», один из которых, ранний, - славный государь, реформатор, покоритель Казани, а другой, поздний – кровожадный полубезумный тиран, учредивший опричнину, которого во всем преследуют неудачи.
А поскольку битва при Молодях приходилась именно на период позднего Ивана, то она стала, по сути, жертвой историографической «культуры отмены». В отличие от состоявшегося годом раньше чудовищного ханского набега, в результате которого сожжена была Москва, светлая и славная победа попросту не укладывалась в концепцию – и её предпочли забыть.
В наши дни состоялось настоящее переоткрытие этой битвы. Сегодня и те, кто восторгается царем Иваном Васильевичем, и те, кто относится ко многим его деяниям критически, согласны, что речь идет о великой победе, сопоставимой с Куликовской битвой или Битвами за Москву и Сталинград, и её забвение – преступление против нашей национальной памяти.
Сегодня о Молодях публикуются исторические исследования и романы, среди которых особенно следует выделить роман Дмитрия Володихина «Смертная чаша», пишутся картины.
Банк России к юбилею выпустил очень красивую монету.
Но все-таки, до настоящего увековечения памяти о битве еще далеко. На ее месте нет достойного полноценного памятника, а поле, которое заслуживает включение в число исторических ратных полей России, не имеет охранного статуса и периодически к нему подкапываются рейдеры и застройщики. Поэтому важно, чтобы память о Молодинской битве расширялась и крепла.
Россия XVI века, Россия Василия III, Ивана Грозного и Федора Иоанновича была великой державой на подъеме. Обретя при Иване III независимость и национальное единство страна начала расширяться. Создана была передовая для своего времени система приказного управления – и самоуправления через губных старост. Изданы весьма прогрессивные для своей эпохи законы, «Судебник Ивана Грозного» обеспечивал крестьянину равноправие и справедливый суд, взять человека под арест можно было только с согласия его общины. Сформировалась одна из первых в Европе систем представительства вошедшая в историю как земские соборы.
«Уже самые первые московские соборы представляли собой государственные совещания. Они приобщали к вопросам внешней и внутренней политики сотни людей – вплоть до рядовых помещиков и купцов. Тем самым резко расширялась сфера публичной политики» – отмечает историк М.М. Кром.
Создана одна из первых в Европе постоянных армий – стрелецкое войско, поддерживавшее великолепную русскую артиллерию и многочисленную и яростную поместную конницу.
Опираясь на эту армию Иван Грозный взял Казань и Астрахань, поставив под полный русский контроль бассейн Волги и торговые пути на восток по этой великой реке. Одновременно северные порты России открыли ворота для торговцев из Европы, прежде всего англичан.
Однако в отличие от многих стран мира, соприкоснувшихся с ранней мировой капиталистической системой и порабощенных ею в качестве периферии, России при Иване Грозном и его преемниках удалось сохранить и даже укрепить свою независимость. Американский социолог и историк Иммануил Валлерстайн отмечал:
«Иван Грозный пытался установить автономию Российского государства от европейского мира-экономики, и ему удалось… Он не пускал незваного гостя на порог достаточно долго».
Россия стала на долгие столетия главным посредником европейской торговли с Персией, предупредила попытки западных купцов прорваться в Китай через Сибирь, получала огромные выгоды от экспорта главной валюты тогдашнего мира – пушнины.
Но у этой великолепной державы, становившейся глобальной силой, было две роковых уязвимости. Во-первых – западнорусские земли, захваченные в XIV веке Литвой и нуждавшиеся в реконкисте и возвращении России древнерусского наследия.
А во-вторых, южное степное подбрюшье в котором шла тяжба за другое наследие – золотоордынское. Оппонентом России здесь было могущественное Крымское ханство, занимавшее не только территорию полуострова, но и причерноморские степи и часть Северного Кавказа. Крымские ханы претендовали на то, чтобы собрать под своей рукой все раздробившиеся части былой Золотой Орды – и необузданных степняков ногаев, и торговую прикаспийскую Астрахань и отдаленную Казань.Польский король числился в крымских документах холопом и платил хану дань за владение Киевом. А вот русского государя крымскому приходилось называть «братом», но, конечно, не забывая, что когда-то и тот числился золотоордынским улусником.
При Иване III и хане Менгли-Гирее Россия и Крым ненадолго оказались в союзе против Литвы и Большой Орды. Именно опираясь на этот союз Россия смогла сбросить ордынское иго после стояния на Угре, произвести реконкисту части западнорусских городов, в частности Смоленска и Чернигова. Однако с исчезновением общего врага – Большой Орды – между Москвой и Бахчисараем началась вражда, не прекратившаяся до самого упразднения Крымского ханства с присоединением Крыма к России в 1783 году.
