— Как я соскучилась по тебе, Сереженька… — Лариса приподнялась на постели, подперев щеку рукой, долго и внимательно всматривалась в его лицо, вздохнула. — Ты как-то даже постарел за этот месяц, милый. Разве можно так не жалеть себя, слава Богу, хоть закончил, наконец.
Задумчиво глядя куда-то мимо Ларисы, Сергей взял длинный локон ее волос, стал машинально перебирать его пальцами.
— Да, малость подустал, ты права… — признался неохотно. — А что касается работы по делу профессора Дадукалова, то… Понимаешь, главного не узнал: за что старика пытали на допросах? Но я это все равно узнаю.
— А может пора остановиться, Сережа, не двужильный ведь, — с мягкой назидательностью стала уговаривать Лариса. — Согласись, ты и так много сделал.
— Много, но не всё, — упрямо возразил он. — Но зато, когда до каждой мелочи докопаюсь, и все встанет на свои места — отдохнем по-настоящему.
— По-настоящему, это как? — уточнила она.
— Поедем к моим старикам за город, знаешь, как там хорошо! Река, сосновый бор, тишина…
Она медленно села на диване, на лице проявилась крайняя степень удивления:
— К твоим старикам… Я правильно тебя поняла?
— Абсолютно.
— Ну и кем же ты меня им представишь?
Он выдержал длинную паузу:
— Невестой…
— Все шутить изволите, господин капитан?
--- Отнюдь! – он не ерничал, и она это ясно видела.
— Ты принял решение, Сергей? — Лариса спросила это, стоя перед ним на коленях: обнаженная, с распущенными волосами, ниспадающими на высокую изумительную грудь, вся, как юная Богиня, облитая мягким светом полуночной луны, заглядывающей через окно с неплотно задернутыми шторами.
— Да, я принял решение, Лар, — ровно и бесстрастно промолвил он, беря ее за руку. — Что ты можешь сказать на это?
– А при чем здесь я? - ответила она с грустинкой. – В таких делах последнее слово всегда за мужчиной, за повелителем, уж так устроен мир…
– Нет, вы только посмотрите на эту особу, господа! - с наигранно-строгими интонациями в голосе обратился Сергей к воображаемой аудитории. – Данная представительница коварной половины человечества заманила в свои паучьи сети молодого перспективного красавца, командира эскадрильи, пилота первого класса… Соблазнила, заласкала, занежила его, по уши влюбила в себя, а теперь утверждает, что она ни при чем… Отвечайте Высокой Инквизиции, обвиняемая, рады ли Вы озвученному для Вас решению?
— Рада ли я, о Ваша Честь? — принимая игру, Лариса, продолжая стоять на коленях, приложила правую руку к сердцу. — Как я могу быть не рада, если теперь мы всегда будем вместе: и в небе, и на земле.
Сергей вдруг ощутил, как на его ладони стали капать горячие слезы. Он резко привстал, прижал голову Ларисы к груди, приказал командирским голосом:
— Отставить слезы и немедленно надеть на лицо дежурную пластмассовую улыбку - стюардессы не имеют права плакать!
— Имеют… — едва слышно прошептала она. — Стюардессы— это ведь тоже люди.
Тогда он еще теснее привлек ее к себе и стал покачивать, будто убаюкивал ребенка. Спустя несколько томительных минут, она спросила:
— И когда же будет наша свадьба?
— Наверное, осенью… На Руси всегда гуляли свадьбы после уборки урожая.
— Осенью…— ее глаза задумчиво светились под луной. — Значит, еще не скоро.
— Ничего, время летит быстро, и обернуться не успеешь… — утешил Сергей. — А теперь давай спать, сегодня у меня всего было много: и неба, и тебя… Всего очень, о-о-очень много… — голова его медленно опустилась на подушку и через несколько минут Сергей уже спал, не видя, что Лариса так и стоит перед ним на коленях, и что из ее глаз теперь уже не редкими слезинками, а потоками бегут и бегут горячие слезы счастья.
***
Майор Жеребцов выслушал Сергея с заинтересованным вниманием. Долго молчал.
