Надо было с чего-то начинать. События четырёхлетней давности и события последнего времени, несомненно, имели между собой какую-то загадочную непонятную связь – Сергей отчетливо ощущал это и уже ничто не могло остановить его. Расследование, которое он попытался провести тогда, зашло в тупик, получило столь долгий перерыв, а теперь снова вступало в свои права.
Итак, с чего начинать? Можно было приступить к делу с самого простого: пойти к Алимбеку Хаджиеву и напрямую спросить, он ли это на фотоснимке? Или сделать чуть хитрее, позвонить капитану, поболтать о том, о сём, между делом пригласить на охоту и попутно поинтересоваться: какое у него ружьё и имеется ли оно вообще? Но что-то подспудно останавливало, не давало Сергею сделать такой шаг. Может быть, причиной был обрывок сна, ожививший в памяти сцену в ресторане? Ещё тогда, даже будучи под изрядным хмельком, Сергей интуитивно уловил, что, расспрашивая его о Ларисе, Алимбек преследует какую-то определённую, но не совсем понятную цель, играет.
«Поставь себя на место противника и тогда легче уловишь его нацеленность…» – это неписаное правило разведчика спецназа, которое так настойчиво прививал своим подчинённым командир роты, гвардии капитан Кустенко, Сергей не забывал никогда и не раз применял на деле.
Спрашивается, зачем были нужны Алимбеку сведения о Ларисе Денисенко? Пока неясно… А раз неясно, то этот вопрос можно отложить на будущее. Сейчас надо уточнить: действительно ли Хаджиев на фотоснимке? Кто это может подтвердить или опровергнуть? Пожалуй, только тот, кто знал в лицо всех участников туристической экспедиции, закончившийся так трагично.
***
Раиса Павловна Коробова отставила пустую чашку, подняла на Сергея выцветшие глаза:
– Вам ещё чаю, Серёжа?
– Нет, нет, спасибо, – он тоже отодвинул чашку. – Напился.
– Редко стали заходить, Серёжа, почему?
Он покаянно прижал руку к сердцу:
– Все дела да дела, Раиса Павловна, не жизнь, а суета сует, вы уж не серчайте на меня.
На её поблекших губах затеплилась печальная улыбка:
– А это ведь совсем неплохо, Серёжа… Суета – это всё-таки движение, динамика… Я вот свое отсуетилась, уже год, как на пенсии. Проводили меня, подарили почётную грамоту, торт в коробке и на том забыли… Редко кто забежит проведать, да и некому особо-то. Преподавателей моей плеяды в школе почти не осталось: кто тоже на пенсии, а кто уже и… – она тяжело вздохнула. Спросила осторожно, со старомодной милой предупредительностью. – А у вас-то как дела в личной жизни, определились или ещё нет?
– Определился, Раиса Павловна, – улыбнулся он. – Думаю, этой осенью буду уже семейным человеком.
– Если не секрет, кто она, Серёжа? – такая материнская неизбывная потаенная святая жадность, такая зависть и слеза несостоявшейся надежды и мечты просквозила в вопросе этой угнетенной горем пожилой женщины, что Сергею вдруг стало не по себе.
– Она славная… Зовут Лариса. Работает у нас стюардессой, хотите, фотографию покажу?
– Хочу, очень хочу, Серёжа! – оживилась Раиса Павловна. Снимок рассматривала долго, почти благоговейно, паутинки морщин вокруг глаз подрагивали.
– Хороша, что тут скажешь… И глаза чистые, добрые… – она вернула фото Сергею и пока он бережно прятал его в бумажник, неотрывно смотрела на его руки. Потом негромко уточнила. – Если не подводит моя наблюдательность, то судьбой ваша Лариса тоже изрядно би'та… Или это не так?
– Да, уж… – невесело кивнул он. – А как вы догадались?
– Я прожила жизнь… – и через тяжкий вздох повторила. – Я прожила долгую непростую жизнь, Сережа… Вот сейчас смотрю на вас и вижу: вы не только проведать меня пришли, верно?
– Верно, – вынужден был признаться он.