Враждебность Крыма предопределялась как притязаниями на ордынское наследство, так и стратегическими соображениями – страхом перед усилением России. «Московский короля извоюет, и Киев возьмет, и опричь нас воевати ему будет некого» - рассуждали крымские мурзы с началом Ливонской войны Ивана Грозного.
Ну а главное – в основе набеговой экономики Крыма лежала работорговля. Продажа рабов на восточные и западные рынки через контролируемую сперва генуэзцами, а затем турками Кафу – Феодосию была основным источником богатства для крымских татар. Нападать на Литовскую укрАину было, конечно, ближе и легче, но её человеческие ресурсы были не бесконечны. А вот двигавшаяся в степь Россия с десятками тысяч её крестьянского населения была опасной, но желанной добычей.
В 1521 году хан Мухаммед-Гирей пришел под Москву и едва не взял её, получив у оставленного Василием III наместником крещеного ордынского царевича Петра грамоту, в которой Россия признавала себя вассалом Крыма и обещала уплачивать тяжелую дань. По счастью грамоты вскоре хан лишился, благодаря хитроумию рязанского воеводы Ивана Хабара – он сообщил, что откроет хану ворота города, если ему предъявят великокняжескую грамоту. Полученную грамоту не отдал, ворот не открыл и хан ушел, а вскоре погиб в схватке с ногаями. Однако еще долгие десятилетия в Бахчисарае будут требовать от русских послов «Магмет-гиреевы большие поминки».
Русская дипломатия с Крымом вообще была настоящим мученичеством для наших служилых людей. Каждый посол должен был избегать сотен расставляемых ему ловушек, с помощью которых его вынуждали словом или делом признать зависимость Москвы от Бахчисарая, а добровольные подарки хану – «поминки» превратить в дань – «выход».. Послов насильно нагибали перед ханом, им бросали под ноги посохи, требуя заплатить за право переступить, их грабили, томили в темнице, а их слуг порой даже насиловали. Сам обмен послами между Москвой и Крымом был, по сути, обменом заложниками. Одно посольство отправляли только в обмен на другое и держали за строгим караулом.
А из Степи не прекращались набеги. Бескрайнее незаселенное Дикое Поле представляло собой настоящий океан, из которого то в одном, то в другом месте выныривал татарский отряд и начинал грабить и угонять в полон, прежде всего женщин и ребятишек.
Чтобы предотвратить такие набеги Русское государство создавало сложнейшую систему береговой службы. Каждую весну, в соответствии с росписью, сделанной в московском Большом Разряде, бывшем первым в Европе министерством обороны и вместе с тем генеральным штабом, на Берег, то есть на реку Оку, служившую сравнительно надежным рубежом на котором было небольшое количество бродов, отправлялись полки.
А далеко в степь выходили сторожи, которые по дневному дыму, ночным огням, а главное по сакмам – копытам лошадей, вытапптывавшим степь, определяли направление и численность угрожающих набегом татарских отрядов. Если сакма вытоптана до черноты, значит пришел кто-то из крымских царевичей, а может и сам хан.
Для того, чтобы создать перед Окой укрепленное предполье начато было строительство Большой Засечной Черты, на которой чередовались естественные преграды и искусственно сделанные засеки, рвы, валы, надолбы, остроги и башни с пушками. Засечная черта позволяла выявить набеги до достижения татарами Оки, определить направление их движения, спрятать за укреплениями хотя бы часть населения, а главное, задержать и перехватить набег на обратном пути, отбив полон. Главной задачей Засечной Черты было не столько выступить преградой, сколько снизить разведывательную неопределенность, заставить находников двигаться определенными маршрутами, где их легче было перехватить.
Иной раз, для снижения неопределенности использовались совсем экстремальные жертвенные способы. Готовый пожертвовать собой слуга государев нарочно попадался к крымцам в плен и сообщал им под жесточайшей пыткой заведомо ложные сведения – говорил что русские рати есть там, где их не было и что их нет там, где они были. Иногда таким способом удавалось заманить татар в капкан, ценой жизни героя, разумеется.
Эта жестокая игра в кошки-мышки посреди бескрайнего степного океана длилась не одно десятилетие.
Особенно жестокой она стала при хане Девлет Гирее, которого назначили в Крым воле османского султана с таким наказом: «Да будут приложены ваши прекрасные усилия к защите и охране областей ислама и одолению нечестивых, неверных и упорствующих в пороке».
Девлет-Гирей пытался предотвратить взятие русскими Казани в 1552 году осадив Тулу, но был отбит русскими воеводами. В 1555 году русская боярина Шереметева и татарская рать во главе с самим ханом буквально наскочили друг на друга при Судьбищах, на севере нынешней Орловской области. Имея троекратное превосходство, османских мушкетеров тюфкечи и артиллерию, Девлет-Гирея думал разбить русских, но те засев в лагере среди дубравы отразили все атаки, испугавшись вестей о подходе царской рати во главе с самим Иваном Грозным, хан отошел.
