Зависть

Вера

Поздний вечер выдохнул в открытое окно горячим воздухом. Легкий тюль надулся парусом, плеснул белым хвостом и опал. Вера Аркадьевна сидела перед туалетным столиком и немигающим взглядом следила за дыханием штор. Под потолком что-то тихо и часто щёлкало. Она подняла глаза. Свет от торшера не давал разглядеть высокий потолок, поэтому Вере пришлось встать и включить люстру. В углу, у самого окна неуклюже танцевала и билась об беломраморные карнизы мошкара. «Чёрт!» – ругнулась про себя Вера Аркадьевна. – «Центр города, верхний этаж, а эта гнусь и всё равно сюда забралась».

Она захлопнула окно и вернулась на прежнее место. Стянула с тонкого запястья дорогой браслет из белого золота с брильянтами, сняла с пальцев кольца и небрежно смахнула их с ладони на столик. Одно кольцо встало на обод и покатилось по поверхности стола, добежало до фотографии, что стояла тут же, и ударилось об её рамку. Вера обернулась на стук, взяла фото и внимательно посмотрела на него, будто увидела впервые, затем размахнулась и со злым отчаянием шарахнула рамку об пол. Звонко брызнули стёкла.

– У тебя всё в порядке? – послышался голос мужа с нижнего уровня квартиры.

– Да! – ответила она ему тоном, не требующим дополнительных вопросов, и уже тихо добавила самой себе: – Если бы тебя действительно волновал мой порядок, ты бы не стал заставлять меня устраивать эту выставку.

Вера Аркадьевна была владелицей достаточно крупной галереи в городе и нескольких смежных с ней проектов. Сегодня у них презентовалась фотовыставка молодого автора, и судя по реакции зрителей, о работах этой девушки скоро будут говорить многие. Вера это понимала. В молодости она сама уделяла фотографии какое-то время и при помощи нескольких снимков даже успела отметиться на международном уровне. Но позже, поняв, что для поддержания образа талантливого фотографа ей явно не хватает того самого таланта, она решила сделать ставку на бизнес и не без помощи своего супруга сменила свой творческий образ на деловой. Те несколько удачных фото и поддержка мужа позволили ей взять уверенный старт в нужных кругах и развиться в них, но к фотографии Вера Аркадьевна больше не возвращалась, ибо удача исчерпала себя на первых снимках.

Почему удача?

Да потому что работы те были чистой случайностью. Они были хороши, даже в некотором смысле исключительны, но они были случайны. Повторить успех ей больше не пришлось, и после многих неудачных попыток она оставила мастерство.

Именно одна из тех прошлых фотографий лежала сейчас в осколках на полу. Смотреть на неё не хватало моральных сил – сегодня Вера имела несчастье наблюдать истинный талант.

Девушку звали Журавлёвой Полиной. Поначалу ей отводилась скромная роль фотографа для одной проходящей семейной съёмки, но Вера Аркадьевна имела несчастье поинтересоваться другими работами Полины. Интерес этот был больше вежливостью, нежели чем профессиональным чутьём, и, если бы она знала тогда, какой пыткой для неё обернётся вся эта история, она бы определенно держала свой вопрос при себе.

В отличие от её собственных случайных фото камера Полины знала, что делает. Объектив ловко фиксировал быстротекущие кадры городской жизни, четко выхватывал из самых обыденных моментов многолюдных улиц глубокий подтекст, а специфическая черно-белая обработка и оригинальное кадрирование делали снимок живым и незаконченным.

Творчество самой Веры было похоже на размахивание палкой в фруктовом саду с завязанными глазами: чем больше попыток, тем больше шансов сбить спелый плод. Журавлёва же с распахнутыми глазами шла к нужному дереву, срывала фрукт, вскрывала его сочную мякоть, доставал оттуда косточку сюжета и при помощи обработки выращивала из этой косточки уже новое дерево с совершенно иными смыслами. Простыми совами: Журавлёва знала, что делала, и этими действиями явно руководил кто-то свыше. В этом Вера Аркадьевна нисколько не сомневалась. За время работы в сфере искусства она так и не смогла повысить свой профессионализм как автора, но научилась отличать истинных талантов от выскочек-однодневок, жуликов от искусства, и случайных счастливчиков, коими она по сути своей ранее и являлась.