– Ну и выкладываете, чего уж…
– Дело тут вот в чем, Раиса Павловна: мне нужен адрес Ани, ну, той самой…
– Феоктистовой, – подсказала она. – А зачем он вам?
– Я хочу встретиться с её родителями. Об этом ещё рано говорить, но, кажется, один человек из той неудавшейся экспедиции – не погиб… Надо, чтобы родственники назвали мне всех ребят поимённо. Кстати, а вы случайно не знаете этого парня? – Сергей показал на снимке человека в камуфляже. Раиса Павловна близоруко сощурилась, отодвинула от тебя фото почти на вытянутую руку, всмотрелась:
– Нет, эта личность мне не знакома. А что касается той трагедии, то хлопоты ваши напрасны: погибли все, сообщение об этом было и по радио, и по телевидению, и в газетах. Женя мне ту заметку показывал в «Забайкалке», он с ней как помешанный ходил: гляну в его комнату, все читает, читает.
– А она цела, та газета? – поинтересовался Сергей.
– Разумеется. И не только «Забайкалка», но и вся кипа.
– Какая кипа? – насторожился он.
– Которую Женя собрал.
– И что это за газеты?
– Да самые разные… Он, наверное, все публикации про гибель Ани отыскал. А обычно периодику почитать его было не заставить.
– Я могу их посмотреть?
– Конечно, сейчас принесу, – Раиса Павловна вышла.
Вернулась через несколько минут, протянула Сергею стопку разных газет. Он развернул верхнюю, и глаза остановились на небольшой заметке, обведенные чёрным фломастером, её «шапка» гласила:
«ТРАГЕДИЯ НА СЕВЕРНОЙ РЕКЕ»
Группа, состоявшая из пяти студентов-старшекурсников Иркутского политехнического института, игнорируя элементарные правила, предусмотренные для водного туризма, отправилась 7-го августа с верховий Витима на плоту, сооруженном из брёвен. Не имея ни лоции, ни опытного проводника-лоцмана из местных жителей, абсолютно не зная фарватера, молодые люди беспечно доверились могучему, своенравному Витиму. Но эта забайкальская Угрюм-река не прощает подобного к себе отношения: вояж закончился, едва успев начаться. Итог страшной трагедии – пять человеческих жизней. Рыбаками посёлков, расположенных ниже по течению, обнаружены тела двух парней и трёх девушек. Таков печальный итог этого «путешествия» …
Областной совет по туризму, ОСВОД, Управление внутренних дел призывают всех, кто собирается…»
Сергей отложил газету, взял другую. Взгляд снова натолкнулся на очерченный траурной рамкой столбец. Текст примерно тот же. И в остальных газетах – аналогия. В двух-трёх центральных изданиях Сергей вообще не обнаружил заметок о гибели тургруппы. Единственным, что объединяло эти газеты с областными, были даты – все издания вышли в первой половине августа. Женька, очевидно, и сам не смог бы объяснить, зачем он собирал их. Скорее всего, парень был настолько убит горем, что находил в этом страшном коллекционировании хоть какое-то утешение.
Сергей аккуратно сложил газеты, подравнял стопу, неожиданно взгляд отсёк что-то, отличительное от мелкого стандартного шрифта. Он всмотрелся. Рукой Женьки на полях «Забайкальского рабочего», напротив столбика с траурной фломастерной рамкой, простым карандашом было написано: «Почему пятеро???»
Сергей снова разворошил пачку газет. И на каждой обнаружил один и тот же знак: цифра 5 с тремя вопросами. Он поднял озадаченный взгляд на молчаливо сидящую напротив женщину:
– Раиса Павловна, Женя ничего не говорил по поводу этих заметок с вопросительными знаками?
– Ничего, – тихо проронила она.
– Странно, чтобы это все значило?
– Не знаю, Серёжа, – старая мать устало пожала плечами. Сергей истолковал этот невольный жест по-своему и поднялся:
– Раиса Павловна, я вынужден откланяться. Вы не возражаете, если на время заберу эти газеты?
– Берите, Серёжа, – она тяжело встала. – Сейчас я вам ещё адрес Ани найду.