Россия начала давление на сам Крым – русские судовые рати в 1556 году ходили по Днепру на турецко-крымские крепости Очаков и Ислам-Кермен (ныне Каховка).
В число воевод Ивана Грозного вошел Дмитрий Вишневецкий, казак Байда, считающийся отцом запорожского казачества. При поддержке царя он основал крепость на острове Хортица на Днепре и пару лет успешно оборонял ее от хана, а потом совершал чувствительные набеги на другие области Крымского ханства.
В 1559 году Даниил Адашев, брат влиятельного министра Ивана Грозного, по Днепру дошел до Крыма и разорил ханские владения, освободив множество русских и литовских пленников. Казалось еще немного – и Крыму уготована судьба других ордынских улусов – Казанского и Астраханского – он тоже окажется под рукой Москвы.
Однако царь Иван Васильевич резко переменил внешнеполитический курс. Вместо крымских походов начались Ливонские войны, столь многообещающие по началу и столь трагически завершившиеся. Еще недавно Алексей Адашев, главный сторонник крымского направления русской экспансии, уговаривал Литву вступить с Россией в союз против бусурман и даже изъявлял готовность «отказаться прародителевых своих отчин города Киева и иных городов русских», лишь бы Литва вместе с Москвой выступила против Крыма. И вот он уже отправлен в опалу и умер в тюрьме.
Сделал ли царь ошибку? Историки до сих пор спорят об этом. Одни ссылаются на то, что даже в конце XVII века крымские походы Василия Голицына закончились неудачей, так как логистическая поддержка армии в безводной степи оказалась невозможна. В XVIII веке 90% потерь действовавших на этом направлении армии фельдмаршала Миниха пришлось не на неприятеля, а на чуму. На захват, а главное контроль Крыма сил России могло бы не хватить. Да и с его захватом Россия упиралась в тупик – черное море контролировала могущественная Османская империя. Рывок в Прибалтику выглядел гораздо экономически перспективней.
Другие возражают, что если бы на крымском направлении были приложены силы, бесполезно, в конечном счете, потраченные в Ливонии, то крымский вопрос был бы решен, а это означало бы сбережение всех бесчисленных русских народных сил, погибших и угнанных в плен в ходе крымско-татарских набегов в XVI, XVII и даже XVIII веке. Но это уже наше послезнание – первоначально борьба за Ливонию и Полоцкий поход в Литву представлялись Государю гарантированно успешными и выбор был очевиден.
Русский царь попытался помириться со своим крымским «братом» в кавычках, но тот выставил заведомо нереалистичные условия – передача Девлет-Гирею Казани и Астрахани, где сядут его роодственники. На что Иван Васильевич разъяснял ему свое геополитическое положение в образе пяти сабель:
«Ныне одна сабля – Крым, а тогда другая сабля будет Казанская земля, третья сабля Астроханская, четвертая – Нагаи, А Литва не помиритца – ино пятая сабля будет». Впрочем, говорить о Казани и Астрахани русский царь был готов, но при одном условии: если хан «Киев и иные городы, которые по Днепру» отвоюет у короля и передаст царю.
Однако любой компромисс между Москвой и Бахчисараем сделала невозможным Османская Империя, вассалом которой было Крымское ханство с момента завоевания турками Крыма в XV веке.
Прежний султан, знаменитый Сулейман Великолепный, не давал себя вовлечь в войну с Россией, подчеркивая: «Дед и отец мой и я с Московским не воевали, московский государь силен ратью своею и мне с ним не за что воевать, а у меня он не взял ни одного города, а Астрохань не наша турская земля, то Московскому Бог дал».
Однако в 1666 году старый султан скончался при осаде венгерской крепости Сигетвар. Скончался среди огорчений – незадолго до этого рыцари-иоанниты отбили турецкую попытку захватить остров Мальта. «Мои армии побеждают только в моем присутствии» - горестно восклицал султан. Памятуя об этом, когда султан умер, великий визирь Мехмед-паша Соколлу, кстати серб по национальности, скрыл этот факт – и не знающие о смерти правителя турки взяли Сигетвар штурмом, вырезав доблестных защитников венгров.
А Мехмед-паша поспешил к своему тестю – сыну Сулеймана Селиму, и обеспечил провозглашение его новым султаном. С Селима II, прозванного Пьяницей, и начался упадок османского могущества. Турки в этом обычно винят его мать украинскую Роксолану, Хюррем Султан.