— Значит, били на допросах одного из всех? Та-а-а-ак! А за что? Вопрос вопросов… — он снова задумался, снял очки, протер их платком, надел. — Я вот что думаю, Сергей Александрович: Дадукалов фигурой был весьма заметной, поэтому вполне возможно, что и в Областном Архиве что-либо по нему имеется… Я иногда туда обращаюсь, помогают охотно. Есть там одна женщина-архивариус Самохвалова Надежда Федоровна. Я с ней свяжусь, попрошу посодействовать, а вдруг..? И если что-то появится, сразу же позвоню вам, договорились?
— Договорились, товарищ майор! — обрадовался Сергей.
***
Месяца через полтора после вступления в должность Сергей снова был вызван к заместителю генерального директора, недавно вернувшемуся из загранкомандировки. По-прежнему улыбчивый и добродушно-широкий, Кожухов долго тряс ему руку, затем, услужливо-деликатно придерживая за плечо, проводил к креслу, уселся в соседнее, прошелся оценивающим взглядом:
— Хоро-ош, хоро-о-ош, комэск-два! — удовлетворенно произнес он. — Как золота на плечах прибавилось, так сразу и вид другой!
Сам Кожухов был одет в темный штатский костюм, простой, но с душой пошитый, безукоризненно облегающий его статную фигуру.
— Ну, как работа, Сергей Александрович, вошел в курс дела?
— Потихоньку осваиваюсь.
— Правильно, спешить тут нечего, — одобрил Кожухов, затем полюбопытствовал. — А как народишко воспринял твое назначение?
— Да вроде бы нормально.
— Вот и ладушки! Давай-ка, кратенько обрисуй ситуацию в эскадрилье.
— Кратенько не получится, — озабоченно сказал тот, — проблем многовато…
— Ничего, ничего, время есть, — благодушно разрешил Кожухов, но тем не менее беглым взглядом оценил показания огромных часов, стоявших в углу кабинета. – Итак?
– Начну с главного, с налёта, – собрался с мыслями Сергей. – Летать стали ровно половину месячной санитарной нормы, то есть по тридцать пять часов. Причина известная: закрытие большинства аэропортов местных линий. А что такое для пилота мало летать, комментировать не приходится: утрата наработанной техники пилотирования, падение дисциплины, безденежье и, как следствие, семейные проблемы…
– Да, кстати, – перебил его Кожухов. – Мне тут доложили, что трое твоих орлов залетели в вытрезвитель.
– Есть такой факт, – удручённо признался комэск.
– Принятые меры? – жёстко спросил начальник.
– Поскольку нарушения предполетного отдыха не было, ограничился строгими выговорами.
– Выговорами? – брови Кожухова поползли вверх. – Ты, Сергей Александрович, меня не разочаровывай! И когда мы, наконец, отучимся от совковых привычек? Русский Ваня понимает только плеть и пистолет системы «Наган», приставленный к затылку. Лишь при этих условиях он будет работать как положено…
-- «Наган», вообще-то, не пистолет, а револьвер… - поправил Сергей, но Кожухов не обратил на это внимание и продолжил расспросы:
-- Что за архаровцы, при мне летали?
– Нет, все – молодёжь последних выпусков.
– Ясно… Ну, а с безопасностью полётов у тебя как?
– Тоже неважно, на сто шестьдесят девятой машине при посадке в Горноозерске с курсом двести девяносто разули левую стойку шасси.
– Метеоусловия? – зло прищурившись, уточнил Кожухов.
– Коэффициент сцепления – ноль семь, ветер – двадцать градусов, скорость – десять метров в секунду.
– А какой максимально допустимый боковой для AН-24?
– Двенадцать метров.
– И кто же этот косяк упорол?
– Пилот второго класса Самохин, ввёлся в строй четыре месяца назад.
– А как это можно объяснить, что командир корабля не умеет с боковико'м садиться? – Кожухов пружинисто встал, энергично заходил по кабинету.
– Очень просто, - редко летает, – пояснил Сергей. – Научить-то его научили, а закрепить опыт – возможностей мало.
– Выходит, разгильдяи будут рвать колеса, а авиакомпания – платить денежки? – Кожухов, глубоко засунув руки в карманы брюк, остановился напротив Сергея, помолчал, потом спросил. – Ну, а с этим-то горюшко-летуном ты как поступил?