В дверях Сергей на минуту задержался:
– Раиса Павловна, когда мы с Ларисой окончательно определимся с датой свадьбы, то уж, пожалуйста, не откажите в присутствии.
– Я постараюсь, Серёжа, – просветлела она. – Лишь бы здоровье не подвело, оно у меня все чаще пошаливать стало.
***
В Иркутске Сергею приходилось бывать довольно часто. Многие месяцы жизни были связаны с этим старинным сибирским городом: каждые два года – трехнедельные курсы повышения квалификации в региональном учебно-тренировочном центре, ежеквартальные тренировки на тренажере, сдача экзаменов на третий, второй и первый класс пилота и ещё многое другое, без чего не обойтись в лётной деятельности.
Самолёт, на котором Сергей прилетел проверяющим, уходил четыреста третьим рейсом на север области, в Усть-Кут, и вернуться должен был только через пять часов. Времени было вполне достаточно, но Сергей, чтобы иметь его резерв, взял на привокзальной площади такси. Водителю бросил коротко:
– Академгородок, дом двенадцать.
Таксист, пожилой мрачноватый мужчина, молча кивнул.
***
Из родителей Анны Феоктистовой дома оказалась лишь мать, невысокая подвижная женщина. Она пригласила Сергея в комнату, произнесла звучным, совсем ещё молодым голосом:
– Присаживайтесь, где вам удобнее, я вас слушаю.
Устраиваясь в стареньком, не раз перетянутом недорогой обивкой кресле, Сергей вдруг поймал себя на неожиданной мысли: занимаясь своим прошлым расследованием, затем делом профессора Дадукалова и теперь вот ещё этим, связанным с фотоснимком, – столько рук ему пришлось пожать, знакомясь, во сколько глаз посмотреть, в скольких кабинетах и квартирах посидеть на стульях, диванах и в креслах, сколько печальных историй услышать… Печальных! Веселых историй почему-то не было…
Он помолчал, приводя в порядок мысли. Женщина спокойно и выжидательно смотрела на незнакомого лётчика.
– Сначала я хотел бы представиться, Маргарита Ивановна… – тот достал удостоверение-пропуск. – Фамилия моя Романов, зовут Сергей Александрович, можно просто – Сергей. Я пилот, работаю в Горноозерске.
– Очень приятно, – тень заданной улыбки появилась на лице хозяйки дома. – Мне представляться смысла нет, раз вы знаете моё имя-отчество, – она вернула ему документ.
– Постараюсь быть кратким, дело в том, что когда-то я летал командиром на самолёте Ан-2, а вторым пилотом в моем экипаже был Евгений Коробов… – он оборвал фразу, увидев, как веки у Феоктистовой дрогнули, а темные выразительные глаза повлажнели, – чуть помедлив, сказал. – Если вам трудно, то я…
– Нет, ничего, продолжайте, прошу вас, – она постаралась произнести это нарочито-бодро, но открытое милое русское лицо уже утратило то спокойствие, с которым она встретила гостя.
– Ну, тогда… – он неловко кашлянул в кулак. – Я прилетел, чтобы выяснить кое-какие обстоятельства… Наверное, вы понимаете, в каком русле будет идти разговор?
Она только горестно кивнула.
– Маргарита Ивановна, прошло четыре года, но события того времени вдруг получили новый импульс… – начал Сергей и тут же внутренне выругал себя: «Излагаешь, болван, как преподаватель марксизма-ленинизма из совпартшколы!»
Он достал из кармана конверт, извлёк фотографии:
– Скажите, вам на этом снимке все знакомы?
– Погодите, Сергей Александрович, я только очки возьму, – она вышла и тут же вернулась. Очки в современной модной оправе разительно изменили её лицо – оно приобрело какую-то строгую официальность, словно вместе с очками женщина надела некую маску. Сергей знал от Раисы Павловны Коробовой, что Феоктистова – научный сотрудник какого-то института, там же работал и её муж.
Она взяла фото, стала рассматривать. Сергей, внутренне напрягшись, сидел неподвижно. Снимок в руке Феоктистовой заметно подрагивал.