Эта роковая женщина, которой на Украине очень гордятся и регулярно ставят во главе рейтингов самых влиятельных украинок в истории, и в самом деле подорвала основы Османской империи, подорвав так сказать машину османской евгеники.
До этого султаны производили от каждой наложницы по одному ребенку, а после смерти повелителя взрослые сыновья устраивали настоящую резню, в которой побеждал сильнейший и хитрейший. Хюррем заставила Сулеймана официально жениться на себе, разогнала всех наложниц, настроила мужа казнить старшего талантливого сына от другой наложницы Мустафу, так что к моменту смерти Хюррем у старого Сулеймана осталось всего два сына – Селим и Баязид, которые устроили настоящую междоусобную войну, в которой отец поддержал более послушного, но менее талантливого и энергичного Селима, похожего на мать светлыми волосами и пренебрежением к исламскому запрету на вино. Впрочем, обо всем этом можете посмотреть знаменитый турецкий сериал «Великолепный век», - а можете не смотреть, там слишком много клюквы и ошибок.
Когда Селим стал султаном он решил превзойти отца в самой трудной войне – войне с Персией, где жили еретики-шииты, страшнейшие враги турецких суннитов. Тут-то ему и дали «хороший совет» - идти с армией на Персию посуху через горы Малой Азии долго и хлопотно. Совсем иное дело пройти морем через крепость Азов в реку Дон до переволоки на Волгу по реке Царица, захватить у русского царя Астрахань, и атаковать из Астрахани персов по Каспию, в духе будущего Стеньки Разина.
Султану план понравился и летом 1569 года через Азов на Астрахань двинулись и янычары, и поместные турецкие конники сипахи, и сильная артиллерия, и крымская армия во главе с ханом, и 30 тысяч рабочих для прорытия канала между Доном и Волгой по которому должны были пройти турецкие корабли с тяжелой артиллерией и припасами. Всем этим войском командовал черкес Касим-паша, правитель работорговой Кафы, один из инициаторов похода.
Однако попробовав копать канал между Доном и Волгой турки убедились в бесперспективности этого занятия. Всем турецким народом и за сто лет тут ничего не делать, якобы восклицали они. К тому же строителям постоянно вредила русская судовая рать под командой князя Серебряного.
В результате Касым-паша двинулся на Астрахань только с пехотой и конницей и практически без артиллерии. 2 сентября турки подошли к городу, потыкались об его укрепления, а 26 сентября уже бесславно отошли.
Обратный поход на Азов шел через выжженные кабардинские степи.Сначала погибли лошади, потом начали гибнуть люди. В этом падеже турки обвиняли крымского хана Девлет-Гирея, якобы нарочно поведшего их по самым гибельным местам. Основания для таких подозрений были. Хан хотел отнять у Москвы Астрахань себе, по праву Чингисида, он совершенно не собирался отдавать её султану и превращать её в еще один ошейник на Крымском ханстве, каковыми уже были Азов и Кафа.
В результате он, как рассказывал вынужденный идти с татарами в поход русский посол Семен Мальцев, «дорогую по безводным местам томил их, нароком… многие турки с голоду померли, и лошади померли, каких истомных людей не видано, каково Бог послал над турскими».
Коварство Девлет-Гирея для многих в Стамбуле было очевидно, и чтобы избежать обвинений хану необходимо было проявить ревность в войне с Москвой, тем более, что большой поход на Россию исключал вероятность нового турецкого похода на Астрахань.
Неожиданно для всех, в том числе, похоже, и для самого хана, этот поход закончился ужасающей русской катастрофой.
Ханское войско двинулось для грабежа русских пределов, однако случилось нечто необъяснимое. В ставку хана явились русские перебежчики, которые начали уговаривать его вместо грабежа русских окраин двинуться на Москву. Сын боярский Кудеяр Тишенков хватал хана за узду и кричал: «Меня на кол посади, у Москвы стоять против тебя некому» и вызвался проводить хана через Оку до самой Москвы.
Что это было? Национальное предательство части дворян, ненавидевших царя Ивана Васильевича за его опричную политику? Или же это был один из героических русских засланцев, задачей которого было гарантировано навестихана на изготовившиеся к бою русские армии? Вряд ли мы когда-нибудь узнаем достоверно, поскольку если речь идет о втором варианте, то Девлет-Гирей перехитрил московских воевод.
Хан действительно двинулся к Москве, но не прямым путем через Оку у Серпухова, где его ждали, а в обход, через Козельск, переправившись через реку Жиздру, а затем через Угру, западней Калуги. Все это время войско для сбора пленников не распускалось, а летело как татарская стрела прямо к русской столице. Случилось самое страшное, что может произойти в оперативном искусстве – удар в пустоту.