– Провел внеочередную тренировку, пять заходов по схеме с посадками.
– И всё? – изумленно уставился на него Кожухов. — А рапорт о материальном наказании подал?
– Конечно, нет, – удивился Сергей. – Когда это комэски такими вопросами занимались?
– Так пора начать заниматься! Надо по карману бить таких нерадивых, рублём их карать! Тогда и техника пилотирования будет филигранная. Ну, ничего, с данным случаем я разберусь лично и по полной программе! Лупану с этого клоуна пятьдесят процентов остаточной стоимости за каждое колесо…
– Побойся Бога, Владимир Дементьевич! – опешил Сергей. – Это ведь миллионы… И потом не клоун он, а пилот и отец двоих детей. Что же тогда с тебя ничего не высчитали, когда мы в Тунги'ре на «рога» встали да винт искорежили, из-за того, что ты тормозную гашетку «задавил» на пробеге? Или забыл про то летное происшествие, а?
– Да нет, прекрасно помню, – нисколько не смутился Кожухов. – Только давно это было…
– Какая разница: давно – недавно? Было, вот и все!
– Большая, мил-друг Серёжа! Тогда за все эти огрехи государство платило, а сейчас: ты, я и вся авиакомпания. Так что, извини, – пилотне' дай волю, враз без штанов оставят. А с них самих больше и взять-то нечего, кроме анализа мочи на годовой медкомиссии…
– Чтобы этого не произошло, надо людей работой загружать, под самую защелку. А то ещё летать не научились, как следует, а уже вынуждены баклуши бить да водку пить. Я молодых больше имею ввиду. Cитуацию с ними нужно как можно быстрее поправлять: лётчик должен отрабатывать полную саннорму или что-то около этого…
– Ты что, Сергей Александрович, совсем обстановкой не владеешь? – бурно возмутился Кожухов. – Пора, дружище, учиться рассматривать производственные вопросы с экономической, прежде всего, точки зрения! Саннорму ему подавай… А как? Посоветуй, просвети тёмного!
– Необходимо срочно снижать стоимость билетов и тогда убежавший от нас на железную дорогу пассажир вернётся.
– Ты вообще соображаешь, что говоришь-то? – Кожухов начал заводиться, лицо пошло красными пятнами. – Как можно снижать цены? Ты хоть раз обсчитывал себестоимость лётного часа на своем типе воздушного судна?
– Ещё бы! – хмуро усмехнулся Сергей. – За два неполных месяца в экономиста превратился, можно сказать…
– Тогда почему околесицу несёшь? Тебе хоть известно, что у тебя рентабельных рейсов всего три: Якутский, Благовещенский да Красноярский.
– Разумеется, известно.
–А раз известно, то делай вывод: нам не увеличивать налёт надо, а снижать, нерентабельные рейсы немедленно убирать из расписания. И это не моя прихоть, а приказ Сазонова, понял?! Больно накладно для авиакомпании возить на полстаместных самолётах по десятку пассажиров на расстояние в триста верст. Это при нынешних-то ценах на керосин, на УВД[1] и прочее…
– Ну, хорошо, – глянул исподлобья Сергей. – А тогда на чем доберётся до Горноозерска эвенк с севера области?
– Это – проблемы эвенка, пусть на оленях едет! А тебе, комэск, пора бы уже знать, что воздушный транспорт приносит прибыль только на дальних и сверхдальних магистралях, это же азы авиаперевозок. И ещё: в Уставе нашего акционерного общества один из пунктов гласит: «Получение прибылей и сверхприбылей». А Устав, милок, надо выполнять, иначе в трубу вылетишь!
Сергей почувствовал, как в нём начинает закипать злость:
– Ладно! Вот ты говоришь о нерентабельности рейсов моей эскадрильи, но тогда какого черта первая АЭ возит в Китай, в Турцию, в Грецию на сто шестидесятиместном «Туполе» один воздух? Объясни!
– И будет продолжать возить его! – взорвался Кожухов. – Здесь мы пойдём на любые издержки!
– Это ради чего же?