– Да, мне знакомы все эти люди, кроме двух… Впрочем, с Женей Коробовым я все же знакома, хотя и заочно, – она вздохнула. – Строго говоря, на этом снимке мне неизвестен только один человек.
– В пятнистой одежде и с ружьем?
– Да. Этого мужчину я не знаю.
– Прошу вас, не торопитесь, посмотрите ещё эти снимки, – Сергей протянул остальные фотографии. – На них он заснят под другими ракурсами и может быть…
– Нет, нет, – сказала женщина ещё более уверено. – Это лицо мне не знакомо. И не только мне, а и всем остальным, кто знал наших ребят.
– Кого вы имеете в виду?
– Родителей, друзей, однокурсников… Когда мы получили от Евгения Коробова письмо с фотографиями, а прислал он их для всех родственников погибших, я в каждую семью передала, всё-таки память…
Сергей, видя, как трудно даются ей эти слова, выдержал долгую паузу.
– Значит, человека в камуфляжной одежде не знает никто?
– Именно так, – подтвердила она.
– А всех остальных вы назвать можете, Маргарита Ивановна?
– Разумеется, – она положила фотографию так, чтобы было удобно смотреть Сергею. – Крайний слева – Дима Озеров. За ним, вот этот, высокий, Саша Алексеев, волейболист… Та-а-к… Спиной к нам стоит Олеся Кравченко – это однозначно, я её из тысячи узнала бы – самая близкая подруга у Анечки была… Вполоборота к Ане – Татьяна Лащук, ну и сама Аня… Она с вашим Женей рядом… – Феоктистова вдруг всхлипнула. – Смеются оба, и не подозревают, что уже совсем скоро…
– Пожалуйста, успокойтесь, Маргарита Ивановна, – Сергей произнёс это как можно теплее и участливее. Подождав, когда её волнение немного уляжется, спросил. – А вы не припомните, кто был инициатором той экспедиции?
– Кто… Все они были инициаторами, – горько усмехнулась женщина. – Целую зиму только ей и бредили, а ближе к лету собираться стали.
– А ничего такого особенного не произошло перед походом?
– Как же не произошло? Произошло… Самый их главный заводила, Володя Головачёв, от экспедиции отказался.
– Поссорились, что ли?
– Нет, там иная причина была: врачи прогнозировали тяжелые роды и его жену, Нину, рано положили на сохранение. Вот он и остался дома. Сама того не подозревая, Нина мужа спасла. Вот ведь как случается…
– А может быть, как раз наоборот – если бы он поплыл с ними, то все бы и обошлось? – усомнился Сергей.
– Не исключено, – согласилась она. – Володя действительно самым опытным был, самым взрослым. Отслужил во флоте, женат, кое-какой жизненный опыт уже имел. Знаете, Сергей, он после похорон мне примерно так и сказал, как вы сейчас: «Ну почему так вышло, что я не смог быть с ребятами?»
– А что, больше опытных туристов в группе не было?
– Отчего же? Все в общем-то были опытные, умели плавать, в подобных походах бывали не раз. По Чусовой прошли очень сложный участок, по Ангаре, по Лене. И группа была сколоченная, обкатанная, и состав ни разу не менялся. Всегда ходили на резиновых лодках, но в тот раз решили изменить традиции – пошли на плоту.
– А чем это было мотивировано?
– Тем, что самолётом много имущества не увезешь, да и дороговато.
– А почему именно Витим выбрали?
– Мечтали о нём давно. Как соберутся вместе, всё Витим да Витим на устах. Помню, Аня сказала как-то: «Через год защитимся, разлетимся кто куда и уже не сможем в этом составе попутешествовать… Пусть Угрюм-река станет олицетворением нашего последнего похода».
«И он действительно стал последним, – невольно подумалось Сергею. – По-авиационному бы сказали – крайним…» А Феоктистова тем временем продолжала:
– Не знаю, пригодится вам это или нет, Сергей Александрович, но один закон у наших ребят был: ходить только четным числом: двойкой, четвёркой, шестёркой.
– А почему так, - суеверие?
– И оно, наверное, и привычка после предыдущих походов на лодках. Ведь самый оптимальный там экипаж – пара. Один на вёслах, правит судном, второй отдыхает или спиннингом рыбачит.