Обнаружив хана у себя в тылу московские воеводы бросились к Москве, и даже обогнали крымцев на несколько часов, заняв оборону на улицах города в Замоскворечье. 24 мая 1571 года разыгралась настоящая трагедия.
Русские вынуждены были сражаться с тарами лицом к лицу, в сабли, не имея никакой свободы маневра, стесненные стенами домов московского посада. В этом прямом сражении, в котором воевода стоил не больше обычного воина, был тяжело ранен главный русский воевода боярин Бельский.
Прорвавшись к русскому оборонительному острогу за Неглинной у Ваганькова, татары его подожгли – и начался один из самых страшных в истории Москвы пожаров, вскоре превратившийся в огненный смерч в котором гибли русские ратники и горожане. Даже прятавшиеся в Москва-реке умирали от ожогов. Задохнулся в дыму и раненный Бельский.
Собственно именно пожар и стал настоящей катастрофой и для русского войска и для москвичей. Откажись русские вовсе от сражения, или дай его в другом месте, размер катастрофы был бы меньшим. А так крымцам в городе даже не досталось добычи – хан отвел большинство своих войск в село Коломенское, а немногие татары, попытавшиеся грабить горящий город, погибли вместе с москвичами. Осознавая, что русских победил не столько он, сколько стихия, Девлет-Гирей начал отступление от Москвы по Рязанской дороге, захватив множество полона. Провожала его, и мешала слишком развернуться рать во главе с князем Михаилом Ивановичем Воротынским.
Девлет-Гирей отлично понимал, что перехитрил русских и нанес им сильный ущерб, но нельзя сказать, что он победил и разгромил их в честном бою. Поэтому пользуясь благоприятным моментом он перешел к дипломатическим домогательствам, приправляя их личными оскорблениями в адрес русского царя.
Заявившийся в Москву крымский посол спросил Ивана Васильевича, каково ему пришлось наказание мечом, огнем и голодом, от которого его господин посылает избавление – и достал острый нож – пусть царь перережет себе горло.
Поставленный в тяжелейшие условия – Ливонская война, угроза войны со шведами, голод и мор в самом русском государстве, политические нестроения, связанные с опричниной, Иван Грозный перед лицом катастрофы обозначил готовность пойти на уступки: предложил Девлет-Гирею совместное владение Астраханью – править там будет крымский царевич, но при нем будет состоять боярин-наместник, который будет следить за тем, чтобы русским людям и торговле не было никакого ущерба.
Обсуждать судьбу Казани царь отказался, а когда из Крыма прибыло новое посольство Иван Васильевич разыграл столь любимую им скоморошескую комедию с переодеванием. Русский царь предстал перед ханскими послами одетым в сермягу, в какую-то рванину, в вывороченном бараньем тулупе и начал издеваться: «Видишь меня в чем я? Таким меня царь ваш сделал – все мое царство вычленинл и казну пожег, дать мне ему нечего».
Под прикрытием этой комедии русские срочно собирали новые полки, тем более, что списочный состав русского воинства пострадал от предыдущего татарского удара не слишком значительно. Главное было на сей раз вовремя определить направление ханского удара, подобрать удачную тактику, а для этого найти подходящего полководца.
И такой полководец был найден – Михаил Иванович Воротынский, князь из Рюриковичей, один из последних владетелей собственного родового удела – Воротынска Верховского княжества границе с Литвой. Несмотря на подозрительное отношение к нему царя, боявшегося измены удельного князя, сделал блестящую карьеру воеводы, хотя и прерывавшуюся опалами.
В 1571 Воротынскому было поручено составить «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе» - первый русский воинский устав. Основная идея этого устава – скрытность наблюдения за положением в Диком Поле и его надежность. Вся информация должна быть проверена и доложена, никакие отлучки и самоволки недопустимы.
«А не быв на сакме и не сметив людей и не доведовся допрямо, на которые места воинские люди пойдут, станичником и сторожем с ложными вестми не ездити и не дождався на сторожах сторожем собе перемены с сторож не съезжати. А которые сторожи, не дождався собе отмены, с сторожи съедут, а в те поры государевым украинам от воинских людей учинитца война, и тем сторожем от государя, царя и великаго князя быти кажненым смертью».
Отбросив разделявшую русскую аристократию в последние годы вражду Иван Васильевич составил совместное командование из воевод опричных и земских, шестеро из десяти, включая будущего героя битвы опричиника Хворостинина, не достигли и сорока лет.
Потерпев поражение в прямой кавалерийской сшибке с татарами, Царь и Воротынский в этот раз сделали ставку на комбинирование с конницей применение отличной стрелецкой пехоты с огнестрельным оружием,
прибывших из Прибалтики немецких конных наемников-рейтар во главе с Георгом Фаренсбахом, одним из лучших кавалеристов 16 века, и, не забудем, всегда великолепной русской артиллерии.