– Ради того, чтобы лицензии на эти трассы не отобрали! Не для того я их выколачивал в Госдепе Воздушного Транспорта целый год. А ну-ка сорви хоть один рейс, завтра такую неустойку ахнут! – он выдержал мгновение, чтобы придать заключительной фразе больше значимости. – Короче, летали за кордон и будем летать, даже если по пять человек возить придётся. А пассажиры потом появятся, я уверен!
– А я – нет! – раздраженно ткнул себя пальцем в грудь Сергей. – В области народ нищенствуют, ему не до инту'ров. Так что нечего денежки на ветер бросать, зарплату уже полгода не выдаёте. В Коране сказано: если в твоем кишлаке хотя бы двое голодных, то ты, мулла, не имеешь права есть! В твоей «деревне», Володя, голодных побо'ле будет…
– Смотрите, мусульманин, какой выискался, Коран цитирует! – язвительно покривил губы Кожухов. – А вот я одно знаю точно: сладкий пирог поровну не разделишь – кому-то перепадёт больше, кому-то меньше, кому-то вообще ни фига! Диалектика, братец, от неё никуда не денешься…
– Хороша диалектика, когда людям жрать нечего! А что касается десятка жуликов, которые каждым рейсом за границу мотаются в бизнес-классе, то они финансовое положение не оздоровят, не надейся, Володя!
Сергей вдруг ощутил на себе подавляющую тяжесть взгляда Кожухова:
– Десяток жуликов, ишь ты! Как мы научились ярлыки развешивать. Когда у самих нет мозгов в бизнес включиться, то, разумеется, те, кто смог – жулики! Только знал бы ты, мил-друг Сережа, что под лежачую жопу коньяк не течёт. Ишачить приходилось денно и нощно, чтобы чего-то достичь в этой жизни.
Сергей хотел возразить, но лишь безнадёжно махнул рукой. Кожухов тоже умолк на минуту. Потом резко упал в кресло, помолчал и примирительно глянул на собеседника:
– Ну, погорячились, давай сменим тему… Что-то мне про тебя не так давно Остахов говорил… А, да! Американцам ты в каких-то поисках помогаешь, так?
Сергей уставился на него с величайшим удивлением:
– Остахов, КГБэшный генерал? Ты знаком с ним, что ли?
– Ещё бы… – со снисходительным пренебрежением обронил Кожухов. – И давно, кстати. Приятели, можно сказать. В баньке вместе паримся, в бильярдик под коньячок играем, пострелять зверьё выезжаем, порыбачить, с противоположным полом иногда пересекаемся да мало ли что еще… Ну, так что там у тебя с заокеанцами? Коли'сь!
Сергей вкратце изложил историю профессора Дадукалова.
– Ничего себе! – удивленно изрек Кожухов. – И как успехи?
– Кое-что уже нашел, – сказал Сергей. – Работа продолжается.
– Ну, ты даешь! Я и сам, вроде, умею время по минутам распределять, но тебе – поражаюсь: эскадру – тянешь, за девкой красивой – ухаживаешь, на Штаты - пашешь… Кстати, что обещают-то с обратной стороны глобуса?
– Кто? – не уловил смысла его вопроса Сергей.
– Америкосы, кто…
– А что, собственно, ты имеешь ввиду, Владимир Дементьевич?
– Дензнаки, естественно! Далля'ры зелёненькие, что же ещё-то.
– Да не нужны мне они, я за так помогаю.
– Да вы альтруист, батенька… - с легкой тенью презрения усмехнулся Кожухов. - Это ещё одна русская совковая черта: «Помогаю за так!» Ну, давай, давай… Только потом не надо обсуждать: что кто-то ездит на шестисотом «Ме'рине», а кто-то на отечественном уроде – «Москвиче», что кто-то живёт в шикарном коттедже, а кто-то в зачуханной «хрущобе»…
– А это не очень цинично звучит, как считаешь, Володя? – зло поинтересовался Сергей.