Понимание этого факта ранило больно. Она тщательно прятала своё творческое бессилие под деловыми костюмами, но после встречи с Полиной зависть чёрная, пахучая и густая, как гудрон, заплескалась там, где у человека обычно бьётся сердце. Все демоны, что, казалось бы, давно уже были похоронены под ворохом успешных проектов и жирного, как рафинированное масло финансового потока, ожили и начали грызть её, давая понять, что никогда они не умирали, а всего лишь притихли и ждали своего часа.

Полина была не только талантлива. По праву своих лет она была одарена ещё и молодостью: свежей, яркой и притягательной. Приди она на свою выставку просто гостем, она бы всё равно привлекла к себе множественное внимание, особенно внимание мужчин. Не смог не прилететь на этот мёд и Верин муж. Идиот! Как будто он думает, что Вера не поняла его истинный мотив. Не нужна ему была эта выставка, и Полькин талант тоже не нужен. Он – всего лишь предлог, чтобы приблизить Полину к себе. Весьма вероятно, он и таланта-то не заметил, а просто купился на её пышные формы и монровскую улыбку.

Вера задёрнула ночную штору, закинула в рот таблетку снотворного и упала в кровать. Поскорее, поскорее бы снотворное подействовало. Сил нет оставаться в сознании еще хоть несколько минут.

Полина

– Малыш, теперь мы обязаны отпраздновать твой успех вдвоём! – Мишка заговорщицки подмигнул, когда дверь в их съёмную квартиру захлопнулась, и выудил из внутреннего кармана куртки бутылку шампанского.

– Ты что, – Полина округлила глаза, – украл с фуршета бутылку?

– Зая, не будь занудой. Не обеднеют, – Мишка котом скользнул к Полине, обхватил её свободной рукой за талию, слегка наклонил и впился губами в шею.

– Отпусти! – возмутилась она и оттолкнула его. – Ты что, хочешь, чтобы у меня засос на шее остался? Мне завтра к Вере Аркадьевне ехать!

– К Вере или к её мужу? – Мишка ядовито осклабился.

– На что ты намекаешь?

– Да так. Не на что… – Миша помолчал многозначительно, ожидая развития диалога, но, не получив должного внимания, взорвался. – Нет, ты реально думаешь, что я не вижу, как он на тебя смотрит? – Мишка поставил бутылку на стол и плюхнулся на табуретку, вальяжно вытянув ноги. – Он же жрёт тебя глазами без ножа и вилки.

Полина снова промолчала.

– Ты думаешь, я слепой или идиот?

– У меня с этим человеком, а точнее – с его женой, исключительно деловые отношения. Я говорила тебе об этом уже много раз, – безэмоционально проговорила Полина.

– Да последнему дураку понятно, что это ОН тебе выставку выбил, а не Верка. Та бы тебя и близко к своей галерее не подпустила, если бы не её муж. У неё там покруче работы выставляются, не то что твоя мазня черно-белая.

Полина выставка состояла из монохромных картин города, его жителей, природы и архитектуры. Фигуры объектов обретали жизнь за счет размытого фокуса, удлиненной выдержки и авторской обработки. Всё это придавало снимку эффект движения, перемещения потоков воздуха или воды. Картинка на большинстве кадров действительно была нечёткой, размытой, но именно за счёт этого марева она жила и обретала особую красоту, которую хотелось схватить рукой, пока та не убежала за край кадра.

– Как ты запел! – ответила Поля через подпустившие слёзы и отвернулась. – А ведь еще недавно ты говорил, что я гениальный фотограф… А теперь: «мазня» и «Верка тебя к галерее не подпустит»? Или ты хвалил, чтобы только подбодрить меня в моей нескончаемой гонке за заработком, пока ты сам штаны на диване протираешь?