Наконец, козырем русского войска в новой кампании был гуляй-город. Система передвижных укреплений, деревянных щитов на повозках и колесах, которая превращала любую закрытую ими полевую позицию в крепость, и была недосягаема для татарских стрел. Через бойницы-прорези русские стрельцы и артиллеристы вели по противнику усиленный огонь.
Гуляй-город был ближайшим родственником табора чешских гуситов и немецкого вагенбурга, но не был их копией. Вагенбург представлял собой прежде всего сцепленные повозки, за которыми пехота отбивалась от вражеской конницы, подвергая его ружейному и артиллерийскому огню. Щиты, установленные на повозках, использовались только в качестве их усиления. В русском же гуляй городе, сделанном из крепких дубовых бревен, именно функция щита была главной.
В наказе Воротынскому о ведении боевых действий царь рассмотрел несколько возможных вариантов развития событий – в зависимости от того, где именно последует атака татар. Предпочтительно было остановить её у бродов через Оку, но рассматривались и другие варианты.
Главное, чего требовал царский наказа – навязать противнику бой в «крепком месте», где будут оптимальные условия для действий русских пехоты и артиллерии, а все рОды русских войск будут тесно взаимодействовать.
Достаточно часто такие благопожелания в инструкциях до кампании превращаются в ничто с её началом. Но сражение при Молодях оказалось исторически уникально еще и в том, что замысел совпал с воплощением. Воротынский разыграл Девлет-Гирея как по нотам, хотя тот и старался удивить и ошеломить русских.
Значительное крымско-татарское войско в сопровождении своей пехоты – тюфекчи, артиллерии, подмоги в виде свирепейших воинов степи – ногаев, по Муравскому шляху мимо Тулы пошло к Оке. На сей раз хан особенно не скрывался – он подошел к Серпуховскому перелазу на Оке и уткнулся в выстроенные русскими по берегу и на дне реки укрепления, за которыми стояла главная русская рать во главе с Воротынским.
Казалось, что хан потерял нюх и пытается атаковать русских в лоб. Но нет, встретив сопротивление, Девлет-Гирей разослал большую часть своей армии к другим переправам через Оку. Тягриберди Мурза во главе своих ногаев направился к Сенькину перевозу, у впадения в Оку реки Лопасни, а Дивей Мурза, «дума царева», как именовали его в текстах, форсировал Оку у деревни Дракино. Обходные корпуса татар сбили с позиций русские полки – сторожевой и правой руки.В это время русский и татарский лагеря у Серпухова вели перестрелку через реку.
Казалось бы для татар было логичным окружить русскую рать под Серпуховом, однако это означало бы принять бой так, как русские и хотели – на оборудованной позиции, с артиллерией и пушками.
Стремясь этого избежать, Девлет-Гирей решил повторить прошлогодний трюк – он бросил у Серпухова свою артиллерию, переправился с основными силами через Оку, и двинулся к Москве, рассчитывая заставить русских пуститься наперегонки к столице и опять принять бой при невыгодных условиях.
Однако Воротынский поступил иначе. Он бросил в погоню за татарами передовой полк, в котором первую скрипку играл окольничий Дмитрий Иванович Хворостинин, хоть и был в полку всего вторым воеводой. Из довольно худородных ярославских князей, Хворостинин выдвинулся в Полоцком походе Ивана Грозного и в опричинине, оберегавшей его от местнических споров. Храбрость и инициативность Хворостинина высоко ценились – Воротынский сделал на него ставку и тот не подвел.
Символом опричников была собачья голова – и вот в данном случае символ себя оправдал.
Хворостинин буквально вцепился в крымский арьергард, которым руководили царевичи. Побитые царевичи прискакали к хану и сказали, что «к Москве идти не по што: московские люди побили нас здесь, а на Москве не без людей же».
Девлет-гирей отделил от своего войска двенадцатитысячный отряд, который атаковал Хворостинина. Превратившийся из преследующего в убегающего Хворостинин вывел татарскую рать на гуляй-город и русские по команде отвернули вправо, подставив преследователей под залп гуляй-города.
Русское войско встало на очень продуманной позиции на холме, у деревни Молоди у Воскресенской церкви. Был поставлен гуляй-город, в нем выстроились готовые к залпу стрельцы, подготовились артиллеристы. При всем уважении, вряд ли Воротынский изобрел эту комбинацию на ходу – скорее всего это была домашняя заготовка. И Хворостинину с Воротынским удалось загнать татар в эту ловушку.