– Тогда непонятно, почему в поход на Витим отправились впятером? – удивился Сергей.
– Да поздно было уже шестого искать, время поджимало. Им ведь предстояло шестьсот с лишним километров проплыть и к началу учебного года быть дома.
– Скажите, Маргарита Ивановна, а не обсуждали ребята мысль – на месте пополнить экипаж до привычного состава?
Она помедлила с ответом:
– Нет, разговоров об этом я что-то не припомню.
Сергей взял снимок, спросил без особого любопытства:
– Н-да, интересно, кто же этот человек, может быть, какой-нибудь местный рыбак-охотник?
– Похоже, – согласилась женщина. – Мы тоже на этом сошлись. Впрочем, это вполне мог быть попутчик по авиарейсу.
– Да, возможно, – согласился Сергей, а про себя подумал: – «А вот это навряд ли! Человек с лицом Хаджиева наверняка уже находился в Имучене, потому, что он в рыбацких сапогах-броднях, с собранным ружьем и с патронташем на поясе – с такой экипировкой в самолет на пустят».
– Маргарита Ивановна, – Сергей нервно хрустнул пальцами. – Я должен задать вопрос, наверное, самый жестокий в нашем разговоре: скажите, ребят сильно… Ну, какие у них были ушибы и травмы? Если не хотите, то можете не отвечать.
Помолчав, она едва слышно проронила:
– У всех были черепно-мозговые травмы, многочисленные переломы конечностей… Но больше всех почему-то пострадал Дима Озеров.
– Понятно, – медленно проговорил Сергей и бросил взгляд на часы: время начинало поджимать, самолёт уже должен был возвращаться из Усть-Кута обратным рейсом. – Скажите, Маргарита Ивановна, какого числа и как ребята отправились из Иркутска?
– Четвертого августа, поездом. Ну, а из Горноозерска на Витим уже самолётом.
– Ясно, – Сергей поднялся, пристально посмотрел на Феоктистову. – И последнее, Маргарита Ивановна, о том, что я к вам приходил, не говорите пока никому, хорошо?
– А вы вообще-то, от чьего имени пришли? Я, вероятно, должна была задать этот вопрос ещё в начале беседы…
– Пришел я по собственной инициативе, – признался со вздохом Сергей. – А чем она вызвана, пока сказать, простите, не могу, не имею на это права. Одно твёрдо обещаю: когда закончу работу – вашу семью об ее итоге поставлю в известность в первую очередь. А сейчас до свидания, Маргарита Ивановна, если что-то не так, то вы уж меня простите.
– Ничего… – обессилено махнула она рукой. – Успехов вам, Сергей Александрович.
Весь обратный полёт Сергей продремал в удобном кресле штурмана. Почему-то он ощущал громадную усталость. Мозг сверлила навязчивая мысль:
«Один минус, Алик, я записываю на твой счет с полной ответственностью: никто из иркутян человека на снимке, так похожего на тебя, не знает, а значит, им вполне можешь оказаться ты!»
… Докажи! Докажи! Докажи! – устало и монотонно подвывали турбины лайнера.
***
Бойкая горластая толстушка средних лет, начальник смены отдела авиаперевозок Голобокова сказала:
– Ты, командир, вообще-то представляешь, что это за работёнка, а?
– Представляю, Екатерина Лукинична, – заверил Сергей. – Я тут по зиме отпахал месяц в одном архиве…
– Так-то архив, а у нас – тараканник, сам черт ногу сломит! И зачем они тебе спонадобились, теи сопроводиловки, или нарушения какие вскрылися?
– Что-то вроде этого… – вяло отмахнулся Сергей. – Ребятки напортачили, а мне – разбираться!