Мишка осел, поняв, что хватанул лишнего:

– Кисуль, я не это имел в виду, – он встал с табуретки и хотел было обнять её. – Зай, я…

– Отвали! – Полина толкнула его в грудь и решительно направилась к выходу. – Я к Надьке. Ты теперь до утра не успокоишься, Отелло хренов! – она быстро вставила ноги в кроссовки, схватила сумку, стянула с вешалки плащ и, не надевая его, выбежала из квартиры.

Она уже хорошо успела узнать Мишу за два года, что они жили вместе. Мишка, веселый и вполне себе безобидный парень, под алкоголем становился злобным и ревнивым карликом. Пока градус гулял по его организму, Мишке требовалась доза отборного негатива, и Поле казалось, что он втыкал в неё сотни невидимых иголок с трубочкой – таких, как от капельницы – и медленно пил её энергию, причмокивая пил, пока она, эта энергия, данная ей для жизни и творчества, полностью не переливалась в его ненасытное брюхо и не вытесняла весь яд из организма. Только тогда он успокаивался.

Обычно она почему-то терпела, но не сегодня! Этот день был слишком хорош, чтобы травить его бестолковой ревностью.

Полина понимала, что Мишка ведёт себя так в основном из-за своей личной неустроенности. Её собственный путь был ей понятен. Все перспективы, достоинства и недостатки она рассортировала и разложила в голове по конвертикам, а в Мишкиной голове царили хаос и разруха. Пока они оба были студентами, он был милым парнем, но время студенчества давно миновало, и волей-неволей им пришлось принимать правила взрослой игры, а взрослая жизнь подразумевала заработок и быстрое решение бытовых задач. И с тем и с другим у Мишки были проблемы. Он терял работы (а, фактически, просто сбегал с них), долго искал новые и всегда и во всём винил окружающих.

Всё то время, что они жили вместе, содержала их, фактически, Полина. Несмотря на её явный, исключительный талант, она не гнушалась никакой работой и с полной самоотдачей снимала свадьбы, юбилеи и пополняла фотоархивы разных по составу и финансовому обеспечению семей.

Именно на такой фотосессии она и встретилась с Верой Аркадьевой и её мужем – Валерием Дмитриевичем. Их заказ должна была выполнить её старший «мастер по цеху», но Лариса – акула среди рыб намного крупнее, чем Полина, – свалилась с ангиной перед самой съёмкой, и этот заказ через десятые руки по какой-то сумасшедшей случайности попал к Поле. Так они и познакомились.

Вера впечатлялась Полиниными работами, а Валерий – самой Полей. Он-то и уговорил жену организовать выставку для юного мастера, надеясь тем самым выбить себе в её жизни роль покровителя и благотворителя с явной перспективой на более тесное и глубокое во всех смыслах этого слова сотрудничество.

В принципе, Мишка был прав в своей ревности. Повода она, конечно, никакого не давала. Единственное – она позволила всему этому случиться, чего для Миши было более, чем достаточно. Но недостаточно было ей самой. Полина понимала, что рано или поздно она встанет перед выбором, но пока… пока можно было не думать об этом и насладиться легкостью бытия, к которому дорога всегда бывает короче, когда у тебя есть поддержка, деньги и связи, коих у неё самой отродясь не было.

Обладать талантом в нашем мире еще недостаточно. Таланту надо помогать, надо не обременять его насущными проблемами, вопросами заработка и быта. Нет. В таких условиях он завянет на корню. Его надо холить и оберегать и тогда он расцветет и даст плоды. Дурак тот, кто не пользуется тепличными условиями финансового благополучия и губит себя и своего гения под парником, как это сделала Вера Аркадьевна. Такой потенциал был в её ранних работах! Такой задел! И куда всё оно делось? Расслабилась под тяжестью брюлликов и тугого кошелька своих родителей и мужа.

Вера Аркадьевна была дочерью состоятельного отца. Тот еще в горбачёвские времена был вхож в политические круги и всегда занимал достаточно высокие чиновнические должности, конечно же помогал своему зятю, а после развала СССР уже тот как более молодой и перспективный, взял у тестя эстафету по обеспечению и продвижению семьи.