– Может, и цинично. Только ничего плохого я в этом не вижу, доля здорового цинизма должна присутствовать всегда. Пока мы не научимся достойно оценивать свой труд, пока не станем сами себя любить, нас никто уважать не будет, понял, праведник? Возьми тех же американцев: да не один из них даром и лоб не перекрестит, уж я-то знаю, в Штатах бываю раз в месяц. Там человека угостишь сигаретой, а он тебе цент протягивает. И это – нормально, за все в жизни надо платить. В свое время я тоже альтруистом был, вроде тебя, а потом понял: ментальность нужно кардинально менять, а то ведь дураком так и помрёшь.
– Именно поэтому ты и отгрохал себе «скворечник» за два миллиарда рубликов? – с плохо скрытой издёвкой спросил Сергей. Кожухов шумно втянул ноздрями, наверное, с полкубометра воздуха, раздраженно помотал головой, но нашел в себе силы сдержаться:
– Если бы это сказал кто-то другой, вытолкал бы из кабинета взашей, тебе же отвечу: пользуешься неточными данными! Мой, как ты выразился, «скворечник», стоит малость поболе… И нисколько не сомневаюсь в том, что заслужил право его иметь: если бы я да Сазонов не вкалывали, как проклятые, в режиме «двадцать четыре на семь», то хрен бы «Забавиа» обновила взлётно-посадочную полосу, приобрела пять «Туполей» и лицензии на международные полёты! Не мы бы, тогда до сих пор авиагородок замерзал зимами. Или забыл, что для портовски'х температура в квартирах плюс пятнадцать, – роскошь была великая? – Кожухов перевёл возбуждённое дыхание.
– Почему же, помню, – согласился Сергей. – Только не надо доказывать, что вы одни работали, а остальные хреном груши околачивали.
– Ну, да… «Мы – пахали!» – сказала муха, сидя на спине вола… – кисло усмехнулся Кожухов. – Так вот, чтобы «скворечники» с бассейнами и саунами иметь, детей в элитных универах обучать, жёнам и любовницам подносить дорогие презенты, ишачить пришлось годы и годы. Пока некто посиживал перед «ящиком» да пивко посасывал, я, дружище, делом занимался, спал по три часа в сутки, стартовый капитал сколачивал для серьезного бизнеса. Научился крутиться, а теперь использую это по полной!
– Володь, скажи откровенно, а тебе жить не страшно? – решился, наконец, Сергей.
– Ничуть, – беззаботно и неожиданно легко проговорил тот. – Моё «тело» охраняют, хату и виллу – тоже. Так что я – в полном «шоколаде»!
– А решетка не маячит впереди, имею ввиду тюремную?
– Нет, не маячит. Такие как я умеют жить по современному застольному тосту: «Давайте выпьем за то, чтобы у нас всё было, но, чтобы нам за это ничего не было!»
– Тогда как же Христова заповедь: «Не укради»? - Сергей во все глаза смотрел на Кожухова, такого откровения он от него не ожидал.
– А мы эту заповедь время от времени корректируем, - улыбчиво и чуть ядовито пояснил тот. - За последние годы внесли в нее ряд существенных поправок…
– Н-да… Разные, видно, у нас с тобой святые, Володя, – вздохнул Сергей.
– Выходит, разные, – охотно подтвердил Кожухов и продолжил. – Нынче только самый последний лодырь не стал богатым… Не относи это на свой счёт, но согласись: ты делаешь огромную работу, дышишь архивной пылью, ведёшь переписку с америкосами, а за что? Убеждён, они бы положили достойную цену, но «мы» же не умеем договариваться, «нам» стыдно, неудобно, стрёмно… - и, давая понять, что разговор возвращается в официальная русло, сказал. – Итак, Сергей Александрович, как говорят все те же американцы: вернёмся к нашим баранам!
– Это англичане так говорят, – назидательно поправил тот.
– Без разницы. И те, и другие – капиталисты и вот их-то логика до бесконечности проста: все, что не приносит прибыль – долой! Ну, а поскольку наше родное государство избрало путь капиталистического развития и уверенно по нему продвигается, то будем и мы придерживаться этого курса. Хватит, пожили в стране победившего социализма, чтоб он провалился в тартарары вместе с его идеологами! Короче, на днях генеральный подпишет приказ о приведении количества лётного состава в соответствие с объемами работ. Как ни прискорбно, но нужно, наконец, начинать сокращение штатов.