«И в те поры из-за гуляя князь Михайло Воротынской велел стрельцем ис пищалей стреляти по татарским полком, а пушкарем из большого снаряду изо пушек стреляти. И на том бою многих безчисленно нагайских и крымских тотар побили».
Это поражение окончательно заставило Девлет-Гирея отказаться от марша на Москву. Хан остановился лагерем на болоте, за семь верст за рекой Пахрой, «со всеми людьми».
Однако русские начали его донимать и здесь, перестреливаясь из луков – «травитися» по выражению Разрядной книги. А «съемного боя», то есть ближней сечи – не было.
Этими беспокоящими атаками Воротынский окончательно навязал Девлет-Гирею свою волю. «Крымской царь воротился из-за Пахры против государевых бояр и воевод».
Виднейший ханский полководец Дивей мурза похвалялся: «Яз обоз русской возьму, и как ужаснутца и здрогнут, и мы их побием».
В среду, 30 июля, началось «дело великое». Татары раз за разом атаковали гуляй-город. Однако их разили и русская артилерия, включая стрелявшие чем-то вроде картечи «дробосечные тюфяки», и стрелецкие пищали, и стрелы русской поместной конницы. В схватке погиб командовавший ногаями мурза Терибердей.
Разъяренный неисполненением своего обещания, на разведку выехал лично Дивей Мурза. Всадник в богатых доспехах на дорогом коне был виден издалека и русская поместная конница решилась на дерзкую вылазку. «И Дивей мурза своих татар стал отводити. И скачет на аргамак, и аргамак под ним сподкнулся и он не усидел. И тут ево взяли и с аргамаком нарядна в доспехе».
Взял суздалец сын боярский Иван Шибаев, сын Алалыкин. Русские средневековые источники не так часто сохраняют имена рядовых участников сражений, и удачливых героев, но тут именно тот случай.
Два дня после этой татарской конфузии тянулась неопределенность. Девлет-Гирей не знал что предпринять. Эта оперативная пауза могла стоить русским дорого – наше войско стояло скучено, провизии и воды не хватало. «В полкех учал быти голод людем и лошадем великой; аще бы не Бог смилосердовался, не пошел царь вскоре назад, быть было великой беде».
Крымское войско имело воды и провианта ничуть не больше. И Девлет-Гирею, конечно, надо было на что-то решиться. И тут сработала та самая излюбленная русскими в борьбе со степью стратегема – жертва пешкой.
Московский наместник князь Токмаков направил Воротынскому гонца с грамотой, в которой сообщалось, что идет ему навыручку рать новгородцкая многая.
Бесстрашный гонец под пыткой показал, что во главе рати сам Иван Васильевич, а сам он лично видел боярина Мстиславского с сорокатысячной ратью. Мы можем только помянуть благодарной молитвой этого безымянного мученика.
На самом деле Иван Грозный находился в Новгороде и готовился к худшему, - к случаю, если воеводы как и в прошлом году проиграют, а Москва падет. В Новгороде были сосредоточены войска и царская казна, к тому же необходимо было не допустить удара со стороны Швеции, с которой кончалось перемирие. Но Девлет-Гирей знать всего этого не мог. Он видел теперь единственный шанс одержать победу – наскоро взять Гуляй-город и разбить Воротынского, а заодно избавить татар от позора – вызволить Дивей-Мурзу.
«И тотаровя пришли к гуляю и изымалися у города за стену руками и тут многих татар побили и руки пообсекли бесчисленно много». Это уже была прямая и отчаянная азиатская атака в лоб, в которой не было ничего не только от европейского военного искусства, но и от монгольской военной хитрости.
И в этот момент Воротынский перевел сражение в эндшпиль. После общего залпа из пушек и пищалей расчистившего площадку конница передового полка во главе с Хворостининым и немцы-рейтары Фаренсбаха бросились на татар в атаку.
В это же время сам Воротынский обошел атакющих гуляй-город татар по лощине с тыла и нанес им ошеломляющий удар.
«И на этом деле убили царева сына и внука царева, и многих мурз и тотар живых поимали… И того же дня августа во второй день в вечеру оставил крымский царь для отводу в болоте три тысячи резвых людей, а повелел им травитца, а сам царь тое ночи побежал и Оку перелез тое же ночи».
Гнаться за царем по степи смысла не было – это чревато было неожиданностями. Русские перебили оставленные для задержки отряды, взяли в брошенном татарском лагере богатую добычу, и вернули полки на прежние позиции, не оставляя Девлет-Гирею шанса вернуться.
В Новгород к царю Ивану Васильевичу отправился гонец с сообщением: «Божиею милостию и Пречистые Богородицы помощию и московских чудотворцев милостивыми и ево царским счастьем и высокую рукою царя крымского и царевичей побили».