Господи, – думала Полина, – ну почему в её жизни нет таких мужчин: ни отца, ни мужа, ни брата, ни свата? Миша хороший, добрый (когда не пьёт), но совершенно неприспособленный к жизни. С ним, как с малым ребёнком: приятно и весело, но забот – полон рот, и никакой помощи. Он слаб, его самого надо вести, а сильного мужчину вести не нужно, он сам продолжит дорогу и свою женщину проведёт. Как же ей не повезло… Как не повезло! И как горько от бессилия, от обиды, от зависти…

К подъезду подъехало такси. Полина открыла заднюю дверь и замерла – сиденье машины было грязным и в каких-то пятнах. Перед глазами встала картина того, как Вера Аркадьевна отъезжает от здания галереи на своём автомобиле с личным водителем. Она тяжело вздохнула и аккуратно влезла в салон.

Как же ей не повезло…

Миша.

С высоты двенадцатого этажа было видно, как подъехало такси, и Полина исчезла под его крышей. Миша проводил взглядом красные огни, и как только они исчезли за углом двора, задёрнул штору. Опустился на табуретку. На столе стояла бутылка шампанского всем своим праздным видом напоминая ему, что он – искусный кусок идиота.

Звонить Полине не было смысла – они уже проходил это много раз, и столько же раз он клялся и ей, и себе, что такого больше не повториться. Однако, всё повторялось, будто избитый сюжет в дешёвых женских романах или сериалах, над которыми они вместе потешались.

Дурак! Так бездарно и глупо терять такую женщину! То, что он теряет её, Миша не сомневался и временами даже думал – и эта мыль отчаянно пугала его, – что специально делает для этого всё возможное. Отказаться от отношений самому ему было сложно и больно, поэтому подсознательно – или уже даже вполне сознательно – он двигал к этому Полину.

Мишка понимал, что Поля – девушка совсем другого сорта: сильная, смелая, трудолюбивая. Она, чёрт возьми, талантливая! С самого начала она знала, что хочет и куда идёт. Не чета ему. У Мишки в голове всегда играла сказка из серии «когда я вырасту, я буду большим и сильным». И вот он вырос, а большим и сильным не стал. Кто-то другой – да, стал, а он – нет.

Вон, тот хряк Валерий Дмитрич, тот стал! Он большой во всех смыслах этого слова! Гигант тела, дела и, может, чего ещё (об этом думать было особенно больно)! Такую империю создал! Столько денег заколотил! Во всем – размах и масштаб, куда бы он ни пошёл, за что бы он ни взялся. Даже когда он просто молчит рядом, всё равно заполняет всё пространство. Его взгляд чувствуешь за два десятка метров, его слово, редкое слово, всегда ложится мешком с камнями на плечи каждому, к кому оно обращено. Вот это мужик! Вот это сила! А он что? Так, мамкин сыночка и лапушка, прикольный парень из параллельного потока. Никакой самостоятельности, никакой хватки и решительности. Многие его однокурсники уже карьеру хорошую начали, бизнес открыли, а он всё жуёт жвачку со вкусом большой американской мечты.

American dreamer хренов. Не мечтать надо, а делать! Полина так говорит. А что тут сделаешь? Все, кто мог что-то сделать, все уже при деле. Не в то время он родился… Не в то. Ему бы пораньше, лет на тридцать, как тот же Валерий Дмитрич, например. Вот тот в нужное время родился, в правильное. Успел попасть в струю, как говорится. А у него что? Ничего. Ни возможностей, ни талантов, ни связей. Эх, пропади оно всё пропадом!

Миша схватил бутылку шампанского, снял обёртку и сдёрнул проволоку. Пробка вырвалась из его слабой ладони и с громким хлопком шваркнула об стену. Из горла полилась пена. Мишка попытался обхватить непослушный поток губами, но тот бился и прыгал по сторонам, как расшалившийся ребёнок, и не давал успокоить себя. Миша сдался и стал растеряно наблюдать, как пена, опустошая бутылку дорого и вкусного напитка, заливает ему рубашку и брюки…

Валерий.

На втором этаже квартиры что-то разбилось.

– У тебя всё в порядке? – крикнул Валерий Дмитриевич с первого уровня, пытаясь докричаться до жены.