– Сокращение?! – не помня себя, вскочил Сергей. – Сокращение пилотов?
– Именно! – непоколебимо подтвердил Кожухов, скулы его играли, взгляд был суров. – Помнишь, в прошлый раз я сказал, что грядут большие события? Так вот - эти времена настали. Вчера был совет директоров и акционеров: решение принято однозначное – предприятие на грани банкротства, к сокращению приступаем немедленно. И будем начинать именно со второй эскадрильи, она, как ты правильно заметил, баклуши бьёт да водку пьёт. На первом этапе её необходимо уполовинить, а дальше видно будет…
Сергей с трудом обрел дар речи:
– Да не сокращать её надо, а изыскивать дополнительные рейсы! Заказчиков – хоть отбавляй, а мы их дикими ценами отпугиваем.
– Эпизодические полёты положение не спасут! – резко возразил Кожухов. – Единственное, что поможет удержаться на плаву, это сокращение личного состава.
– Но ведь лётчики, это генофонд нации, как же можно…!? – вскричал Сергей и умолк, подчиняясь злому и нетерпеливому жесту директора.
– Ты мне вроде как предъяву кидаешь? – угрозливо спросил Кожухов. - Ещё напомни, что обучение пилота стоит столько золота, сколько он весит сам! Так я и без тебя знаю эту международную авиационную формулу. Но к нашей действительности она плохо подходит, дорогой мой! Итак, список ненужной тебе половины эскадрильи должен быть у меня на столе через неделю. И чтобы комар носа не подточил! Всё – согласно Кодексу Законов о Труде, понял? – Кожухов, как удав на кролика, смотрел на Сергея.
– Я понял одно: ты предлагаешь мне самому отрубить собственную руку… – голос комэска сорвался.
– Давай без демагогии, Сергей Александрович! – досадливо покривился Кожухов. – Тебе представляется прекрасная возможность избавиться от пьяниц, лентяев и прочих нарушителей дисциплины… Самому же потом будет проще работать, оставь хороших ребят.
– Хорошие или плохие – они все мои, а ты предлагаешь их выгнать.
– Не предлагаю, а приказываю! – возвысил голос Кожухов.
– Хорошо! – вскипел Сергей. – Но почему этим должен заниматься командир эскадрильи? Я что, отдел кадров или работодатель?
Кожухов густо побагровел:
– Короче: ты собираешься, выполнять приказ или нет?
Вместо ответа, Сергей, с выражением злобы и презрения к самому себе, горько промолвил:
– Вот теперь-то я понимаю, почему Тряскин так резко на пенсию отвалил. Он все это предвидел и меня, дурака, мудрее оказался, в роли палача быть не захотел…
– Я вас больше не задерживаю, Сергей Александрович, – ледяным тоном произнёс Кожухов, впервые за весь разговор, обращаясь к командиру второй эскадрильи на «вы».
Сергей молча вышел из кабинета.
***
– Знаешь, я на грани того, чтобы подать рапорт на увольнение, – сдавленно выговорил Сергей.
– Почему, милый? – Лариса с тревожным недоумением смотрела на него.
– Я не из тех, кому нравится приводить в исполнении несправедливые приговора…
– Сделай так, чтобы они были справедливыми, – спокойно посоветовала она. – Для этого существует закон, действуй, не отступая от него ни на букву.
– Этот закон, похоже, какой-то идиот составлял! Согласно ему, я только «cтариков» должен оставить! – запальчиво выкрикнул он, вскочив с дивана. И вдруг поймал себя на внезапной мысли, что впервые за все время их знакомства повысил на Ларису голос. Но, очевидно, понимая его взвинченное состояние, она не придала этому значения, а напротив, положив по обыкновению ладони ему на плечи, продолжила, неотрывно глядя в глаза:
– Ты пойми, Серёжа, сокращение неизбежно, и если не ты, то кто-то другой этим займётся. У нас в службе бортпроводников тоже списки составляют: первым потоком уйдёт сорок пять человек.