– Заставил бы их самих, обормотов! – посоветовала разбитная Екатерина, на что Сергей ответил:
– Я так бы и сделал, если бы господин Кожухов их по миру не пустил…
– Чтоб ему повылазило, паразиту, он и нашу службу отполовинил, хорёк вонючий! – Голобокова, наконец, справилась с замком, толкнула завизжавшую несмазанными петлями дверь, вошла и щелкнула выключателем. Тусклая лампочка осветила захламленное пыльное помещение: груды перевязанных крест-накрест кип авиаперевозочных документов высились кругом: у стен, у единственного оконца, посреди огромной кладовой, возле дверей… Сергей обреченно вздохнул: эти авгиевы конюшни предстояло расчистить ему одному.
– Екатерина Лукинична, а может такое быть, что за нужный мне год, документов не окажется?
– Ни Боже мой! – категорично отвергла она его предположение. – У нас хоть и кавардак здесь, но бумажки храним все. Так что ищи, Сергей Александрович. Только к мойщицам самолётов сходи, попроси халатишко какой ни на есть, а то уделаешься тут, как мукосей на мельнице. Закончишь работу – дверь на замок, а ключ в диспетчерскую отдашь.
***
… Май 1986-го… Сентябрь 1970-го… Декабрь 1966-го… Апрель 1988-го… – Сергей с трудом распрямил затёкшую спину, тыльной стороной ладони отер со лба пот, устало опустился на гору перелопаченных им документов, оглядел необозримые залежи кладовки, безнадёжно вздохнул, в который уже раз подумал: «Да, это не архив ОГПУ-НКВД-КГБ… Там все в полном порядке: год 1937-й, месяц июль, число 10-е, буквенный индекс «А» – Антонов Пётр Иванович: арестован 02.07.1937. Предъявлено обвинение 03.07.1937. Осуждён 08.07.1937. Приговор приведён в исполнение 10.07.1937. Исполнитель: сержант Сидоров Иван Иванович. Израсходовано два патрона револьвера системы «Наган». Подпись, печать, шнурок, сургуч, нужное отделение в нужной секции, в нужном месте стеллажа. Гриф: «Хранить вечно!» Стеллаж огромен, под потолок высотой и длинный-предлинный, от стены до стены. Сколько же в нём таких вот копеечных папочек с Пётр Петровичами да Иван Ивановичами? С приговоренными и с исполнителями… Первые ушли со свинцом в пробитом черепе, вторые остались, чтобы выполнить план по соцсоревнованию – отстрелу вредного ка/эр элемента! А колченого-прочный стеллаж хранит память и о тех, и об этих... Ему спокойно, стеллажу-то… Он их, Ива'нов да Петро'в, навеки примирил, навсегда в памяти своей, бумажно-чернильной, оставил!»
Сергей встал, кое-как разломал поясницу.
… Апрель 1980-го…Март 1980-го… Август, черт!, 1989-го. Так, а если в этом углу покопаться, ещё не изведанном? Нет, не то, все старое! Апрель 1989-го… Июнь 1989-го! Декабрь 1991-го! Уже теплее! Ноябрь 1992-го! «Тепло!» И тут же «горячо» – октябрь 1992-го! И совсем уже невыносимо «жарко» – одна за другой тугие увесистые пачки – сентябрь и июль 1992-го! Это как «вилка» артиллерийская: по одному пристрелочному снаряду слева и справа, а третий, самый-самый подкалиберный – в лобовину танка броневую! Навылет! Вот она, пачечка: август месяц, год 1992-й!!! Вот она, родимая! Сергей был готов расцеловать её… Да и расцеловал, впрочем.