– Да! – резко и даже злобно ответила она ему, и на этом её объяснения закончились.

Идти наверх и выяснять хоть что-то не имело смысла. Если Вера не хотела помощи, предлагать её даже не стоило – всё равно даст отставку и его обвинит в излишней мнительности. Она всегда так поступала. Почти ни разу за всю семейную жизнь он не видел её слёз, её искренней радости, страха или восторга – она совсем не проявляла всего того, что могло бы хоть как-то обнажить в человеке слабость. Так говорила сама Вера. Что происходило за фасадом её идеальной выдержки – мало, кто знал.

С самого начала их отношений она была, как остро заточенный меч. Не убьёт, так сам поранишься. Тонкая, прямая, с плотно сжатыми губами, Вера шла по жизни, продирая её, словно копьё. Даже творчество, которое Вера по молодости очень старалась вырастить из себя, выдавить, было острым и колким, и рождалось оно в таких же острых муках. Слава Богу, ей хватило ума, чтобы направить свой молот в другую сторону и ударить им по бизнесу. Тут она весьма преуспела, даже без его особой помощи.

Казалось, что Вере вообще не требовалась эта помощь, а вместе с ней – ни забота, ни ласка. А вот ему их как раз не хватало. За долгую жизнь в жёстких условиях бизнеса кулаки его пообтесались и обранились в долгих и упорных боях, и теперь хотелось нежности и ласки, хотелось мягкости. Мягкости тела, мягкости прикосновения и слова, мягкости простого человеческого общения. Совсем, как у той пары: у Полины и её недоделанного дружка Мишки. Там на выставке он наблюдал за ними, наблюдал за Полиной: как она мягко берёт Мишу под руку и притягивает его к себе, будто давая понять, что это он – главное условие её успеха, её талисман, как улыбается доверчиво, как обращается к нему и смотрит в глаза. Столько простоты и нежности во всем её образе, столько тёплой, бархатной ласки в её движениях и формах.

Он желал её. Остро и с тоской. Но впервые в жизни Валерий осознал греховность своего желания. Ранее он никогда не разменивался на сантименты с женщинами, был уверен, что взять от них можно только секс, связи или то и другое вместе взятое. Но тут он вдруг почувствовалось что-то совершенно иное, непохожее на все те отношения, что случались с ним ранее, и он стал осыпаться в своей решительности и беспринципности. Впервые в жизни Валерий Дмитриевич ощутил, не без удивления ощутил, что ему обидно осознавать, что женщина эта не свободна, да и он сам женат. Раньше он игнорировал эти досадные недоразумения, но не в этот раз. Сейчас он хотел, чтобы всё было честно, всё правильно; он смутно догадывался, что кроме секса ему вдруг понадобилась близость другого характера. Та самая близость, которая бывает между любящими людьми, та близость, где присутствует ласка и мягкость, а не сухое и шершавое партнёрство.

Валерий смотрел на них и с тоской представлял, как у себя дома она ходит в игривой пижамке или, может, в растянутой старой футболке, как обнимает этого долговязого парня и ложится к нему в постель, как они смотрят сериалы по вечерам, а с утра чистят зубы у одной раковины их маленькой ванны в съёмной квартире, как она заваривает ему отвратительный чай в пакетиках и жарит яичницу на старой сковородке. Этот минорный фильм бежал перед глазами весь вечер, и он по-детски мечтал оказаться там в главной мужской роли. Но он был всего лишь зрителем.

Валерий Дмитриевич налил себе в бокал коньяка, сделал большой глоток и лёг на диван. Он знал, что минут через тридцать Вера отключится от снотворного и проспит до самого утра. Он наберёт одной из своих всегда доступных дам, вызовет себе и ей два разных такси и уедет в гостиницу. Как же больно осознавать, что в мире есть человек, которому не нужно бежать от самого себя в ночь, в чужую постель. И по какой-то глупой ошибке этот человек – не он.

Поздний вечер не спешил остывать, и в открытое окно тянуло духотой и мрачными мыслями. Нагретый за день на солнце асфальт отдавал этому городу свой жар, а люди, жившие в нём, – свою зависть, испечённую на фантазиях о чужой жизни.