– Что там ваша служба! – всё не мог успокоиться Сергей и от этого не замечал, что произносит обидные слова. – Стюардесса есть стюардесса, почти у каждой есть вторая профессия: врач, экономист, учитель… А значит, всегда найдёт себе работу. Вот тебя если сократят, снова в школу можешь устроиться. А куда деваться пилотам, что они умеют кроме того, что летать? Учили, учили их столько лет, а теперь под зад коленом. И главное всех молодых!
– Но почему, Серёжа? – непонимающе спросила она.
– Да потому, что право на оставление на лётной работе имеют только пилоты первого и второго класса, то есть высшей и средней квалификации.
– А что, у молодого лётчика его не может быть?
– Откуда? Чтобы на второй и первый сдать, ему надо в командиры ввестись, пару тысяч часов в этой должности налетать.
– И никаких исключений по сокращению для таких пилотов нет?
– Есть: неработающая жена, двое и более иждивенцев, подготовка к международным полетам. – объяснил Сергей. – Да вот беда, людей с таким перечнем десятка полтора-два всего наберётся.
– У нас тоже пока международников не трогают, но, говорят, скоро и до них доберутся, – заметила, как бы между прочим, Лариса, потом спросила. – А когда тебе список подавать, Серёжа?
– Завтра он должен быть в отделе кадров. Послезавтра с ним начнут ознакомлять людей, потом утверждать на профкоме, а через пару месяцев всех сократят и спровадят на биржу труда.
– Ничего не поделаешь, – вздохнула она. – ОАО есть ОАО, всё во власти директоров и акционеров. В их руках львиная доля акций, а значит и сила, супротив не пойдёшь.
Он освободился от её рук, разбито опустился на стул, долго сидел, остекленело уставясь в пол, потом хрипло сказал:
– Лично мне страшно даже не само сокращение, а то, что все будут считать главным палачом меня.
– Дураки – да! – согласилась Лариса. – А умные поймут, что ты – человек подневольный.
– Не скажи, – возразил он с горечью. – Вот сегодня утром у меня была жена Лёхи Беломорова, орала: «В глаза плюну при всех и навеки прокляну, если моего мужа сократишь!» И ведь плюнет, с этой хаба'лки станется…
– Это не от большого ума, – проникновенно сказала Лариса. – Не бери в голову, Серёжа… А сейчас, проводи меня до автобуса, домой поеду.
– Может, за машиной сходить?
– Не надо, милый, – благодарная улыбнулась она. – Проветришься немного да заканчивай с этим делом, – она кивнула на бумаги, разбросанные по столу.
– Ты права, надо заканчивать, а то ведь так и спятить недолго, – мрачно согласился Сергей.
***
Проводив Ларису, он снова склонился над списком личного состава второй эскадрильи. Фамилии… Имена… Должности… Аргунов, Гладышев, Горбунов, Самотеев, Тетерин, Иванов, Мамулин, Цветаев… И ещё почти сто фамилий, сто имён, сто судеб… Командиры кораблей, вторые пилоты, бортмеханики, штурманы, радисты. И все эти люди и их судьбы так или иначе были связаны с ним, командиром эскадрильи... С одним он садился на вынужденную в тайге и потом целую неделю выбирался по сугробам и жгучим льдам северных рек… С другим делил последний сухарь на забытой Богом и чертом оперативной лесопатрульной или химической точке… С третьим горел в самолёте и только чудом остался жив…
И вот теперь он, комэск-два, Сергей Романов, должен собственной рукой вычеркнуть из лежавшего перед ним списка половину фамилий. Ровно половину, так предписывал приказ генерального директора и его содиректоров. Нужно было разделить свои сердце и душу на сто частиц и половину этих частиц – выбросить!
Сергей взял ручку и занёс её безжалостный стержень над первой фамилией: Андреев! Василий Андреев… Один из самых лучших пилотов подразделения. Сергей настолько зримо представил себе широкое, улыбчивое лицо Васьки, что ему почудилось его шумное дыхание где-то совсем рядом. Сергей непроизвольно огляделся: нет, в комнате он был совершенно один. Но Василий все продолжал стоять перед мысленным взором. С его лица свисали клочья обмороженной кожи, и Сергей вспомнил: он обморозился лет пять назад на месте вынужденной посадки. Тогда стояли небывалые пятидесятиградусные туманные морозы и поэтому «Антон» Василия был найден вертолётом только на четвёртые сутки. Лётчик-ас сумел посадить аварийную машину на пологий безлесый склон сопки, и она не получила ни единой царапины… За этот подвиг командира самолёта досрочно переучили на Ан-24, но до первого класса он дотянуть не успел и теперь больше не нужен авиакомпании. Отлетался, хотя не имеет ограничений по здоровью и лишь недавно перешагнул сорокалетний жизненный рубеж.