Радость была по всей земле – и в Новгороде, и в Москве.
«И бысть на Москве и по всем градом радость неизреченная, молебная пения з звоном. И с радостию друг друга ликующе».
Крымский хан получил суровый урок. Все политические результаты сожжения им Москвы улетучились. Кривляясь и ерничая он начал просить русского царя о мире. Мол он пришел на Русь с посольством, но царские воеводы его не так поняли и зачем-то атаковали. Больше ханских походов Девлет-Гирей на Москву не предпринимал – в следующий раз крымцы появились под стенами русской столицы только в 1591 году и снова были разгромлены русским воинством.
Если поражение 1571 года было типичным поражением оседлого народа от степняков, наподобие взятия Тохтамышем Москвы в 1382 году, то победа при Молодях продемонстрировало принципиально другой военно-технический, организационный и интеллектуальный уровень России по сравнению с Крымским ханством.
Был составлен продуманный план войны, основанный на использовании новейших военных технологий порохового века. Смелыми и инициативными действиями воевод этот план был навязан противнику, который, несмотря на превосходство в силах, буквально разбился об русскую рать.
Судьба главных героев молодинской битвы – Михаила Воротынского и Дмитрия Хворостинина сложилась по разному.
Прославленный Молодями Воротынский был меньше чем через год после битвы подвергнут опале и либо казнен, либо замучен до смерти. Причину далеко искать не надо – удельный князь Рюрикович, прославленный полководец не мог не казаться слишком могущественным и опасным.
Дмитрий Иванович Хворостинин служил отечеству еще не одно десятилетие, хотя не раз подвергался и позорным опалам царя, и чаще чем кто-либо еще становился жертвой местнических споров. Иван Васильевич победоносного полководца не преследовал, отправлял в походы и на поляков, и на шведов, но подняться высоко не давал.
По иному сложилась судьба Хворостинина при сыне Грозного царя, святом Федоре Иоанновиче, несмотря на репутацию слабоумного и блаженного, на деле одного из самых эффективных русских государей. Помогло и родство Хворостинина с могущественными Годуновыми.
Он пошел вверх: был пожалован в бояре, что для рода его уровня было неслыханной честью, назначен Рязанским воеводой и руководителем всей южной границы. В 1587-1590 годах он выиграл у Швеции войну-реванш за былые ливонские поражения – к России возвратились Ям, Копорье и Ивангород, она снова вернула себе выход к Балтийскому морю. Уставший победоносный полководец принял монашество и вскоре скончался.
В нашей исторической памяти и трагическая фигура князя Воротынского и Дмитрий Хворостинин с его блистательной историей успеха относятся к числу лучших полководцев, настоящих строителей великой русской державы, переломивших хребет крымско-татарской экспансии.
Тяжелые и разорительные набеги крымцев на Россию продолжались еще не одно десятилетие и столетие, но движение России на Восток, через Казань на Урал и в Сибирь, и на Юг, вглубь в Дикое Поле, было уже неостановимым. Один за другим появлялись в Степи русские города – Орел, Кромы, Ливны, Оскол, Белгород, наконец далекий Царев Борисов, вблизи которого был построен позже Изюм.
Остановить завоевание Россией Дикого Поля Крымское ханство уже не сумело. Если от Куликовской битвы отсчитывается история независимой России, то Молодинская битва стала решающим поворотным пунктом в становлении России великой – стало несомненно, что это начавшееся после взятия Казани движение уже не может быть и не будет прервано.
Знаменовала битва при Молодях и рубеж в экспансии Османской Империи.
Незадолго до Молодей – 7 октября 1571 года у берегов Греции состоялось морское сражение при Лепанто в котором османский флот с приданными ему алжирскими пиратами были разгроблены христианским флотом Священной Лиги из Испании и итальянских государств во главе с Доном Хуаном Австрийским.
В этом сражении получил рану автор Дон Кихота, Мигель Сервантес де Сааведра, писавший о себе в третьем лице:
«В морской битве при Лепанто выстрелом из аркебузы у него была искалечена рука, и хотя увечье это кажется иным безобразием, в его глазах оно прекрасно, ибо он получил его в одной из самых знаменитых битв, которые были известны в минувшие века и которые могут случиться в будущем…»
Сражение при Лепанто показало христианским народам, что турки не непобедимы и затормозило наступление полумесяца на крест в западной Европе. И, в некотором смысле, Лепанто и Молоди – это сражения близнецы, обозначившие пределы экспансии османов и их союзников. «Великолепный век» закончился.
Однако великой испанской империи на Западе Европы после Лепанто так и не состоялось, а вот великая Российская Империя на востоке после Молодей стала реальностью, которую никто отменить не может и по сей день, как бы ему этого ни хотелось.