Старательно игнорируя собаку-демона с тощим брюхом, сторожившую парадный вход, Ким сошел со ступеней. Пригляделся к подъездной дорожке. Гравий плохо подходил для ловли следов машин, но это не помешало детективу прийти к очевидному выводу: за последние сутки его «Победа» была единственным транспортом, навестившим это скорбное место.
Он вздохнул и, скрипя гравием, двинулся за угол. Позади здания обнаружился розарий, как и говорила Фюрстенберг. Только розы в нём росли отвратительно черные, невозможного цвета сгоревшей бумаги. Под тусклыми лучами солнца они напоминали чудовищную бумагопластику. А еще пахло свежей землей.
Сделав несколько шагов, Ким ощутил, как ноги наливаются покалывающим свинцом.
В центре розария зияла вырытая могила.
Никакого иного определения при виде ямы длиной в человеческий рост и глубиной в два метра у Кима не возникло. Могила. Самая настоящая. Он подошел чуть ближе и вздрогнул, обнаружив нечто анекдотичное.
На холмике свежей земли лежали десять миниатюрных лопат.
Не более пары сантиметров каждая. Черные кривые рукоятки, сверкающие полотна.
— Какого чёрта? — пробормотал Ким.
Промелькнула мысль, что именно этими крошками и была вырыта могила. Он подобрал одну из них и попытался вскопать ладонь другой руки. И сейчас же пожалел об этом. Блестящее полотно без труда вошло под мозоль и приподняло ее. Выступила кровь. Маленький инструмент был острее бритвы.
— Дрянь небесная! — воскликнул детектив.
Лопатка полетела в могилу. Ворча от боли и досады, Ким пинком скинул в земляной зев остальные инструменты. Приник губами к порезу, ощутил, как язык поддел не до конца срезанный лоскут кожи. Детектива едва не вырвало, и он оставил руку в покое. Похоже, прогулок на сегодня достаточно.
Едва он, мрачнее тучи, ступил в вестибюль гостиницы, как раздался голос Фюрстенберг.
— Вас никто не искал, господин Отцевич…
Киму показалось, что фраза была намеренно оборвана, потому что полностью звучала примерно так: «Вас никто не искал, господин Отцевич, и вряд ли будут». Он выжидательно замер перед стойкой. В нём кипело негодование, но он не знал, как его выплеснуть. В конце концов, он сам подошел к яме и сам поранился. А еще он сглупил, когда сорвал злость на тех странных лопатках.
Зеленоватые глаза Фюрстенберг опять утвердились в центрах линз.
— Вы поранились, господин Отцевич.
— Откуда вы знаете? — с шумом выдохнул Ким.
— У вас рот в крови.
Выудив смятый носовой платок из кармана плаща, Ким отер губы, особо не заботясь, стали они чище или нет. На смену платку пришел бумажник. На стойку легли оранжевые купюры.
— Я задержусь еще на сутки. Что-то мне подсказывает, что курьер опоздает.
Купюры незамедлительно сграбастала морщинистая рука.
— Ваш обед готов, господин Отцевич. Подадим, как только вы проголодаетесь.
— Вы же не знали, останусь я или нет.
— Мы готовим на всех.
— Ну да, верно. Простите.
Оставив непробиваемую Фюрстенберг в покое, Ким поднялся на второй этаж. На сей раз решил не подслушивать. В ванной промыл рану, после чего заклеил ее пластырем. Несмотря на прогулки и нескончаемые подъемы по лестнице, аппетит у Кима так и не разыгрался. Желая компенсировать ночной недосып, он завалился спать и проспал до самого вечера, пока не пришла пора идти на ужин.
Внизу его уже поджидала администраторша. Чуть сгорбившись, она замерла перед стойкой, выйдя на непривычное место. Ее очки тоскливо поблескивали.
— Вы пропустили обед, господин Отцевич, — заявила Фюрстенберг, едва он сошел с лестницы, соединявшей вестибюль и второй этаж.
— Каюсь. Решил вздремнуть.
— Вы не должны пропускать приемы пищи. От этого зависит ваш сон.
— От этого и от крыс, верно, госпожа Фюрстенберг?
Фраза прозвучала чуть громче, чем следовало, и она вполне могла достигнуть ушей других постояльцев или персонала гостиницы. Ким приготовился услышать чьё-нибудь праведное возмущение или негодующий шепот, но тишина в «Синих холмах» будто обрела бархатную густоту.
Либо всем было плевать на крыс, либо это славное про́клятое место пустовало.
Губы Фюрстенберг растянулись в сухой улыбке, но глаза, взятые в плен очков стрекозы-модницы, злорадно торжествовали.
Пожав плечами, Ким проследовал в сумрачный обеденный зал. Столик на одного уже поджидал его. За окнами сыпал мелкий черный дождик. И опять никакого электричества, только керосиновая лампа. Романтичный ужин в одиночестве — что может быть лучше? Тоска и отчаяние охватили Кима, будто он был последним человеком на планете, доживавшим деньки в паршивом месте.
Накрытый стол поприветствовал его блюдом под блестящим колпаком и открытой бутылкой «мерло». Вино просто ждало, когда его выпьют. Ким разместился на стуле и постелил на коленях салфетку. Взглянул на Фюрстенберг, проводившую его до столика.
— Госпожа Фюрстенберг, у меня к вам нижайшая просьба.
Крышка покинула блюдо, и взору открылась тарелка отличного узбекского плова на баранине. Жирный и маслянистый, он так и просил, чтобы в него погрузили пальцы и отправили в рот. Рядом стояла мисочка с салатом из шпината, за которой покоились половинки лепешки.
— Я вас слушаю, господин Отцевич.
— Я бы хотел принимать пищу вместе с остальными постояльцами.
— Мне казалось, ваше пребывание здесь — тайна.
©Николай Ободников "Кладбище под кроватью"
Продолжение завтра.
-----------------------
Читайте триллер "Ад находится у океана". Эта самобытная история вдохновлена парапсихологией, страхом перед ведьмами и мифами Лавкрафта.