Но как же можно вычеркнуть его из списка и, тем самым, выбросить из крылатого строя? С кем тогда оставаться, если уйдут такие, как Андреев? На кого опереться в трудную минуту хоть на земле, хоть в небе, кого отправить на самое сложное задание?
Сергей все держал, как разящее копье, ручку над фамилией Василия, не решаясь зачеркнуть её. И вдруг мысленно нарисованный образ Андреева заговорил:
«Не робей, командир, черкай! Где наша не пропадала!»
Повинуясь его словам, Сергей медленно, крест-накрест перечеркнул фамилию. И тотчас же Васька исчез, будто и не был рядом. Зато Сергей видел теперь лицо Юрки Богданова, своего бывшего второго пилота. Богданов не улыбался, он по жизни всегда был бирюковатым, но слово в слово повторил Васькино: «Черкай, командир, не робей!» И опять Сергей крест-накрест пересёк шариковой ручкой его фамилию, не преминув бросить с горьким укором: «Говорил же я тебе, сдавай на первый класс!» На что Юрка угрюмо кивнул: «Ну, говорил! Так я бы и сдал, если бы полгода в госпитале не провалялся…».
… Они подходили к нему откуда-то сбоку, возникали, словно из тумана, молчаливые, покорные, похожие на осужденных на казнь. Сергей присмотрелся: странно, это были в общем-то и не люди, а птицы с человеческими лицами… Да, да, именно так – человеко-птицы. Вот могучее совершенное тело огромного беркута, а лицо Петра Погодаева, командира корабля. Он равнодушно выслушивает приговор Сергея и, неуклюже переступая сильными мохнатыми лапами, подходит к палачу, здоровенному мужику в красной косоворотке с засученными рукавами, с окровавленным топором в толстых волосатых руках.
Палач тоже, вроде, знаком… Да ведь это же сам Владимир Дементьевич Кожухов, заместитель генерального директора «Забайкалавиа»! Его топор описывает кривую искрящуюся дугу, со смачным чавканьем впивается в плаху. У Петьки-лётчика отлетает одно крыло, из тела алой струей бьёт кровь, густо брызгает на снег… Ещё один взмах ужасного топора, хакающий выдох Кожухова, судорожно дёргающееся крыло падает к основанию плахи, чей-то задавленный вскрик, ветер разносит перья…
А Кожухов, отсекая крыло за крылом, все приговаривает: «Я вам покажу – генофонд нации! Я вам покажу – летать саннорму каждый месяц! Я вам покажу – дополнительные рейсы!»
… Странные люди все шли и шли к плахе по вызову Сергея – помощника палача, а он все вычеркивал и вычеркивал их фамилии из длинного списка, пока тот изрядно не поредел. Но ни один из них, теперь уже бывших лётчиков-птиц, не произнёс в адрес командира эскадрильи ни единого слова упрёка или обиды, ни один! И лишь кто-то из огромной толпы, окружившей лобное место, вдруг выкрикнул громко:
«К кому в подручные записался, Серёга? К вору и палачу! Предатель ты, за кресло комэска, за переучивание на «Туполь» продался, товарищей казнишь, гадина! Погоди, и тебе крылышки-то оттяпают, дай срок!»
Дико вскрикнув, Сергей очнулся и обнаружил, что заснул прямо за столом. Настенные часы показывали полночь, за окном гудела сумасшедшая пурга.
Роковой список лежал перед командиром эскадрильи, траурно чернел машинописными строчками. Ни одна из фамилий не была зачёркнута. Тяжело и судорожно вздохнув, он взял авторучку, показавшуюся ему пудовой.
[1] УВД – управление воздушным движением, авиационно-диспетчерская служба.