Руки тряслись, когда развязывал крепкую шпагатину. Подтащил кипу ближе к свету, пристроил поровнее на куче бумажного хлама. Так: документы лежат не в календарном порядке… Рейс 403-й на Усть-Кут, не то… Рейс 109-й на Москву, не то… Рейс 395-й на Иркутск, не то… Стоп! Вот она, сопроводительная ведомость за 07. 08. 1992 года! Ура! Командир самолёта Кедров, борт № 32974, подпись о приёмке пассажиров второго пилота Коробова. «Е. Короб», эту подпись Сергей узнал бы из миллионов других! Та-а-ак, смотрим дальше! Всего на рейс № 355 оформлено десять пассажиров: один до Хулуглей, двое: взрослый и полубилетник – до Кикэра, ещё двое – до Тунгира. Пятеро остальных – до площадки Имучен. Теперь нужно проверить контрольные талоны, оторванные от билетов при регистрации рейса. Пять из них взяты скрепкой отдельно. Фамилии! Их можно было и не читать: Озеров В. Д., Алексеев А. Б., Кравченко О. Н., Феоктистова А. А., Лащук Т. П., вот они, все пятеро! Груза: по десять килограммов бесплатного, плюс сто пятьдесят платного. Прекрасно, идем дальше… Нужны все ведомости от седьмого августа к первому, даже не к первому, а к двадцатому – двадцать пятому июля. Итак, шестого – Бойченко до Хулуглей… Крамаров до Тунгира… Нет нужной фамилии, нет! Так: ведомость за пятое: нужной фамилии нет! За четвёртое – нет! За третье: Головня, Попов, Таскеров, Синицын, Простакишин, Простакишина, Эпов, Семёнов, Хаджиев, Тарелкин… Стоп, идиот! На хрен он тебе сдался, тот Семёнов да иже с ним, Тарелкин?! Тебе ведь нужен тот, который между ними!
Сергей осторожно, как что-то сокровенно-бесценное, выдернул из-под скрепки светло-зелёный контрольный талон, жадно ввинтился глазами в его штампованное содержание:
Восточно-Сибирское
Управление ГА
КОНТРОЛЬНЫЙ ТАЛОН
№ 337954
(до аэропорта)
ИМУЧЕН
Рейс № 355
(дата вылета)
03.08.1992 г.
ПОРЯДКОВЫЙ НОМЕР РЕГИСТРАЦИИ
И ШТАМП
Сергей торопливо переверну талон:
Фамилия: ХАДЖИЕВ
Имя: АЛИМБЕК
Отчество: АБАЦОВИЧ
Паспорт (удостоверение)
(серия, номер)
НГ 009147
И наискосок по всему этому – прямоугольный фиолетовый штамп: аэропорт ГОРНООЗЕРСК.
Сергей долго сидел под тусклой запыленной лампочкой. Мыслей не было, шея с трудом удерживала тяжелую, словно заполненную свинцом, голову. Хотелось упасть и не шевелится. Но огромным усилием воли он заставил себя работать ещё несколько часов. Результат от этого не улучшился: просмотренные сопроводительные ведомости и контрольные талоны на обратный рейс из Имучена, а также из трех соседних аэропортов, начиная с августа и заканчивая началом октября, фамилию пассажира Хаджиева не содержали. А дольше начала октября он не мог находиться на Витиме – отпуск у офицера КГБ – сорок пять суток. Улетев на север области, за триста километров от Горноозерска, капитан КГБ, впрочем, теперь уже не КГБ, а ФСБ[1], Алимбек Абацович Хаджиев назад самолётом не вернулся! Почему? А потому, наверно, что не хотел, чтобы его кто-то увидел… Кого он мог опасаться? Прежде всего, видимо, экипажа командира самолёта Кедрова! Но как-то Хаджиев все же попал домой? Неужели эти триста верст с гаком маханул пешком? Ходок, ничего не скажешь!
«… Я изжил в себе синдром потных ладоней!» – вдруг вспомнилась Сергею фраза, произнесённая Хаджиевым в ресторане. Ещё тогда она запала в мозг, показалась странной, а теперь, наложившись на последние драматические события, приобрела какой-то совсем иной, в чем-то даже зловещий смысл.
Человек, у которого не потеют ладони, это человек со стальными нервами, человек без чувств, без эмоций, человек – сродни роботу.
Алимбек Абацович, Алимбек Абацович… У вас не только не потеют ладони, у вас не только крепкие нервы – у вас ещё не менее крепкие и выносливые ноги: триста километров тайгой – это говорит о многом! Триста километров по сопкам и болотистым марям забайкальского ближнетаежного Севера в одиночку – под силу далеко не каждому!
[1] ФСБ – Федеральная Служба Безопасности РФ. Создана по личной инициативе Президента России Б. Н. Ельцина 12 апреля 1995 года. Является основным правопреемником КГБ – Комитета Государственной Безопасности СССР.
Продолжение
